– Как это не надо? Надо!.. Но чтобы я сложил свою свободу к ногам Карса, ни за что! Пусть она выходит замуж за Мещерского, пусть ее атакует даже сам царь, который оказался не очень горазд брать настоящие Карсы, а также Шумлы и даже Варны!.. Воин!.. Не-до-ста-точно быть трех аршин росту, чтобы играть роль Петра Великого! Надо иметь еще и гений, о чем цари вообще забывают… Итак, я сейчас скажу, кому надо, ты посиди, подожди…
И Пушкин, высвободившись из рук Дельвига, быстро выбегает из комнаты.
Оставшись один, Дельвиг снимает очки, долго протирает их платком, надевает, осматривается кругом и бормочет:
– Черт, как плохо видно! – снова снимает и протирает, потом лениво пьет вино.
Пушкин вбегает веселый.
– Ну вот, долго ли? Сейчас будут!.. Сказал, чтобы хоть каких-нибудь, рублевых, что ли, все равно. И не беспокойся, мигом будут! По крайней мере, уважать можно: продаются открыто, а не под всяким флером и вздором и фиговым листом! И никаких вопросов о том, как к тебе относится царь, да что ты хотел сказать в стихах «На смерть Андрэ Шенье»! Ка-ку-ю было историю раздули из-за этих стихов! Однако могут начать новую историю из-за двух-трех строчек в каких-нибудь новых стихах… Нет конца! «Бориса Годунова» царь запретил печатать «за тривиальность выражений» и черт знает за что еще! Кажется, просто смута 1605 года напомнила ему «14-е декабря»… Вот, видишь, как хорошо, что я один, как перст! А если бы был женат?
– Стал бы писать оды на тезоименитства их величеств… И так уж твою «Полтаву» кое-кто зовет «Болтавой»…
– О, мой Дельвиг, как ты сегодня желчен!.. Полтава-Болтава… Да, говорят. И я уже слышал это.
Он наливает Дельвигу вина, и тот вдруг с подъемом тянется с ним чокаться:
– Выпьем за то, чтобы с меня сняли очки! Все девицы, все женщины вообще казались мне красавицами, когда я ходил без очков! И какое же страшное… количество… уродов… появилось на свете, когда я надел вот эту гадость!
Он срывает с себя очки и пытается кинуть их на пол; Пушкин хватает его за руку.
– Погоди! Не бей! Они тебе еще пригодятся! А вот когда придут сюда девицы, ты очки сними, потому что едва ли они будут красавицы! Много ли купишь красоты за рубль?
– А они, может, и не придут!
Прислушиваясь к шагам в коридоре, говорит Пушкин:
– Кажется, уже идут!.. Я ведь сказал тебе, что они дежурят у подъезда!
Раздается стук в двери.
– Можно, можно! Входите! – кричит Пушкин.
Раздвигаются драпри я входят две девицы в поношенных бурнусах, в теплых шалях. Быстро оглядывая комнату и двух в ней мужчин, держатся они наигранно развязно.
– А-а! Парочка к парочке – селезень к гагарочке! – говорит первая девица.
– Ого! За вином не посылать, есть! – добавляет вторая.
Быстро раздеваются они, бросая шали и бурнусы на диван.
– Каковы, а? – подмигивает Дельвигу Пушкин.
Дельвиг надевает было по привычке очки, но тотчас же их снимает.
– Лучше без очков!.. Куда бы их сунуть, чтобы не разбили?
Он ищет места для очков и кладет их на подоконник. Первая девица подходит вальковато к столу:
– Ну, здравствуйте, будем знакомы!
Она подает руку Пушкину, потом Дельвигу и не может не вскрикнуть о Дельвиге:
– Ах, белый какой да толстый, похожий на немца! Очень мне такие нравятся!
Стремится, обняв Дельвига, усесться к нему на колени, но он испуганно отодвигает ее на стул рядом.
– Садись-ка вот здесь, красавица, а то у меня колени болят!
– Уж видно какие-то до нас отсидели! – находит что сказать вторая девица. – А мне вот такие кудрявые нравятся! Этот барин как раз посередке по мне! – И она облапливает голову Пушкина.
Она смешит Пушкина и своими ухватками и словечками.
– Ха-ха-ха! Слыхал, Дельвиг? «Как раз посередке по мне»!
– Чорьть-те што, какие зубы белые, как белоглиняные! Мне бы дал, а то у меня спорченые! – не устает восхищать Пушкина вторая девица.
– И «чорьть-те што» хорошо! В какой же это губернии так говорят? Постой, постой, сейчас вспомню!
И Пушкин щелкает пальцами, вспоминая.
– Она кирсановская мещанка родом, – приходит первая ему на помощь.
– Ну вот, я и хотел сказать – Тамбовской губернии! Значит, Баратынского землячка!
– А губы какие красные! – продолжает разглядывать потомка арапа кирсановка.
В тон ей тянет Пушкин:
– А баки какие длинные!.. Ну, хорошо, познакомились! Тебя как звать? Катя?
– Угадал мое имя! – восхищается первая, которая с Дельвигом.
– А я и вовсе Варя, – сообщает вторая.
– Ну хорошо, я прекрасно… Катяваря, Варякатя, Варякатя с Катяварей… Дельвиг!.. А хороши ведь, а? Весьма непосредственны!
– Чтой-то мы ему не по нраву? – спадает с тона первая девица.
– Говорят тебе, ему уж наша сестра коленки все отсидела, – повторяет свое вторая.
Пушкин хохочет.
– Ха-ха-ха! А ведь правда! Коленки у него действительно отсижены, а так он малый ничего, веселый… Он разойдется!.. Дельвиг, угощай свою даму! Что ты устремил на нее созерцательный взор? Ей-богу, она очень мила!
– Сразу видать, что из немцев: по-нашему говорить не может, – пытается задеть Дельвига вторая девица, чем веселит Пушкина.
– Ха-ха-ха! Посмотри ты, какой у них глаз наметанный!