И ВСЕ ДЕЛА. рассказы, повести

Сердолик был жёлто-красного цвета, с выбоинами. Я попытался рассмотреть кольца, но ничего не увидел. «А может, он ему не нужен?» – я с надеждой посмотрел на Виктора. «Нужен», – говорил его взгляд. Когда я вернул камень, он тоже посмотрел его на свет.

– Что-то не пойму, про какие кольца вы говорили?

– Он должен иметь рисунчатую структуру.

Я с пристальным вниманием посмотрел на обочину. В голову лезла идиотская мысль: если валяются полудрагоценные камни, то почему не могут валяться драгоценные – алмазы, например! Везде лежал пыльный щебень.

Получив деньги, мы пошли в гостиницу за вещами. До отправления автобуса осталось мало времени. Нам нужно было торопиться.

ВАЛЕРА И ЕГО ЖЕНА

Валера Садков приехал в аэропорт пьяный, с сильным запахом перегара, немытыми, засаленными взлохмаченными волосами, растопыренными усами, похожими на малярную кисть, отёкшим лицом. Его внешний вид неприятно поразил меня. Его, откровенно пьяного, могли не пустить в самолёт.

– Дак, ведь, сам понимашь, – он развёл руки, оправдываясь. – Дрова пилили.

Он купил «дрова» – несколько кубов берёзовых брёвен. Сосед помог распилить брёвна. У него была автоматическая пила. А затем они это дело обмыли.

Валера жил в деревне, рядом с городом. На работу добирался на электричке. Его дом был ветхий, покосившийся, из растрескавшихся сосновых брёвен, с замшелой крышей. В акте, составленном депутатом, было указано, что дом непригоден для жилья, построен семьдесят лет назад, один раз горел. Валера надеялся, что завод даст ему новую квартиру. Уже пять лет, как он стоял в очереди на жилье, по списку семнадцатый. Я спросил его, каким он был по счёту пять лет назад? «Дак, по-моему, и был семнадцатый», – сказал он.

В буфете Валера купил чаю с лимоном и обнаружил, что у него в кошельке «не хватат» сорока рублей, третей части аванса, который он получил для командировочных расходов.

– Жена вытащила! – он возмутился. – Смотри-ка, что делат баба!

Она забрала деньги, на которые ему надо жить в командировке, – платить за дорогу, гостиницу! Я, конечно, дам ему денег. А если бы он поехал один?

Его жена тоже работала в городе. Он позвонил ей. Она отпиралась, говорили, что не брала. Тогда он повесил трубку. А затем снова позвонил, стыдил её.

Командировка у нас была в Латвию, маленькую прибалтийскую республику. Города здесь были чистые, ухоженные, еда в столовых вкусная.

Половина жителей здесь были русские. Но я всегда попадал на латышей. Нас интересовало, как найти гостиницу, столовую, магазин? Мне отвечали по-латышски, указывали в другую сторону, либо вообще не отвечали. Приходилось спрашивать много раз. Всегда спрашивал я, – Валера держал себя так, как будто это была моя обязанность. Мне это надоело. «А ты, что молчишь?! – я возмутился. – Ты тоже спрашивай!» – «Я боюсь». – «Тебе, сколько лет? Представь, что ты один. Может, на русского попадешь. Может, ты счастливый!» И вот мы поехали на автобусе из Гулбене в Ригу. Валера подал шофёру десять рублей и попросил два билета до Риги. Тот ответил по-латышски. Валера испуганно посмотрел на меня. Потом опять сказал шофёру, что ему нужно два билета до Риги. «Гыр-гыр-гыр», – ответил шофер. Похоже, Валера дал мало денег. «Дай ещё десять рублей», – сказал я. Шофёр дал ему два билета, сдачу. Мы сели на свободные места, рядом с водителем. Спинка моего кресла была откинута. Женщина сзади сказала мне по-латышски, чтобы я поднял спинку. Я не понял, и она показала жестом. Обычно, спинка сидения поднималась с помощью кнопки в подлокотнике. Я пощупал, посмотрел, – кнопки не было. «Не знаю, как поднимается», – я сказал шоферу, который смотрел на меня. «А что здесь непонятного?» – он вдруг сказал чисто по-русски и показал, как поднять спинку – с помощью рычага у сидения.

Мы вернулись домой через Москву, – приехали на поезде в три часа ночи. Я предложил Валере переночевать у меня. Он отказался. Сказал, что дождётся «перву» электричку, которая будет через час.

Валера приехал на работу без отчётных документов – командировочного удостоверения, отмеченного печатями магазинов, проездных билетов и гостиничных квитанций. Он сказал начальнику нашего подразделения, что забыл документы дома. А мне сказал, что жена спрятала.

– Зачем? – удивился я. – Какой в этом смысл?!

– А чтобы мне было хуже. Что делат баба!

Он приехал домой в пять утра и лёг спать. Она разбудила его и сказала растопить печку. А он отказался.

– В прошлый раз вытащила деньги. Звоню. Она давай отпиратца. По морде дать? Дак посадит. Боюсь я. Поднимат меня, а я не встаю. Только лёг – в пять утра. Психанула. Опять не по её! Ну, думаю, сейчас что-нибудь спрячет. И точно – нет командировки! Я, бывало, в доме у матери документы спрячу. Дак она к матери придёт, сыщет. Дура!

Мы опять поехали в командировку, – на этот раз в Краснодарский край, по следам Андрея Якубова, который забраковал восемь телевизоров с неисправными кинескопами в городах Славянск-на-Кубани, Усть-Лабинск, в станицах – Тбилисская, Хопёрская, Чекон. Кинескопы выходили из строя настолько часто, что, например, за прошлый год я заменил их больше, чем предохранителей.

Валера приехал в аэропорт за десять минут до окончания регистрации на рейс. Я ждал его около часа и думал, что он опоздает. Сам, без него забрал кинескопы из камеры хранения, зарегистрировался, заплатил за лишний вес багажа, дал грузчикам на бутылку, чтобы они осторожно погрузили кинескопы.

– А позже ты приехать не мог? – раздражённо спросил я.

– Электричка опоздала на полчаса!

– Деньги все на месте? Жена не взяла? – Меня не смягчило его оправдание: я один корячился с кинескопами!

– Деньги-то все. Сегодня не так. Кошелёк не нашла. Дак спрятала ботинки, пиджак и куртку!

Только после этих слов я обратил внимание на его одежду, – у него была старая болоньевая куртка с заплатками, дырами от сигарет, мятые джинсы, с бурыми потёками грязи, расстёгнутой ширинкой, зимние ботинки с оторванными язычками.

– У тебя расстегнулась ширинка, – примирительно сказал я, сдерживая смех. – Ты просил жену, чтобы отдала одежду?

– Я не хочу унижаца. Собрался и ушёл.

Я опять посмотрел на Валеру – на его заплатанную куртку, мятые джинсы, зимние ботинки с оторванными язычками!

– Ты их на помойке нашёл, эти ботинки?

– Я в них дрова рублю.

Забраковать кинескоп и заменить его – работа разная. Андрей Якубов ездил налегке – с «дипломатом» и сумкой. Мы ездили с кинескопами.

Камера хранения в аэропорту Краснодара стала нашей базой. Наши города и станицы были в разных концах края. Мы отвозили кинескоп, меняли, возвращались в аэропорт за следующим кинескопом.

Наконец дошла очередь до станицы Чекон. Автобус ехал до этого населённого пункта дольше, чем мы предполагали. Было уже полседьмого вечера. Магазин скоро закроется. Обычно, они работали до семи. А мы ещё ехали. И неизвестно, сколько времени ещё будем ехать. Я не был уверен в том, что в Чеконе есть гостиница. Если гостиницы не будет, где будем ночевать, – на улице? Ни наши соседи, ни шофёр тоже ничего не знали про гостиницу в Чеконе.

Время неумолимо приближалось к семи. Уже было без пятнадцати семь! А мы по-прежнему ехали.

– Будете выходить? – спросил шофёр и кивнул на дорожный указатель, на котором было написано, что до Чекона три километра. Я растерялся. Чекон находился в стороне от главной дороги. До него было три километра! Автобус не заезжал в Чекон. А у нас было два кинескопа. Упакованные в коробки, они мало чем отличались от двух телевизоров. Тащить их на себе три километра было удовольствием ниже среднего. Не успели мы с Валерой переглянуться, а поворот на Чекон остались сзади, и с каждой секундой мы отъезжали всё дальше и дальше!

– А следующая, какая станица? – спросил я.

– Юровка.

– А там гостиница есть?

– Понятия не имею.

Шоссе делило Юровку на две половины. Автобус здесь не останавливался. Мы решили, что в Юровке гостиницы тоже нет.

Мы доехали до конечного пункта маршрута автобуса, – до станицы Старотиторовская, которая находилась в тридцати километрах от Чекона. Гостиница оказалась закрытой на ремонт. Неприятно оказаться у закрытой на ремонт гостиницы с багажом в незнакомом населённом пункте. Нам подсказали про общежитие какого-то предприятия. В этом общежитии, с поломанными дверями, шкафами, столами, мы ночевали в одной комнате с шофёром, который завтра утром уезжал в Краснодар. Чекон был по пути, и шофёр сказал, что довезёт нас.

Мы приехали в Чекон в семь утра – за два часа до открытия магазина.

…Товаровед попросил нас отремонтировать его личный телевизор. Перед его домом росли грецкий орех, дикий абрикос «жарделя». Эти чудные деревья были перед каждым домом. Они росли здесь, как у нас берёзы. Двор перекрывали дуги, оплетённые виноградом. У его друга тоже был сломан телевизор. Мы поехали к нему. И этот друг угостил нас ужином. Пришли ещё какие-то люди. Мы ели шашлыки, свежие овощи, зелень. Я пил домашнее вино. Валера – самогонку.

Валера приложился к самогонке, как следует. Обычно, скромный, сдержанный, мало разговорчивый, готовый всегда уступить, он вдруг преобразился. У него закончились сигареты, и он потребовал дать ему закурить! Он отремонтировал телевизор. Ему теперь все обязаны! Он получил сигарету и услышал, что в таких штанах, как у него, ходили на Кубани ещё до революции. Тогда Валера начал расхваливать нашу Волгу, Керженецкие леса. «В вашей Волге можно только ноги полоскать!» – ответили ему. «Зато у вас грибов нету!» – парировал он. «А у вас виноград не растёт и персики!» Я сказал Валере, что ему хватит пить. Он снисходительно посмотрел на меня. На его растопыренных усах висели крошки хлеба. И выпил ещё! Его куртка висела на спинке стула, рубашка вылезла из-под старого, съеденного молью джемпера, ширинка опять расстегнулась. Замок молнии был сломан, и молния постоянно расстёгивалась. Он хотел казаться значительным, но поскольку был пьяным и в такой одежде, его не воспринимали серьёзно. Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. На меня тоже смотрели подозрительно. В нашей компании была красивая девушка, подружка хозяина дома. Я сидел рядом с Валерой. Он откровенно подтолкнул меня к ней и заговорчески подмигнул. Мне сразу стало нехорошо. Чужой дом, незнакомые люди.

– Извините, – я поднялся из-за стола. – Нам – пора.

Мы опять вернулись домой через Москву: самолеты из Краснодара в Горький были три раза в неделю, а в Москву – несколько самолётов в день.