Чертобой. Свои среди Чужих

– Да вот же этот люк! – тыкает пальцем, потом вспоминает, что так показывать неприлично, краснеет и засовывает его в нос.

Дружной толпой идем. Зверье выстраивает оцепление в несколько рядов – такое ощущение, будто ими кто-то командует. Самый крупный, непривычного белого цвета, неожиданно подмигивает. Мысли читает, сволочь?

Остановились. Санек опускается на четвереньки и кричит вниз, в темную глубину:

– Мишка, вылезай, придурок, я тебе уши надеру!

– Как с детьми разговариваешь? – Лена отвесила брату подзатыльник и наклонилась сама: – Миша, ты живой?

Андрей хотел вмешаться, но я остановил:

– Пусть. Разберутся, чай, не маленькие.

Из люка послышался неразборчивый возглас, лязг чего-то железного, и вот после небольшой паузы показалась чумазая детская рожица. И тоже смущается:

– Ой… папа…

– Иди сюда, герой!

– И они, и они тоже!

– Они – это кто?

– Мы!

Видели когда-нибудь чертика, выскакивающего из табакерки? Так вот он по сравнению с мальчишками – писаный красавец и образец чистоты. Эта троица умудрилась перемазаться всем, начиная с обычной глины и заканчивая смесью солидола с гудроном. Средний, Серега, перехватив мой взгляд, гордо поднял подбородок:

– А мы напалм сварили! Настоящий! Только он не горит, а сразу взрывается! – Чуть помолчал и добавил: – Наверное, взрывается. Не испытывали еще.

Паразиты, как есть паразиты. Слезы наворачиваются на глаза, а горячий комок подкатывает к горлу, не разрешая ругаться. Потом обязательно в угол поставлю… потом, но пока крепко-крепко обниму.

– Засранцы, – бормочет Андрей и отворачивается, сделав вид, что его больше всего на свете интересует большой белый зверь по имени Василий.

Через минуту площадь напоминает цыганский табор, приглашенный на похороны циркового клоуна – кто-то ревет в три ручья, кто-то пляшет… Не хватает только скрипок и дрессированного медведя на цепи. Впрочем, орущие на разные голоса твареныши с успехом заменяют и первое и второе. Дети, облепившие меня со всех сторон, косятся на опасное соседство, отшвыривают самых надоедливых и наперебой рассказывают о своих подвигах.

– Представляешь, пап, я его раз… а он – бац, и туда! А Витька как взял да как шарахнул! А этот – бздынь, и все! Я и говорю – какого ху… в смысле, чего сидеть-то? И пошли, чо! Ага, с двух стволов сразу… Вот, в канистре же бензин, ну и… Прыг-прыг… представляешь, пап, как лягушка скачет! И вкусная!

Последнее слово прозвучало в общем гомоне неожиданно громко.

– Что, вы и лягушек ели?

– Когда? – хором удивились мальчишки.

– Они же голодные! – ахнула Лена. – Вася, организуй покушать.

Белый зверь будто и вправду понимал человеческую речь – коротко кивнул, дернул правым ухом и грозно рыкнул.

– И хлеба пусть найдут! – Санек крикнул вдогонку разбегающимся по сторонам тваренышам и вздохнул: – Хотя бы кусочек. Маленький.

Город как вымер – часть населения еще не оклемалась от действия звериного яда, а другие попрятались по всем щелям, пережидая нашествие, сравнимое с татаро-монгольским. Увлеченные поисками съестного хищники слишком буквально восприняли команду и тащили все, что попадалось под загребущую лапу. Через полчаса вокруг нас громоздились сложенные в аккуратные штабели и кучи запасы, которыми можно было прокормить даже Первую Конную вместе с лошадьми. Особенно с лошадьми – мешки с овсом составляли примерно девяносто процентов добычи. Приносили огурцы с огородов, сломанные ветки с неспелыми вишнями, просроченные еще лет пять назад рыбные консервы… старались.

Особенно отличился одноухий, самого бандитского вида зверь, он приволок большую чугунную сковороду прямо с шипящей на ней яичницей. Редчайший деликатес по нынешним временам, но как же он умудрился дотащить раскаленную, да еще и без ручки? Определенно, Лена действует благотворно даже на безмозглых тварей.

– Обзови как-нибудь героя. – Я уже знал, что собственные имена даются только за исключительные подвиги и заслуги. Как раз яичница подходила под определение – ее единственную можно было съесть сразу и быстро, без долгого приготовления.

– Назвать? – Дочь забавно сморщила нос. – Джон Сильвер не подойдет?

– Тот одноногий, – возразил Андрей. – А этот кривой и корноухий. Пусть будет Моше Даяном.

– Слишком длинно.

Мы переглянулись, одновременно рассмеялись и выдохнули:

– Мойша!

– Почему Мойша?

– Потому что в профиль похож на Шарля де Голля.

Все равно смотрят с непониманием. Так и пришлось прочитать целую лекцию по истории какой-то там по счету французской республики, о «странной войне» и позорном ее окончании, о якобы «сопротивлении». О королях и капусте не говорил – перешел к событиям более поздним, коснулся темы парижских нравов (не углубляясь, понятно, в подробности) и закончил описанием тамошней кухни, с которой имел несчастье познакомиться лично. Гнусные, кстати, впечатления.

Санек с сожалением посмотрел на опустевшую сковородку и опять вздохнул:

– Если с хлебом, я бы и лягушку съел.

Андрей скрипнул зубами, напугав до полусмерти забравшегося на колени твареныша, но потом вдруг резко просветлел лицом:

– Он есть, хлеб-то! Пап, вызови Иваныча, пусть тесто замесит.

И на самом деле, что-то мы забыли про запас муки и зерна на толкаче. Да не только на нем – целая баржа загружена так, что ватерлиния сантиметров на тридцать под водой.

Достаю старенькую заслуженную «Моторолу»:

– Иваныч, ответь Чертобоям! Иваныч, Чертобои на связи! Иваныч, мать твою так, опять спишь?

В эфире молчание, даже помех почти не слышно. Вот ведь старый черт, наверняка увлекся ремонтом компьютера и забыл включить рацию. В прошлый раз еле-еле дозвались, и опять…

– Пап, – это Лена. – Мы тут с Васей на берегу одного дяденьку видели… Не сами, конечно, а зверек подсказал… Длинный, худой, седой, и все время левое плечо потирает, будто оно болит. Не он? Да, небритый еще.

Опаньки, а словесный портрет совпадает! Неужели этот паразит решил прийти на выручку? Как там говорится… спаси меня, господи, от помощников, а от вредителей я сам избавлюсь? Ведь четко и ясно предупреждал – никакой самодеятельности.

– А где он сейчас?

– По последним данным – сидит в лодке на середине Оки.

– Далеко?

– Да нет, километра три будет, не больше.