– И точно, – засмеялся он, – так и назовусь теперь! Ну да ничего, как говорила Элла, были бы кости, мясо нарастёт.
Он проглотил угощение почти не жуя, а потом опустошил весь мешок с припасами. Еда кончилась, зато румянец заиграл на загорелых щеках юного человек возрастом лет в девяносто.
– Давай садись,, сейчас постригу, – приказала Альма.
Кашей кивнул, присел на камень и подставил горло под нож. Альма лишь вздохнула, намыливая волосы. Сначала срезала почти саженную бороду, а затем принялась не спеша брить щеки, подбородок и густейшие усы тоже не пошадила.
Волосы подопечного сначала обрезала по плечи, свила косичку на затылке, а потом принялась сбривать лишнее. Светлые волосы падали на землю, как зимний снег, вышел такой немаленький сугроб из волос. Но юноша оказался такой на диво пригожий и ладный, что немного понравился девушке, даром, что худой. Да видно, что силе его это не мешало нисколько. Даже птица заинтересовалась таким превращением. Ворон, смешно ковыляя, подошёл к новому знакомому поближе, и ткнул тяжёлым клювом, здороваясь.
– Да ты сама уже как ведьма, знаешь много, а видно по знакам, что ещё послушница, – заметил он, что на кистях рук нет татуировок.
– Ничего, уже одно Посвящение прошла, – с обидой ответила девушка, – А расскажи, про Эллу. И как же она вела в бой свою Мёртвую Рать? Она как Ильза была, или нет? Такая же красивая и сильная?
– Ну, слушай… Говорят, пришла она неузнанной, к бездетным старику и старухе, и стала о них заботится. Правда, удивлялись все её лицу, словно из снега вылепленному. Кожа, белее белой. Но характером всегда была доброй, внимательной, плохого никому не делала, слова дурного не сказала. Ну, скажу честно, сам её не видел, пока худые времена в Сибири не начались. Тут ведь напали чужаки на Сибирь – матушку. Пришла в Оум Чёрная весть, что побили чужие всю рать в чистом Поле, и некому постоять было за гантов. Вот и нашла она нас, нашу Колоду, глотнуои мы крови-ихора, стали Бессмертными витязями, и срадались за неё во всех войнах, куда она нас бы не посылала. Вот так то, девица…
Он опять посмотрел на её прекрасное лицо, на родинку у правого глаза. Больше живой её и не видел, лишь потом, в походе на Таймыр, когда они Люта и Тату выручали, но тогда уж Госпожа Мёртвой Царевной сделалась…
ГЛАВА 3 В дорогу
Отпил на дорожку квасу Бессмертный, посмотрелся в зеркало, приманивая удачу, и стараясь забыть давно минувшее. Спит теперь Альма- Царевна, как и другие, все Семеро. А он, Тивда-Кощей, живой да здоровый, и надо вот, пойти прогулятся малость…
Глянул на стену, Тивда, где висел календарь. Он подчеркнул дату химическим карандашом, выходило, что сегодня второе июня 1912 года. Вздохнул, присел на дорожку. Подумал правда, а надо ли идти, лень чего-то стало… Вон, девка, даже подарок его, золотое ожерелье, на стол положила. И погода хорошая, сонце, вот, светит, лучше на рыбалку с Лютом вечером сходить… Но вот, засмеют же языкастые Геда с Висной, начнут ехидничать: «дескать обещался, а в поход так не собрался!».
Вздохнул, спустился по каменной лестнице во двор, гле Лют и Тата делом занимались, двор мели. Метлами в такт работали, сгребали веточки и другой мусор. Даже водичкой поливали, что бы пыль столбом не стояла.
– А и вправду, Кашей пошёл в поход, на девку-то! – всё не унималась языкастая Висна, – эй, богатырь, а может, и помощь нужна, сам-то, не совладаешь!
– Это ты, девица злишься, что всё никак к тебе твой Яромир не возвратится. Всё в трудах, витязь-то, так и хороборствует в Померании. А может, и нашёл кого, покрасивее. Про тебя и забыл давно! – не смог удержатся и Тивда.
Но, хорошо, что быстр был Бессмертный, пригнулся у самых ворот. Старая бочка от от солёных огурцов пролетев над ним, ударилась в каменную арку ворот, и разлетелась вдребезги. Кащей отвернулся, и только укоризненно покачал головой. И то, не с девицей же связываться, честь богатырскую ронять?
И уже уходя за ворота их дома, услышал крик девушки:
– Вернётся ко мне Яромир! – кричала Висна, – любит он меня! Непременно вернётся! А тебя никто и никогда не любил, всегда только боялись!
ГЛАВА 4 Артельщики
Старательская ватага шла от Нарыма, на юг, к Североуральску. Вёл своих пятерых промысловиков сам Афанасий Харатьёв, родом человек был из старой поморской семьи. Подрядились в дальнюю дорогу, за золотишком, Семён Панкратов, Алексей Усольцев, Фёдор Мясников, и молодший из них, Еремей Красильников. И то, дело было непростое, из Нарыма пройти по малым речкам до Уральских гор. По случаю, возвращаться не собирались, хотели зазимовать в Петропавловске, а не выйдет, так дойти до Обдорска.
Сейчас шли они по реке, и на вёслах сидели Усольцев да Мясников. Гребли артельщики бойко и умело. Байдара, лодка с бортами из кожи, и лёгктм каркасом, шла хорошо.
Фёдор Мясников хотя и выглядел пожилым человеком, а лет ему было всего пятьдесят два. Но жесткие морщины словно впечатались в лицо старателя, делая его на вид куда старше. Да и седая, подстриженная борода добавляла возраста. Но не горбился Фёдор, отличался осанистой и твёрлой походкой. Честно сказать, не был слабее других, или уставал быстрее, этот увереный в себе северянин. И в армии служил, довелось с боксёрами в Китае повоевать.
Харатьев с Еремеем тихо говорили на корме, а Панкратов, дюжий мужик, стоял с багром, стараясь, что бы лодка не ударилась о камни дна или берега. Выходило это у ватаги ладно и споро, и шли хорошо, ходко. И хотя реча была неглубокая, с обилием камней по водой, но не ударились пока не разу, и борта лодки не пострадали.
– Темнеет, пристать бы надо! – крикнул Панкратов, – заночуем, да чаю попьём, хлебцем закусим!
Семён Панкратов был самым, пожалуй, сильным из всех, коренастый, словно медведь, и такой же цветом волос, мужчина лет сорока. Сам пришёл в эти места из Архангельска. А до того служил в армии, в линейном сибирском батальоне, воевал с японцами в 1905 году. И его, как человека бывалого, в артели уважали.
– Идти дальше надо. Здесь не больно то хорошо. Беда может случится, сгинем бесследно. Дурные это места, – многозначительно проговорил Усольцев, – и старшой наше то знает. Верно ли говорю, Афанасий Иванович?
Андрей Усольцев был моложе остальных, пожалуй, только Еремей Красильников встал годами младше Усольцева. Парень видный да сильный, как и все, с волосами, стрижеными в кружок, да небольшой бородкой. И одет как все, в поддевку, рубаху-косоворотку, сапоги и шаровары. Только вот, пожалуй, с особой лихостью носил картуз на своей голове.
– С версту пройдём, можно и остановится. Но на другом берегу, вон, затем мысом встанем, – согласился Харатьев, – и то не надо Бога гневить, и так шли хорошо. А здесь остановимся, худо будет. Главное, что баб с нами нет. А то бы точно…
Харатьев же выглядел куда менее мощным на вид, и ростом поменее Панкратова. Но жесткое, волевое лицо выдавало настоящего вожака. В свои сорок два года Афанасий побывал во многих передрягах, но отовсюду смог вывести своих людей живыми и с прибытком вдобавок.
И Афанасий стал смотреть, прищурившись, на пологий берег, словно мог чего рассмотреть. Другие артельщики мигом присмирели, знали ведь, что не шутит старшой. Много чего этот человек видывал, и такого, что другим сроду не пришлось. Только вот, маленькая лайка, высунула нос из – под лавки, принюхалась, и давай лаять. И тут, как и не ожидал никто, кинулась в воду, и уже через минуту помчалась по пологому берегу, куда не хотел приставать Харатьев.
– Что делать старшой? – прогудел Панкратов, – пошли к берегу, а то пропадёт наш Дружок.
– Давай… Кажется дождик собирается, а старики говорят, что не любит он непогоды. Может быть, нам и повезёт…
И артельшики подгребли к берегу. Вытащили всё добро с лодки, и поставили своё судёнышко на камни. Трое, Панкратов, Харятьев и Мясников закинули ружья за спину, и собрались в дорогу.
– Афанасий Петрович, возьмите меня с собой. Я пригожусь, честное слово, – попросил Еремей Красильников, тоже закидывая мешок за спину, – и стреляю я хорошо!
Конечно, Еремей годами был молод, лет не больше шестналцати, как это знал старшой ватаги Афанасий. Пригоже выглядел, с тонким лицом, серыми глазами. И хотя, на вид был хлипковат, но никогда не ныл, да н не жаловался на усталость в тяжком пути. Сроду не был обузой, да и уху или кашу варил хорошо.
– Что тут скажешь? Ватага должна решать, – заметил Афанасий, сбив свой картуз на затылок.
– Да чего ватага? – заговорил и Фёдор, как старший по возрасту, – как жребий решит, что бы по обычаю всё было.
– Монету кинем, или соломинки станем тащить? – спросил Харатьев у артельщиков.
– Так по старине, давайте на соломинках. Вытащит Ерёма длинную, с тобой пойдёт, а Семён Иванович останется с Андрееем здесь, – рассудил Мясников.
– Да как без меня? -прогудел Панкратов, – завсегда я ходил в поиск, Фёдор Палыч, сам ведь знаешь.
– Тут, как судьба решит, – усмехнулся Фёдор, – не всё человек решает. А как всё идёт, так и должно идти. Длинную вытянет, с нами пойдёт.
– Ладно, так и порешим. Тебе, дед, виднее, – согласился Панкратов.
И Мясников взялся за дело. Затея была не хитрой, главное- найти пару соломинок. Но и на это много впемени не ушло. И скоро дед обзавелся нужными жеребьями.
– Ну вот, сами смотрите! – и Фёдор показал всем соломинки, длинную и короткую, и спрятал за спиной обе, – тяни давай, парень!
А тут, словно в помощь, солнце вырвалось из-за облаков, стало даже потеплеев этом стылом месте. Дед довольно ухмыльнулся, показав свои ещё крепкие жёлтые зубы. Ерёма вздохнул тяжело, снял картуз, и бросил его на камень. Затем перекрестился, и произнёс :
– В левой руке!
– Точно решил?
– Точнее не бывает!
Дед Фёдор неспешно протянул руку к Ерёме, и показал, что в ней прятал – длинную соломинку.
ГЛАВА 5 По лесу за собакой