Собрание сочинений. Том четвертый. Рассказы

И я, в благодарность, так-как все со мной здоровались и приветливо относились, стал активно общаться и с санитарками, и с медсёстрами на посту, за стойкой у телефона и в процедурной за уколами, а кололи мне три раза в день антибиотики. Я рассказывал анекдоты и короткие байки, все приукрашивая и придумывая «новые ходы» к старым байкам. (Сам себя не похвалишь – кто ещё). Многим нравилось, да всем, ведь я рассказывал с выражениями и жестикуляцией, как театральный артист. Этим я приобрёл популярность среди медперсонала и у врачей, которые даже задерживались у нас в палате, чтобы послушать очередную «историю», мною рассказываемую нарочно перед самым обходом. Все знали, – что в такой-то палате – сочинитель-артист!

«Взаимность – на взаимность, откровение – на откровение». И медсёстры делились со мной своими историями.

Тётя Клава, пожилая санитарка. Называла медсестёр и некоторых молодых санитарок – брошенками. А у них образовался некий «дружеский клуб», сообщество. Многие с детьми, были оставлены, «брошены» мужьями-женихами, мужчинами, и они дружили между собой, некоторые с детьми.

Так вот. Одна медсестра, стала часто ходить ко мне в отдельную палату карантинную, куда меня перевели, изолировали, по причине заразности, – вдруг, неожиданно, я заболел ветрянкой – детской, вроде бы, болезнью. А медсестра. Которую все звали Алёнушкой, считала себя виноватой, да и сама зав. отделением, которая была моим лечащим врачом (она взяла меня, поскольку я был «тяжёлый»), приказала Алёнушке следить за мной лично. У неё, у Алёнушки, дома болела дочка этой болезнью, ветрянкой, и «бациллы» (по выражению врача) принесла именно она. Так что ничего другого не оставалось, – как исправлять, в наказание, свою «промашку». Нужно было смазать зеленкой все красные язвочки-точки на моем теле, которые покрыли всю мою спину и грудь, и ноги, и руки.

И вот мы сидели и мазали, – она спину, я, как мог, спереди, чуть не целый день. А между тем, Алёнушка рассказала свою историю.

Рассказ Алёнушки.

«Люда Патрушева, – знаешь, – из той смены, подруга, тоже брошенная, позвала Алёнушку встречать Новый год к себе; намекнула, что будут, мол, женихи. И все наши девчонки звали. Но Алёнушка отказалась. Отвыкла она от людей, уже более 10-ти лет – одна и одна. У неё даже платья выходного не было. Платья, в которых она когда-то ходила, вышли из моды, к тому же и велики стали: за последнее время Алёна похудела и очень изменилась.

Однако, Новый год есть Новый год. Всегда-то в такой день тоскливо бывает. Думаешь, вот ушёл ещё один год, навсегда минул (именно проскочил мимо), не вернешь его! А был у неё друг, который почему-то уехал, но обещал вернуться с деньгами – поехал на север, к нефтяникам… Поглядишь на себя в зеркало – к старым морщинкам добавились новые; ты их пробуешь расправить ладонью, а они не разглаживаются. Значит, легли навсегда. Грустно и обидно – ещё год прошел. Сколько лет? Уже много лет ОДНА, и сколько жить ещё так – одной, в тоске, в повседневной круговерти?

Для кого-то Новый год праздник. А для брошенной жены лишнее напоминание о былом…

Но Алёнушка решила наперекор всему не сдаваться!

У детишек начались каникулы зимние, и её Наташа ещё вчера уехала к дедушке на дачу. Алёнушка была одна. Пусть её назовут сумасбродной эгоисткой, как угодно, но она купит шампанского и накроет стол; сядет – пробку в потолок, шут с ним с другом обещалкиным! Всю жизнь, что ли, о нём горевать?

Возвращаясь с работы, Алёнушка зашла в магазин, купила вина, кое-какой закуски; даже не пожалела денег и у грузина, торговавшего на углу цветами, взяла букет с мимозами. Придя домой. Немного прибралась (было чисто и так), накрыла на стол чистую скатерть, поставила бутылку вина, вазочку с букетом цветов. Думала, может мать заглянет, проездом к отцу на дачу, чтобы позвать. В десятом часу позвонила-таки мама, поздравила, пожелала счастья, спросила про друга – нет ли открытки-телеграммы от него из далекого Севера. Он присылал к каждому празднику, но писем не писал, не любил, а созванивались они раз в месяц. Открытка была. Мать из жалости пригласила Алёну к ним (ещё можно было успеть на последний автобус) Но Алёнушка сослалась на нездоровье и осталась дома.

Она сидела у телевизора и смотрела праздничную программу. Зазвонил телефон. Алёнушка вздрогнула: неужели Друг? А может, кто из подружек вспомнил?

Она взяла трубку.

– Ирину можно? – спрашивал молодой мужской голос.

– Извините, но тут таких нет. —

– А это кто? —

– Алёна. —

– А-а, Алёнушка! Привет! —

– Привет! – довольно холодно отвечала она.

– Алёнушка, будьте любезны, который час, не подскажете? —

– Пятнадцать минут двенадцатого. Так что вы ещё успеете к своей Ирине.

Алёна, не думая о том, зачем она это делает, приняла его игру; и между нею и незнакомцем, молодым человеком, завязался долгий беспредметный разговор. Когда, в общем-то, говорить не о чем, но и бросать трубку первым не хочется. Немного Алёна узнала о звонившем: узнала только, что он студент, что он уже проводил старый год в общежитии вместе с друзьями, а теперь собрался в другую компанию встречать Новый. Алёна – женщина сдержанная, даже строгая (как я знал и видел) – изменила самой себе.

Она читала как-то в детстве, что Новогодние знакомства всегда приносят счастье; и теперь, отбросив напускную строгость, кокетничала с незнакомым студентом. Он спрашивал её, замужем ли она. Сколько ей лет? Она увёртывалась, уходила от прямых ответов на его вопросы, и так незаметно они проболтали чуть ли не полчаса. До боя Кремлёвских курантов оставалось каких-то пятнадцать минут. Ясно было, что Анатолий (так назвался её собеседник) не успеет к встрече Нового года в свою компанию.

– Может, мы вместе встретим? – предложил он.

– А откуда вы говорите? —

– Из будки на углу, у «Гастронома». Имейте ввиду, – добавил Анатолий, – я богатый, в смысле, – у меня есть бутылка «столичной» и круг колбасы. —

– А у меня шампанское! – выпалила Алёна.

– Отлично! Я жду вас тут. —

Алёнушка набросила на плечи своё зимнее пальто и, сунув ноги в теплые зимние сапожки, выбежала на улицу. На углу у витрины «Гастронома» толкался рослый парень в дублёнке. В одной руке он держал завёрнутую в бумагу бутылку, в другой круг колбасы.

– С Новым годом! – сказала Алёна, подходя к нему.

– А-а, Алёнушка! С новым… —

Он подхватил её под руку – Куда? – и они побежали через улицу, к подъезду дома. Как это часто бывает с женщинами, своё смущение и замешательство Алёна скрывала под напускной развязностью. Молодой человек был в скользких ботиночках и во дворе поскользнулся. А она успела оббежать небольшой сугроб на газоне стороной.

– Прыгайте скорее напрямую, тут сугроб! —

Анатолий прыгнул и перепрыгнув сугроб обнял, и прижал её к себе. И Алёна не убрала его руку, а сказала только:

– Скорее. Не успеем! —

Со стороны можно было подумать, что не студент, а Алёна уже проводила старый год (кто был пьян, надо было рассмотреть). Они поднялись на лифте очень быстро. Алёна открывала дверь, и пока снимали свои «шубы», из комнаты, где стоял телевизор, донесся знакомый гул Красной площади. До наступления Нового года оставались считанные минуты. Даже отдышаться, даже осмотреться было некогда!

Алёна взяла за руку студента и потянула к столу. Едва они успели наполнить бокалы шампанским, как раздался бой курантов.

– С Новым годом! – сказал Анатолий.

– С Новым годом! – сказала Алёна.

Они чокнулись, выпили и только после этого сели за стол. И впервые за этот безрассудный час Алёна перевела дух и осмотрела парня. Молодой человек был высокий, крутоплечий, одним словом, атлет, «спортивного вида», как говорят. Серые глаза его смотрели на Алёну с некоторым разочарованием во взгляде, чувствовалось. «Он надеялся, что я моложе его Ирины, – подумала Алёна. – А я вот такая…». На вид ему нельзя было дать больше двадцати – двадцати двух лет. Глядя на него, Алёна вдруг испытала что-то подобное ревности к той неизвестной ей Ирине. «Наверное, девушка-студентка, он думает о ней и сожалеет, что они врозь в этот Новогодний вечер, – подумалось Алёне.

– Ну, а теперь, может, вы пойдёте к своей Ирине? – вслух сказала она.

– Зачем? «Мне и с вами хорошо!» – подчеркивая возрастные различия произнес студент. Тут же Алёна предложила перейти на ты.

Анатолий рассказал о себе. Он студент местного института, а Ирина – это аспирантка на их кафедре. Ребята из общежития, посылая его за водкой, просили пригласить Ирину к ним, чтобы было с кем потанцевать…

Слово за слово Алёна с Анатолием разговорились.

Алёна рассказала о себе, по ошибке после школы выскочила замуж не за того. Как только родила – сразу же развелись, и он уехал далеко, в Столицы, там завел себе новую семью, алименты платит. В общем-то, рассказывать много не пришлось. На стене висел портрет дочки-Наташи в школьной форме, первоклассницы; на полках стояли игрушки, куклы и учебники. Оглядевшись, студент и так всё понял. Они выпили ещё – за знакомство. У Алёны голова пошла кругом. Чтобы скрыть своё волнение, Алёна встала из-за стола и выключила телевизор. Студент тоже встал и расхаживая, начал читать стихи, в тишине вкрадчиво и томно звучащим голосом:

Девушка в Купаву по лесу ходила,
Босая, с подтыками, по росе бродила.
Травы приворожные ей ласкали ноги,
Плакала в кустарнике иволга тревоги…

Стихи, как волны моря, лились плавно, однотонно. Студент читал хорошо, и были в этих стихах – невысказанная тоска и странная недосказанность, и всё это ещё больше волновало Алёну. (Известно, – женщина любит ушами. И студенту было, наверное, это известно, во всяком случае, он произвел на Алёну впечатление).

Во втором часу ночи Анатолий собрался уходить. Он налил «по последней», на посошок. Когда Алёна встала, чтобы чокнуться, студент привлек её к себе. Она не оттолкнула. Тогда он поставил на стол свою и её рюмки, подхватил Алёну и посадил на колени к себе на диван, и как-то неловко стал целовать.