Жертвенник Галатеи. Роман

– Ладно, – тихо сказала Несси в пространство, – ладно. А если я прочту, ты оставишь меня в покое?

Разумеется, ей никто не ответил.

– Окей…

Медленно, как будто перед ней не книжка лежала, а сидела кавказская овчарка, рычала и только ждала возможности вцепиться в горло, Несси медленно подошла к столу, зачем-то держа руки на виду. Тихонько отодвинула стул, стараясь шуметь как можно меньше. Села и подогнула под себя ноги. Сделала глубокий вдох, а потом протянула руку и рывком подтащила к себе книгу.

Она была открыта на первой странице, заполненной все тем же красивым, убористым почерком красными чернилами. Вверху стояла дата: «1722 год». Все-таки это дневник. Ладно, приступим…

Несси вздохнула и начала читать вслух, чтобы было не так страшно:

«Я хорошо помню ночь, когда умерла Эльза. Малышка Анита перестала дышать часом ранее. Но, к счастью, моя бедная жена уже не увидела этого. Лихорадка превратила женщину, которую я любил больше жизни, в трясущийся скелет. В последние часы она ни на что не реагировала и никого не узнавала.

Доктор Перес сказал, что это и к лучшему. Она бы все равно уже не оправилась, а смерть дочери лишила бы ее последней воли к жизни… Грязный лицемер! Он даже не дал мне попрощаться с любимой, не позволил поцеловать ее холодеющие губы: «Да вы в своем уме, сеньор Мартин? Легочная чахотка крайне заразна! Это чудо, что вы не заболели! Радуйтесь!» Радуйтесь, он сказал, радуйтесь, черт бы его побрал! Я потерял всю семью: мать, сестру, молодую жену, двухлетнюю дочь – всего за один год, и я должен еще и радоваться?! Я заехал ему по его ученой физиономии так, что пенсне потом долго искали. И, нет, мне не стыдно! Радуйтесь!

Стыдно, пожалуй, за то, что я точно так же прилюдно ударил падре Хуареса после траурной мессы. Но он сам виноват. Нечего было лезть ко мне с душеспасительными беседами. Я хотел, чтобы меня просто закрыли в склепе вместе с моими близкими. Зачем он бросился спасать мою гнилую душонку??? Я не хотел жить! Тогда не хотел и сейчас не хочу!

После этого мне оставалось только одно – пустить себе пулю в лоб или, на худой конец, повеситься на том самом дереве, под сенью которого мы с Эльзой сидели и смотрели, как Анита убегает от старой няньки. Но порох отсырел, а из петли меня вытащил Эрнесто, которого дьявол хромой за ногу дернул именно в эту ночь выйти на террасу…

И так, прошло уже 80 дней, 16 часов и 37 минут с тех пор, как моя возлюбленная умерла. А я все еще жив… Почему???..»

Несси чувствовала, что с каждой строчкой все больше проваливается куда-то. Это не было похоже на сон, а больше напоминало яркую галлюцинацию. Она видела солнечную Испанию; большой дом, постепенно приходящий в упадок; заросший сад; террасу, где мыши свили гнездо среди сваленной в кучу плетеной мебели и гниющих тряпок; пыльный холл… Девушка уходила все глубже в дом, слышала эхо собственных шагов в пустых и грязных коридорах. Где-то наверху раздавались голоса, и Несси направилась туда. Странно, но ее совсем не пугало происходящее, хотя она знала, что вовсе не спит…

Голоса доносились из-за обшарпанной двери. Ругались двое мужчин. Они говорили по-испански, но, как ни странно, Несси их понимала, хотя никогда не учила этот язык. Девушка толкнула дверь и вошла.

Она оказалась в жутко захламленной комнате, где нельзя было сделать ни шагу, чтобы не наступить на что-нибудь. Кругом валялись какие-то шарики, пустые бутылки, обрывки тряпья, а еще – кукольные ручки и ножки, разбитые головки с выдранными волосами, заготовки, которые еще не обрели форму: некоторые разбросаны в беспорядке по полу, другие свалены кучами по углам, прикрытые грубой холстиной. Пол был залит краской, чем-то заляпан. Пахло крепким алкоголем, химикатами, мочой и потом, еще чем-то отвратительно кислым. Над грязными тарелками с присохшими к ним остатками еды вились мухи.

Это место походило на наркопритон или квартиру опустившихся алкашей – Несси часто видела такое по телевизору. И тем не менее, сомнений не было: она оказалась в бывшей кукольной мастерской, хоть и загаженной донельзя.

Только одна вещь посреди этого хаоса оставалась девственно чистой, а потому сразу бросалась в глаза. Это была огромная, в человеческий рост кукла невероятной красоты. Молодая женщина с белоснежной кожей, мягкими светлыми локонами и огромными синими глазами, нежным лицом и чувственными губами. Она казалась ангелом с рождественской открытки. И кукла эта была невероятно живой, почти настоящей! Лучи закатного солнца касались ее лица, играя румянцем на щеках, оживляя синее стекло радужки, оттеняя губы печальной улыбкой. Облаченная в черную кружевную мантилью, скрывавшую часть прически, и темно-синее платье, женщина грустно смотрела на гения, который ее создал, и Несси чудилось, что она вот-вот, уже сейчас сделает шаг и сойдет с постамента. Только этот участок пола не был грязным, его явно мыли, а доски выскабливали до исступления, и он белел единственным островком порядка в океане безумия. Время словно застыло здесь, и чистый пол готовился, как к Таинству Евхаристии, к первому шагу маленькой изящной ножки…

Но она была всего лишь куклой. Красивой, безупречной, невероятной – и все-таки куклой. А тот, кто создал ее, сидел в грязи, поодаль от постамента, и больше напоминал бомжа. Несси узнала черты, но не сразу поверила, что этот заросший, грязный, опустившийся мужик и есть тот самый Федерико, которого она видела несколько часов назад.

Пожалуй, это даже действительно не мог быть он, ведь события происходили в 1722 году! Об этом говорила хотя бы старомодная одежда. По крайней мере, гость мастера был одет прилично: в голубой камзол и такие же кюлоты, на ногах у него были длинные чулки и остроносые туфли, а темную шевелюру венчала треугольная шляпа. Кукольник кутался в какие-то грязные лохмотья, но в целом, выглядел так же, как и сейчас. Если, конечно, сделать скидку на сальные патлы, налитые кровью глаза хронического алкоголика, трясущиеся руки, и прочие прелести. Но как бы то ни было, гость называл его Федерико.

Мужчины не заметили, как она вошла. Наверное, они не могли ее видеть. Но у Несси все равно не было желания подходить ближе. Ей и тут хорошо пахло.

– И долго это еще будет продолжаться? – орал на хозяина дома молодой темноволосый сеньор – чистокровный испанец, в отличие от первого, который внешностью больше напоминал арийца, если бы не черные глаза. – Ты посмотри, во что ты превратился! Да у тебя долгов больше, чем стоит эта жалкая лачуга! Ты и так все промотал! И какой дьявол… прости меня, Пресвятая Дева… – он осенил себя крестным знамением. – Что за нечистый понес тебя играть в кости с сеньором Дельгадо? Будто ты не знал, какая за ним слава?

– А вот и нечего было! – огрызнулся Федерико. – Нечего было бахвалиться своим искусством! Сын карибской портовой шлюхи, выиграл утлое суденышко в Панаме, и теперь ходит по нашей земле, как король! Искусство! Ха! – он зло сплюнул на пол. – Моими куклами играла принцесса Анна Ганноверская, дочь английского короля! Может, и сейчас еще играет… Здесь все это знают! Вот это я ему и сказал! И даже доказал бы! Но этот старый черт мухлевал, он мухлевал, все видели!

Эрнесто закатил глаза.

– Кто бы мог подумать, – произнес он с сарказмом. – Дельгадо – и мухлевал! Даже не знаю, почему это с ним никто играть не садится…

– Смеешься, да? – Федерико поднял на него злой взгляд. – Смейся. Мне плевать.

Он опустил голову и начал раскачиваться взад-вперед, и когда заговорил, голос его звучал как-то глухо и отстраненно, будто доносился откуда-то из прошлого:

– Эльза так гордилась, когда я делал эти куклы… Она была беременна, и мы решили, если будет дочь – назовем Анитой, в честь принцессы. Мы были так счастливы, Эрнесто! Так счастливы!

Федерико посмотрел вверх, на прекрасную и неподвижную деву, которая продолжала улыбаться нежной, печальной улыбкой. По лицу мастера катились слезы. Его друг наблюдал эту душераздирающую картину с выражением скорбной усталости на лице.

– Послушай меня, – сказал Эрнесто, наконец, нарушая гнетущую тишину. – Федерико, так больше не может продолжаться. Ты – мой лучший друг, но я не могу постоянно отдавать твои долги. Эльза и Анита умерли, их уже не вернуть. Но тебе незачем хоронить себя заживо, тем более сейчас, когда сам Господь посылает тебе шанс начать все с начала! Сеньор Салафия согласился ждать неделю, пока ты… поправишься. Он тебя уже пригласил. Бросай это все! Езжай на побережье! Ты сам сказал: эта работа займет не меньше трех месяцев, а может, и больше. По крайней мере, не надо будет думать о хлебе насущном и крыше над головой. А там…

Он неопределенно махнул рукой, но благоразумно не стал продолжать свою мысль. Несси его понимала. Она бы тоже не рискнула делать благоприятный прогноз.

– А там?.. – эхом откликнулся кукольник. – А там – что? Как ты не понимаешь, Эрнесто! Я не могу уехать! Не могу бросить ее здесь! Как она будет без меня? Одна…

Его друг посмотрел на него с опаской, бросил неприязненный взгляд на куклу и осторожно спросил:

– Ты же это не всерьез? Умоляю, скажи, что нет, или я решу, что ты совсем спятил…

– А хоть бы и так! – оскалился Федерико, нехорошо блеснув глазами. – Хоть бы и так! Но я клянусь тебе, Эрнесто, попомни мои слова! Она скоро оживет! Оживет, да! И я дождусь, даже если мне придется умирать от голода рядом с ней, я дождусь!

– Да ты что о себе возомнил! – не выдержал Эрнесто, подступая к нему на шаг. – Вообразил себя Пигмалионом? Это всего лишь кукла, Федерико! Красивая, совершенная, да. Пожалуй, самое гениальное из твоих творений, и издалека ее действительно можно принять за живую женщину. Но она – кукла!

– Она не кукла!!! – взревел безумный мастер, в стремительной ярости вскакивая на ноги. И Несси была уверена: сейчас он бросится на своего друга, который, однако, не отступил, и собирался дать отпор. Но Федерико внезапно остановился, будто кто-то дернул его за веревку. И застыл, покачиваясь. – Не называй ее куклой, – прохрипел он, глядя другу в глаза, а потом вдруг снова впал в возбуждение и схватил Эрнесто за руку: – Я тебе покажу, пойдем! Идем же!

– Куда? – устало спросил тот

– Увидишь, увидишь! – отмахнулся хозяин дома, настойчиво увлекая гостя в сторону двери.

Эрнесто вздохнул и пошел за ним. Несси едва успела отойти в сторону. И как только мужчины вышли – сразу же бросилась следом. Федерико привел их во внутренний дворик. Патио, кажется, так это у них называется. Наверное, раньше здесь было мило, и навес, увитый виноградной лозой, давал прохладную тень в самые жаркие часы. Но сейчас дворик зарос и был захламлен так же, как и все остальное. В дальнем конце патио стоял мраморный столик – возможно, единственный предмет мебели, который уцелел в этом хаосе – с глубокой бронзовой чашей в центре и четырьмя блюдцами по углам, заполненными углями и пеплом.

– Вот, смотри, смотри! – закричал Федерико, в лихорадочном возбуждении тыкая пальцем в столик.

– И что это? – спросил Эрнесто без особого интереса.

– А-а-а-а, это, друг мой, жертвенник!

– Это – что?!

Темноволосый каталонец, кажется, не поверил своим ушам. Но кукольник его даже не слышал.

– Нет, нет, смотри, смотри… Я порылся в книгах… Миф о Пигмалионе и Галатее родился не на пустом месте. Конечно, исторических подтверждений этому нет, но… слушай! – воскликнул Федерико, видя, что друг уже открыл рот, чтобы что-то сказать. – Все это не важно, потому что боги – не миф. Мы многое до сих пор не можем объяснить… как появилось то, это… Легенды придумывали не от скуки, а чтобы передать их потомкам, так? – спросил он, видимо, самого себя, и сам же ответил: – Так! И этот миф, он тоже имеет под собой почву. К тому же, он очень точен, если рассматривать его, с точки зрения движения небесных тел… Пигмалион принес жертву в храме Афродиты, когда киприоты славили ее имя. Я рассчитал по старым небесным картам… этот момент должен наступить через шесть дней и восемь часов! И тогда… тогда я принесу жертву! Я один на всей нашей планете сделаю это, и богиня снизойдет ко мне, как снизошла к Пигмалиону! Моя Эльза умерла, но она возродится в новом теле, еще более совершенном, чем раньше! Я все предусмотрел! Видишь? Ты видишь, Эрнесто, я не безумец!

Несси подумала, что если он сейчас еще и рассмеется смехом злого гения, то окончательно опровергнет последний свой тезис. Но Федерико только улыбался такой широкой улыбкой, что его лицо чуть по швам не трещало.

Эрнесто отступил от него на шаг.

– Ты – безумец, – подтвердил он их общую с Несси мысль. – Теперь я окончательно убедился в этом. Ты еще быка с корриды умыкни, сожги и спали дом своего деда!

Зря он это сказал…

– Хм-м, – задумчиво протянул кукольник, – не думал об этом. Я хотел ограничиться овцой…

– Овцой? Да ты совсем из ума выжил! Жертвенники, идолы, ложные боги! И это после того, как твои предки первыми в нашем городе приняли истинную веру? И благодаря им обратились многие другие? Что бы они сказали, Федерико, если бы слышали сейчас всю эту гнусную ересь?! Знаешь, мне было жаль тебя, ты потерял всю семью. Но теперь… теперь я просто сгораю от стыда! Так запятнать свое имя, удариться в такую… такую… – Эрнесто отмахнулся, не в силах подобрать подходящее слово. – Именем Девы Марии, прошу тебя, опомнись! Ты ничем не поможешь Эльзе и свою душу погубишь! Твоя жена мертва…