Обстоятельства места. Сборник рассказов и эссе

– Ну ладно – соглашаюсь. – это уже совсем другое дело. Это уже чистое уважение к клиенту и забота. Очень трогательно.

– И Вы теперь, в период отрастания прически , главное, не волнуйтесь.– говорит директор – Если нервничать – волос плохо лезет, неравномерно и пучками. А мастера этого я непременно накажу своей властью. Я ему выговор объявлю и, вероятно, лишу его права работать с одеколоном Жасмин на три месяца. А может даже на все полгода. Или лучше я его вообще уволю по собственному желанию директора!

– Можете идти, – обращается он к мастеру. – Я Вас уволил.

Мастер, не долго думая, халатик свой белоснежный сбрасывает, расчески и пульверизатор по карманам распихивает, ножницы затыкает остриём за носок и бодро уходит из помещения.

– Ну, – говорю,– спасибо Вам за благополучный исход. – Теперь, ладно, и с левой стороны тоже под нуль соскоблите и в этом виде я благополучно уйду. Извините, что надоедаю.

– Знаете что! – директор поглядел на часы и затяжно улыбнулся. – Давайте еще восемь минут о чем- нибудь отвлеченном побеседуем….А как раз через восемь минут заканчивается месячник культурного обслуживания населения. Я, представьте , в связи с этим долбаным месячником просто не могу с Вами нормально поговорить. Вот он сейчас кончится и я тогда Вас.. это..по всем пунктам..

Тут, хорошо, Сергей Петрович выручил.

– А давайте – говорит, мы сейчас куда – нибудь Вам благодарность запишем. Так, мол, и так, за всё спасибо, будем приходить к вам всю жизнь. А Вы его за это до упора дострижете.

– Так это всё в корне меняет! – обрадовался директор. – Благодарность ещё сильнее украсит наш и без того передовой коллектив. Садитесь, я Вас лично достригу.

И, знаете, как сказал, так и сделал. Прекрасно достриг. Мастерски. Правда , сверху стричь не стал, островочек такой небольшой оставил, с блюдце размером.

– Тут – говорит – я не могу. Квалификации не хватает. Руководить – это я запросто. Пожалуйста, обращайтесь. А сверху, будьте добры, сами достригите. За это, говорит, я Вас, чтобы обид не было, одеколоном Жасмин полью всего целиком сверху донизу. Причем совершенно бесплатно. Долларов всего за десять нашими деньгами по курсу.

Вот вы думаете – я на эту парикмахерскую злой. Да напротив!!! Вот раньше я кто был? Простой среднеарифметический мужичок. А теперь с меня люди глаз не сводят, внимание обращают. И даже, представьте – наконец и женщины!

Сцена у рояля

Барабасовы достали вещь. Что-то японское. Оно имело семьдесят тумблеров, пятьдесят восемь кнопок, двадцать индикаторов и, как рассказывали Барабасову, явилось миру только в трёх экземплярах. Один купил император Японии, второй – он же – прихватил на всякий случай, если выйдет из строя первый, а третий взял было тоже, но потом передумал и сдал в комиссионку, где в этот момент совершенно случайно находилась Соня Сумкина с мужем, приехавшие в Японию по турпутёвке.

Соня Сумкина привезла вещь домой и обнаружила, что кнопочки диким образом не вписываются в интерьер, а тумблеры, если и вписываются, то плохо.

Кроме того, приглашённый на просмотр вещи специалист по импорту Боба Ушечкин сказал, что она наверняка в нерабочем состоянии, иначе чего бы император пускал такое добро через комиссионку.

Тогда муж Сони, которого давно уже угнетало присутствие в доме лишних предметов, моментально созвонился с Барабасовыми и на другой день эту штуковину им сбыл.

Глава семьи Барабасовых, убедившись, что заросшую кнопочками штуковину без инженерной подготовки не включишь, взгрустнула, но распорядилась тем не менее установить её на почётное место – у рояля.

В субботу вечером к Барабасовым стали совершенно случайно заходить гости. Они сделали вид, что ничего о покупке не слышали, трогали тумблеры и говорили комплименты частично Барабасовой, частично японской фирме. К ужину мимолётные гости разбежались и остались одни достойные.

– Да, – сказала продавец книжного Клава Попрыгасова, обыгрывая мимикой жуткую зависть, – только за то, что я эту штуку здесь видела, с меня, как минимум, детская энциклопедия. Кстати, о детях. Недавно выяснилось, что наш Петюня терпеть не может музыку. Давайте попробуем устроить его в музыкальную школу к вашему Веникову…

– Конечно, конечно, – обрадовалась Барабасова, – я давно хочу наказать Веникова за то, что он не понимает, для чего в нашей квартире рояль.

– А для чего, правда, рояль? – спросил из уголка толстенький молодой человек, которого привела с собой Маша Ручкина, из ювелирного.

Стало тихо. Все стали пить кофе по-турецки с сухариками.

– Кстати, – откусывая сухарик, сказала Маша Ручкина, – такой же кофейный сервиз я видела на международной выставке керамики. Его там отметили за симпатичность.

– А это он и есть, – заметил Барабасов как можно небрежнее. – Что касается сухариков, то они засушены на кухне ресторана «Седьмое небо». У Волосовичей там тётя.

– Простите, – перебил толстенький молодой человек, – а кто у вас всё-таки играет на рояле?

Барабасова поморщилась. Барабасов посмотрел на супругу и тоже скривился. Недалёких людей они она не любили.

– У меня, кстати, тоже есть знакомый в тресте столовых и ресторанов, – вспомнила Клава Попрыгасова, которая тоже недолюбливала как недалёких людей, так и всех остальных. – Но он пока того… временно не работает.

Спутник Маши Ручкиной допил кофе и решительно спросил, глядя в глаза Барабасовой:

– Так кто играет на рояле?

– Простите, – поднялся Барабасов, интеллигентно бледнея, – простите, но причём тут рояль? – Никто, – сказал он, доводя бледность до предельно благородной кондиции, – никто из присутствующих, мне кажется, вообще не избирал предметом обсуждения наш рояль.

-Всё понятно, – пробормотал поставленный на место приятель Маши Ручкиной и как-то сразу попрощался и как-то тут же ушёл.

– Эх, Маша, – удивилась легко обиженная Барабасова, – откуда у тебя такие друзья?

– И как он сюда попал? – сказа ещё бледный Барабасов.

– Я извиняюсь, – покраснела Маша, – что сразу не познакомила. Это Федя из института радиоэлектроники. Он с ребятами на досуге эту штуковину из отходов собрал. Эмблему японскую для смеха прилепили, а когда деньги понадобились, продали этот аппарат Сумкиной, которая у них бухгалтером работает и, по слухам, всё подряд покупает.

– А рояль причём? – прекратив бледнеть, спросил Барабасов.

– Так это к нему приставка такая. Подключишь, рояль может любой инструмент копировать. От скрипки до тромбона. А подключить, кроме него, эту технику никто не может.

– Ой, – взволновалась Клава Попрыгасова, – может ещё не успел далеко уйти? А, может, вернём его?

– Этот рояль, – сказала Барабасова гордо, был предназначен для известного ансамбля «Зелёные ребята», а Груздевич сумел устроить его нам.

– А зачем? – вырвалось у Маши Ручкиной, и все увидели, что Барабасов неумолимо бледнеет.

Такая работа

В понедельник Петров клал внутреннюю стенку в два кирпича с дыркой для вентилятора.

Перед обедом пришёл мастер, посмотрел на стенку сбоку и сказал:

– Просил я тебя, Федя, не ходи по воскресеньям к Шифоньерскому. – Видишь, крен теперь стена даёт, вроде в сон её тянет… И кирпич у тебя танцует, Федя, ровно артист. И дырку ты, обрати внимание, не с той стороны пристроил… Говорил ведь: сиди в воскресенье дома или в библиотеку сходи, в читальный зал, спецлитературу полистай. Эх, Федя…

– Ну, чего ты, Захарыч, – сказал Петров, роняя голову на прохладный кирпич, – не надо, ну… Далась она тебе, эта стенка, вместе с дыркой. Я тебе завтра пять таких до обеда поставлю, ты ж меня знаешь.

– Да ведь некуда уже их лепить, Феденька, – горько улыбнулся мастер, – твоя – последняя. И вообще, сегодня к нам комиссия приедет. Рабочая. Сдавать нам этот домик скоро, никуда не денешься… А стенка твоя, не дай бог, на эту комиссию ссыплется. Тогда ты, Федя, считай, без премии, а меня, надо полагать, – того…

– Да ты что, Захарыч! – воскликнул Петров шёпотом, перекладывая голову с нагретого кирпича на прохладный, – что ж то ты говоришь-то! Когда же такое было, чтоб мы – без премии? Панель торцовая, вспомни, в прошлом месяце соскочила – ничего. Пролёт лестничный Вася с Сергуней на шестом этаже забыли повесить – тоже ничего. А когда Зюзин с Мышьевым душ по всему дому в спальнях прикрутили – кто нас рублём обидел?

– Так мы же тот дом как экспериментальный оформили, – вспомнил мастер, закуривая. – Там ещё и окон, кажись, не хватило. Восемь штук. Коля Сидоров в чертёж не глянул и бетонной стеной те места заложил… А премия, однако, действительно, ничего…

– Ну, вот, – успокоился Петров и сдвинул голову на два кирпича влево. – а то, ссыплется, комиссию придавит, премии не будет. Комиссия, во-первых, вся поголовно в касках. Во-вторых, их там десять мужиков. Их десять, нас тут пятнадцать плюс прораб. Пусть на них три таких стенки свернутся – через пять минут всех в строй поставим.

– Молодой ты, Федюня, – сказал мастер, отходя от стенки, – зелёный. Всё тебе просто-запросто. А я вот помню – Мальцев дом сдавал, бедненький. Так у него там один, из комиссии который, к полу прилип. И не пускали же его в ту комнату, сдерживали. Полюбовался, мол, прихожей и давай дальше. А он, как назло – любопытный… Ну, дошёл до середины и прилип. Намертво. Канат ему бросили и дёрнули вшестером. Отклеили, конечно. Но не целиком. Без туфлей.