Без сестры. Психопатороман

– Эмаль сходит.

– И не восстанавливается.

– Да. Мы студенты, мы знаем.

Неподалеку, в нескольких шагах, за поворотом что-то бубнил Рашид в телефонную трубку. На Рашидовом своём языке.

– Вера! – позвал я. Как будто сестра пряталась тут же где-нибудь рядом и могла прийти мне на выручку.

– Рашидушка! – сказала тётка.

Узбек запнулся на полуслове. Кажется, положил трубку и тут же появился, с жуткими чёрными провалами вместо глаз в неверном керосиновом свете. Я же всё шарил по полочке, как будто конфета могла там ещё появиться.

– Денег не плотит и съезжать не съезжает, – сказала тётка.

– Здесь конфета моя была, – упрямо сказал я.

– Да, может, и не было никакой конфеты, – возразил один из студентов.

– Поди теперь проверь: была, не было! – подхватил и другой.

– Конфеты просто так на полках не валяются!

– Не те времена!

Узбек подошёл молча. Он взял меня за воротник. Как-то так ласково взял. Я даже подумал, что он хочет погладить меня. Быть может, он поверил мне, а не студентам. Но он взял меня ещё за пальто в области поясницы и поднял. Поднял так, что я едва мог дотянуться до пола ногами. И понёс.

Нет, пожалуй, я ошибся: гладить меня он всё же не собирался.

– А мясо моё где? – тихо спросил он меня.

– Я не брал мяса! – крикнул я.

– В кармане, – подсказал первый студент. Он бежал впереди нас с Рашидом, он будто указывал узбеку дорогу. Тётка светила фонарём сзади.

– Может, уже съел, – сказал и второй.

– Ничего, ничего! – сказал узбек. – Всякое бывает!

– Оно уварилось! – снова крикнул я. – Мясо уваривается.

– Да-да, уварилось, – согласился узбек. – Было шесть кусков – стало пять. А нас четверо.

– Шесть на четыре не делится, – пробормотал я, задыхаясь.

– Пять тем более, – ответил узбек.

– Это вообще не его дело! – возмутилась тётка.

– Мы сели покушать, а там мяса не хватает, – сказал Рашид.

– А мы не брали, – сказал первый студент.

– И никто не брал, – добавил второй.

Я подумал, что узбек совершенно напрасно подозревает меня в том, что я съел его мясо. Оно, конечно, я действительно его съел, но всё равно не стоило бы про меня думать всякие гадости, да глупости. Человеку нужно быть выше какого-то там съеденного мяса. Но выше съеденного мяса он никогда не бывает.

И при этом ещё называет себя человеком!

Мы уж были в прихожей. Студент с готовностью распахнул дверь перед нами с узбеком, узбек перехватил меня получше и вытолкал на площадку. Тут он на минуту отпустил меня. Я стал отряхиваться и поправлять на себе пальто. Я решил объяснить им всё про сестру, они поймут, они не могут не понять, ведь это всё-таки люди, и человеческий язык им не совсем чужд, сказал себе я, а я иногда умею объяснять убедительно. Вот и теперь я буду убедителен. Но тут узбек с силой толкнул меня, я оступился, хотел было ухватиться за перила, но не нашёл их, как будто их теперь не было вовсе, и покатился по лестнице кубарем. Дверь в квартиру захлопнулась.

Я прокатился целый лестничный марш и площадкой ниже ударился головой о стену. Вернее, ударился наростом. Тот смягчил удар. Он у меня похож на мягкую кость, он не болит, он не беспокоит, просто его не должно быть. И никто не знает, что это вообще такое. Опасен ли он? Никто мне не может сказать. Берет слетел с головы, я тут же отыскал его и снова натянул на голову. Я не могу без берета. Берет меня защищает. Сестра, сестра! Лучше думать о сестре, а не о наростах. Сестра и наросты несовместны. Я стал думать о сестре. Я сидел на полу, прижавшись спиной к стене. Если бы я был понастойчивей, я наверняка мог бы там что-то разузнать о Вере. Несомненно, тётка что-то знает о ней. Возможно, знают и студенты. Может быть, что-то знает и узбек. Он, конечно, тёмный узбекский человек, но это не значит, что – совсем уж неосведомлённый. Иногда такие тёмные люди знают даже больше, чем самые сведущие.

Так я поселился на лестнице.

Я умею жить на лестнице. Вы-то, конечно, не умеете этого делать, а у меня имеется навык. Прежде всего я доел мясо. Свинину Рашида. Мяса оставалось совсем чуть-чуть. Потом я захотел пить. Воды у меня уж точно не было. Но я и тут вышел из положения: стал мочиться себе в ладонь и пить оттуда, с ладони, драгоценную жидкость. Моча у меня, конечно, гадкая, но, когда нет ничего лучше, подойдёт и она. Спать я лёг на площадке, на той, на которую скатился; лёг, прижавшись к стене и положив голову на нижнюю из ступеней. Думал я о сестре. Ни о чём другом думать не мог.

Чем я питался? О, это совсем просто! Одна дура со второго этажа кормила бродячую кошечку, выставляла на площадке миску с булочкой и с молочком. Я ел кошечкину еду. Первый раз съел – смотрю: через час миска снова полная. Я снова съел. И сделал так тихонечко: мур, мур!.. А сам спрятался. Смотрю: в миске снова молочко с булочкой появилось. Правда, и настоящая кошка приходила. Но я наказал эту сволочь. Поначалу долго гонялся за ней по этажам, приманивал, приманивал, потом, когда изловил, шваркнул её об стену (для порядку), потом спустился вниз, приоткрыл дверь и вышвырнул эту вопящую тварь на самую середину проезжей части.

Но всё-таки она меня всего перецарапала.

Потом ещё кошки приходили. Их впускали жильцы. Дуру со второго этажа знали все кошки округи. Но здесь уж расправа моя была коротка: за шкирятник – и вон из парадного! Еды всё равно не хватит на всех – на меня и на кошек. Значит, кем-то придётся поступиться!

И была ночь. С обычными её подразделениями – с ужасом, темнотой, курсивом, соболезнованиями, двенадцатым кеглем, паллиативами, эндшпилями, халькопиритами, тоской и беспамятством. С последним – так более всего.

День принёс новые впечатления. Вверх-вниз ходили жильцы, я провожал их глазами. Я надеялся увидеть сестру. Почему не приходит сестра? Странно, пора бы ей уже появиться!

Узбек проходил. Два раза один (явно не на работу, узбеки теперь сюда приезжают не для того, чтобы работать), и два раза со всем своим выводком. Узбек теперь сделался покладист при свете дня. Казалось, что он меня не узнаёт. Можно подумать, я изменился.

– Здравствуйте, – говорил узбек. Я сидел на полу на площадке.

– Здравствуй, узбек, – отвечал я тому мрачно.

Собственно, и всё на этом. Узбек пошёл себе дальше.

И в другой раз – та же история.

– Здравствуйте, – сказал мне узбек.

– Что сестра моя? – ответил ему. – Не появлялась ли? Не звонила?

– Ничего не знаю, – заторопился себе узбек.

– Ты – узбек, ты должен знать! – крикнул я.

– Не знаю, не знаю, – забормотал тот.

Он совершенно не страшен – этот узбек; при свете дня узбеки не страшны. И всё-таки, когда придёт время, я вытрясу из него правду. Если прежде не сумею добиться её от тётки. Тётка наверняка знает больше.