Без сестры. Психопатороман

– Брат, говорит!

– Какой ещё брат? – непреклонно спросила старуха.

– Ты – какой брат?

– Брат? – сказал я.

– Ну да, брат. Троюродный, что ли? Или какой?

– Обычный! – торопливо сказал я. – Просто брат! Родной брат!

– Родной брат, – сказала тётка.

– Скажи, пусть уматывает! – крикнула старуха. – Нечего тут шлындать!

– Вот! Слышал? Тебе лучше уйти! – сказала мне тётка.

Тут уж я заупрямился, закапризничал. Я был так близко от сестры, я был с ней совсем рядом, и вдруг лишиться всего из-за какой-то глупой старухи!

– Не пойду, не пойду! – заголосил я. – Где её комната? Эта? – я толкнулся в соседнюю дверь. – Вера! Вера! Я здесь! Я – брат! Брат!

– Тихо, тихо! – отчего-то перепугалась тётка.

Но и старуха всё продолжала шуметь.

– Ишь ты! Думает, если – брат, так и таскаться можно! Пол здесь топтать! А убирать за ним кто будет?!

– И ты, ма, молчи! – прикрикнула моя провожатая. – Разоралась ни с того, ни с сего! Будто её режут!

Тут вдруг и ключ у неё нашёлся.

– Брат! Брат! Вера! Я здесь! – твердил я.

– Посмотреть? Посмотреть хочешь? – спросила тётка, отпирая.

– Я к сестре, я шёл, я и конфету принёс! – сказал я. И показал тётке конфету. Чтоб не подумала чего. Будто я вру. А я не вру. У меня, правда, конфета.

– Конфету оставь! – строго сказала та. И даже заслонила собой проём. – Вот здесь положи! На полочке, у телефона. Никто не тронет. Нечего тут в комнату переться с конфетой!

Полочка была. На стене. Телефона не было. Может, разве что, когда-нибудь раньше. Потом-то спёрли, ясное дело! У нас всё прут! Или ещё тырят. Тырят так даже чаще. Хотя прут тоже часто.

Я положил конфету на полочку, и тётка пропустила меня в комнату.

Да, это была комната сестры, я сразу понял. Комната была пустоватой, в смысле —

мебели. Но кровать стояла, железная, старая, шкап тоже стоял, и ещё этажерка. Стол был ближе к окну, стула я не разглядел. Стало быть, сидеть приходится здесь на кровати. Кое-что из вещей я увидел, и это были вещи сестры – гребёнка, купальная шапочка, журнальцы – пять или шесть, серый халатик, висевший на гвоздике, вязальные спицы. Нет, ничего этого я не узнавал: не знал я прежде ни этой гребёнки, ни этой купальной шапочки, ни халатика серого, но всё это могло принадлежать только ей – я не сомневался.

– Где Вера? – упавшим голосом спросил я.

– Какая ещё Вера?

– Сестра.

– Твоя, что ль?

– Моя.

– Так у тебя и сестра есть?

– Вера! – крикнул я. И сел на кровать.

– Не сторожиха я Вере твоей.

– Вера, – тихо сказал я.

– Ладно, – сказала тётка. – Ты ступай, милый. Некогда мне тут с тобой лясы точить.

– Я сидеть буду, – сказал я. И на всякий случай ещё и уцепился снизу за кровать. Крепко так уцепился. Хотя, кому надо, все равно оторвут – это-то понятно!

– Может, мне Рашида позвать? – сказала тётка.

– Не надо Рашида.

Я погрустнел. Рашид был узбеком, тем самым. У меня было его мясо.

– А может, ты здесь пожить хочешь? – вдруг сказала мне тётка.

– Да, я поживу.

– А деньги у тебя есть?

– Деньги есть.

– Сколько?

– Было двести, но потом я купил конфету – теперь меньше.

– Это очень мало.

– Больше нет.

Тётка задумалась. Я смотрел мимо неё и не думал ни о чём. Не люблю думать.

– Ну, тогда можешь пожить, пока не выйдут эти деньги. Потом тебе придётся уйти.

– Да, – сказал я. – А Вера появится?

– Что за Вера ещё?