Без сестры. Психопатороман

– Надо, что б была река!

– Река?

– В одном месте вошёл в неё и поплыл себе, поплыл!

– Куда поплыл?

– Туда, куда она тебя несёт!

– А потом?

– А потом просто вышел из неё. В другом месте. И там уж всё другое: берега, рельеф, ширина реки, глубина, породы рыб, птицы над головой, обстановка, люди, деревья, климат, небо, стратосфера, батискафы, ипохондрии – словом, весь мир другой. Главное, из одного мира перейти в другой. А как тебе это удалось, пусть уж сидят и гадают остальные. Главное, чтоб было чудо этого неведомого перехода. Но только без стыков, без швов, без заусенцев. Плавно, незаметно. Как на реке.

– На реке бывают пороги. И ещё это… когда лес затоплен… слово забыл! Брёвна тонут, а потом суда об них днища пропарывают. Топляки, много топляков.

– Это совершенно другое.

Пришли узбек с узбечкой. Стали вдвоём резать картошку, потом узбек быстро-быстро резал зелёный перец. Студенты ушли. Я вздохнул с облегчением. Ничего вообще нет хорошего в студентах! И ещё эти их разговоры! Разговоры студентов. Скоты!

Узбеки топтались по каплям на полу, ничего не замечая. Ещё немного, и ничего уж не возможно будет заметить. Мне решительно улыбалась удача.

– Я, кажется, кому-то велел харю отвернуть! – сказал мне узбек.

Я поспешно отвернулся. Пальто на груди у меня пропиталось мясным соком. Я прикрывал это место рукой. Будто бы у меня болело сердце. Да, верно: если меня застукают с утянутой свининой, скажу, что у меня болит сердце, это поможет, подумал я. К тому ж у меня нет почки, и ещё нарост неизвестного происхождения. На голове. В районе затылка. Это тоже нельзя совсем уж сбрасывать со счетов! В общем, какие-никакие козыри у меня всё-таки были на руках!

Сейчас картошка сварится, подумал ещё потом, они непременно сядут здесь есть, будут чавкать, отдуваться, узбечата снова станут вопить и лопотать по-свойски – тут-то я и сойду с ума. Может, и хорошо сойти с ума именно так. Правда, тогда я не увижу сестру. Нет, с ума сходить было ещё рано.

Вот, когда найду, тогда можно. Тогда в самый раз.

Пришли студенты за чайником. Пришли, по-прежнему говоря на ходу. Все никак им не наговориться! Забрали чайник и чашки, да и убрались к себе восвояси.

По мне, так узбеки лучше студентов. Но это моё мнение. Я могу и ошибаться. Я часто ошибаюсь.

Тут пришла тётка. Та, что впустила меня в квартиру. Увидела меня – удивилась.

– Ты что здесь сидишь? – спросила она.

– Сестру жду… – тихо ответил я.

– Сестру-у? Нашёл, где ждать! Вот дурачок-то! Сестру ждёт!

Узбек с узбечкой засмеялись. Я тоже улыбнулся вымученно. На всякий случай. Чтоб они не подумали на меня, если обнаружат пропажу мяса. Хотя – улыбайся, не улыбайся – всё равно, конечно, могли подумать.

– А где мне ждать?

– Ну-ка, пошли!

Я понуро поплёлся за тёткой.

Коридор будто бы переменился. Да, точно, я по нему не ходил прежде. Тётка толстая, но шагает не тяжело, и под платьем у неё всё будто играет – так: раз, раз!.. Потом снова: раз, раз!.. Заставил себя отвернуться. Что мне до того, как у неё там всё играет! Можно подумать, меня интересуют её гадкие телеса! Она явно вела меня в самый конец квартиры. Коридор тут сделался узок, как дыхательное горло. Дальше тупик – коридор заканчивался. Интересно, может ли пахнуть от меня мясом? Да нет же, возразил я себе: мясо спрятано, мясо за пазухой.

Тут она остановилась.

– Так кого ты там ищешь?

– Сестру, – тупо сказал я.

– Сестру! А звать как?

– Сестру?

– Ну, не меня же!

К этому вопросу я не был готов. Оттого призадумался. Вернее, стал вспоминать. Это было не так-то просто: разные имена или их обрывки, или просто даже случайные звуки назойливо подворачивались мне, но я их отвергал, отметал, чувствуя, что они лишь желают меня обмануть, запутать, заморочить. В имени сестры не было ни этих звуков, ни этих обрывков, их там просто не могло быть. Обрывки были гадкими, а имя сестры, разумеется, не такое.

Имя пришло вдруг само собой, оно сразу же утвердилось, оформилось, восторжествовало. Я теперь уж не сомневался ни мгновения. Теперь это было то самое имя. Единственное, можно сказать, имя.

– Вера, – сказал я.

Тётка толкнула дверь, подле которой стояла. Дверь приоткрылась, и тётка крикнула в образовавшийся проём.

– Слышь, ма! Верка в соседней комнате, что ли, жила?

– Какая ещё Верка? – сказала старуха.

– Вера, – потерянно поправил я.

– Какая Верка? Ну, или Вера? – переспросила меня тётка.

– Вера… – запнулся я. – Обычная, сестра моя.

– Обычная, сестра его, говорит, – громко сказала тётка.

– Фамилия как? – спросила старуха.

– Как фамилия Верки? – спросила меня тётка. Как будто бы я мог не слышать старухиных слов.

С фамилией было проще, чем с именем. Здесь почти не пришлось ломать голову. Фамилия всплыла сама собой.

– Сочкина, – трепетно сказал я. Я любовался этой фамилией, я пробовал её на вкус, фамилия искрилась, переливалась, волновала, будоражила. Это была фамилия сестры.

– Сочкина Верка, – громко молвила тётка.

– Сочкина, – повторила старуха. – А кто её спрашивает?

– Ты кем ей приходишься? – спросила тётка.

– Брат.