Моя тюрчанка

– Нет уж, покушай, – сказала заботливая апа. Она нырнула обратно за витрину, щипцами достала пару пирожков и положила на пластиковую одноразовую тарелку. Налила в стаканчик чаю. И, с пирожками и напитком, подошла ко мне.

– Я… Я правда не голоден… – зачем-то продолжал я сопротивляться.

– Ешь, ешь, – проявила настойчивость тетушка. – Угощаю за счет заведения.

Я не круглый (квадратный, наверное – ха!) дурак – и понял: заведение тут ни при чем, славная Зульфия-апа оплатит чай и пирожки из своего кармана. И именно потому я не стал больше отнекиваться: не принять подарок – значило бы обидеть добрую женщину. Сердечно поблагодарив тетушку, я принялся за еду. Признаюсь: я заморил червячка не без удовольствия – у меня и вправду много часов не было во рту ни маковой росинки. Один пирожок был с капустой, а второй, особенно мне понравившийся, с грибами. Перемолов оба пирожка и допив чай, я вытер салфеткой рот и поднялся на ноги:

– Спасибо, тетя Зульфия!.. От все души: спасибо!..

– Пойдешь круги нарезать по окрестностям «спецмеда»?.. – спросила Зульфия-апа с чуть поблескивающими, как от слез, глазами.

Я молча кивнул.

– Ехал бы ты лучше домой, – вздохнула тетушка. – Поспал бы остаток ночи под теплым одеялом. А утречком выпил бы кофе, позавтракал бы – и спокойно позвонил бы в «учреждение».

– Нет… – тихо откликнулся я. – Не могу…

Я понимал, само собой: топчась всю ночь у железных ворот «спецмеда» или напротив КПП, я ничего не узнаю о Ширин, и, тем паче, ни на грамм не облегчу участь любимой. Но меня не покидало иррациональное ощущение, что нас с моей девочкой соединяет невидимая ниточка, которая с треском порвется, если я уеду. Возвратиться сейчас в родные стены – означало бы во второй раз предать мою милую. Первый раз я предал ее, когда не дал ей умереть – позвонил в «неотложку», хотя прекрасно знал, что моя звездочка хотела покоя, забвения, смерти. Нет, я не забьюсь сурком в уютную норку!.. Я буду маячить у бетонной ограды, поверху которой вьется спираль Бруно, до чертова утра!.. Да, и конечно я боялся возвращения в пустую квартиру, где бы мне все напоминало о Ширин (как будто и на шторах, и на кресле, и, тем более, на постели – остались отпечатки ауры моей девочки), а самой моей милой не было бы; не звенел бы столь дорогой моему сердцу родниковый смех.

– Ну, бог с тобой. Иди, – снова вздохнула Зульфия-апа.

Мы кивнули друг другу – и я переступил порог, чтобы вновь оказаться в объятиях белого снега и черной тьмы, которую здесь и там прогрызали оранжевые огни фонарей. Я опять трясся от холода, как будто совсем не отогрелся в кафешке; мокрые носки, разумеется, не высохли. Скоро передо мной поднялась бетонная неодолимая стена, опоясывающая территорию «учреждения».

О, мне бы хорошую такую, увесистую кувалду!.. Я бы раздолбил, проломил бы треклятый бетон и прорвался бы за стену. Как дикий зверь, пустился бы рыскать по корпусам; каждому встречному докторишке, надзирателю, медбрату я разбивал бы кувалдой череп. Так, рыча от гнева, я шарил бы по «режимному объекту», пока не отыскал бы Ширин. Выронив обагренную кровью кувалду, я взял бы мою девочку на руки и понес бы домой; так косматый неандерталец убегает в пещеру с самкой.

Фантазии, безудержные фантазии лузера и слабака!.. Это в мечтах я неандерталец и свирепый тигр. А на деле – пришибленный инвалид, смешное ничтожество; переползающая асфальтовую дорожку глупая улитка, которую только по случайности не раздавило велосипедное колесо.

Я еще подумал, что ситуация парадоксальным образом напоминает сюжет древнеиндийского эпоса. Десятиглавый и двадцатирукий демон Равана на летающей колеснице похищает красавицу Ситу. Он прячет нежную пленницу на острове Ланка. И приставляет к похищенной царевне стражу –

безобразных, губастых, клыкастых ракшаси. Муж Ситы – доблестный Рама – бросается на поиски возлюбленной…

Чем Ширин не Сита?.. Тоже красивая и нежная, как цветок. А надзиратели и медбратья, змеиными глазами без смыкающихся век приглядывающие за моей девочкой, ничуть не приятнее ракшасов. Да – но вот только я совсем не богатырь Рама. И рядом со мной нет преданного брата Лакшманы. Я не приведу армию обезьян, которая штурмом возьмет «спецмедучреждение», не убью в жарком поединке главврача. И этот самый главврач – не многоглавое серое страшилище, а крупная шестеренка в государственном механизме; сиятельный бюрократ, заслоненный, вместо щита, параграфами законов. Еще неизвестно – что хуже.

Мне оставалось только топать резиновыми – по-видимому, продырявившимися – подошвами ботинок вдоль бетонной ограды. Щуриться от снега, летящего в лицо. Шмыгать носом (кажется, я успел простыть). Я осознавал, что тем, что так мучаюсь и мерзну, никак не помогаю моей девочке. Но я добровольно принимал на себя страдания, как Иисус Христос за человечество.

Я поглядывал на экран смартфона, показывающий время, но сколько сейчас «натикало», немедленно выпадало из моей дурной башки. Часы ужимались до крохотных комочков мгновений, а секунды растягивались, казалось, в столетия. Меня начинало одолевать напоминающее опьянение чувство, будто и не было ничего никогда, кроме бледной луны, сыплющих снег курчавых туч, темноты и рыжих фонарных огней. А сам я – ангел, который не рождался и не умрет, но существует вечно. И единственное мое дело – обозревать такую же вечную Вселенную, край которой упирается в бетонную стену со спиралью Бруно. А моей Ширин, нашей сладкой любви – не было вовсе. Это только сказка, которую выдумал себе несчастный бескрылый мотающий сопли ангел – одинокий сторож маленькой неуютной Вселенной.

Когда мне захотелось помочиться, я справил нужду прямо на сугроб. Благо, поблизости не было никого: ни барышни с тонким маникюром, которую я мог бы смутить, ни опирающегося на палку деда, ставшего бы брюзжать и ругаться. Да, в самом деле, на всей планете как будто и не было никого, кроме меня. Даже горящие желтым окна многоэтажек – напоминавшие, что в квартирных ячейках счастливые обыватели пьют чай или смотрят телевизор – гасли одно за другим.

Пару раз я заглядывал к тетушке Зульфие. Но один раз у нее был покупатель, который, придирчиво выбирал, каким бы пирожком или какой бы булочкой полакомиться. Я попереминался с ноги на ногу, слабо улыбнулся тетушке, да и ушел снова бродить под тучами, по заснеженным, точно вымершим, окрестностям «спецмедучреждения».

Когда я вновь зашел в кафешку, Зульфия-апа схватилась за голову:

– Вай, вай, вай!.. Да ты что, дружок, ты почти превратился в ледышку!.. А глаза?.. Ты видел бы свои глаза!.. Красные, тусклые, слезятся!.. Ты дрожишь весь… Нет, тебе срочно надо домой – лучше на такси – сунуть ноги в таз с горячей водой, чтоб распарились, напиться чайку с вареньем и лечь спать под ватное одеяло. Боже, боже, да что ты с собой делаешь!..

– Нет, домой я не поеду, – устало ответил я. – А налейте-ка мне лучше, тетя Зульфия, лимонного чаю.

Выпить чаю мне и правда не мешало: согреть немного внутренности. Во мне точно образовался ледяной шар, который холодил меня. Надо было попробовать растопить этот треклятый шар кипятком. Еще я купил сэндвич с курицей. Есть мне не хотелось, но зачем было расстраивать добрую тетушку Зульфию еще и отсутствием у меня аппетита?..

Покончив с сэндвичем и чаем, изможденный, я откинулся на спинку диванчика и закрыл глаза. Спать я не собирался, только отдохнуть пять минут. На меня наплыл мрак, сменившийся затем хороводом видений. Лицо моей милой, чуть нахмурившей свои красивые брови; отвратная рожа Айболита, трясущего козлиной бороденкой; бетонная стена, которую я крушу ударами кувалды …

Я охнул и очнулся. Похоже, я спал. Сколько?.. Час?.. Два?.. Или просто забылся на секунду?.. Не сказать, что мне стало лучше: голова была тяжелой, как гиря. Глаза чесались и болели. Ногам в промокшей обуви – по-прежнему было холодно.

– Зайчик, поспал бы еще, – заботливо сказала Зульфия-апа.

– Спасибо, но… нет, – отозвался я, приглаживая рукой свои взъерошенные волосы.

Когда я снова вышел на улицу, там стояла уже не черная слепая тьма, а серый полумрак. Я взбодрился: ночь кончилась, повисли утренние сумерки – значит, скоро можно будет звонить в «спецмед», выяснить судьбу Ширин. Операторы колл-центра «учреждения» уже перевернулись с одного бока на другой в своих теплых постельках, а там – глядишь – встанут, ополоснутся под душем, выпьют по чашечке кофе и поедут на работу.

Стиснув зубы, время от времени высмаркивая сопли прямо на асфальт, прихрамывая то на правую, то на левую ногу – вышагивал я вдоль периметра бетонной ограды. Иногда все проваливалось в никуда – а потом я «выныривал» и с удивлением обнаруживал, что успел от железных ворот дойти до КПП. Где-то я читал: истомленные солдаты, бывает, спят на ходу, во время очередного марша. И «служивых» не могут разбудить даже ухающие по сторонам взрывы.

Я видел один раз: железные ворота открылись, впуская авто с красным крестом. Микроавтобус – вроде того, на котором увезли Ширин. В чреве «спецмеда» сгинет еще одна жертва?.. На миг у меня мелькнула шальная, отчаянная мысль: не рвануться ли мне со всех ног и не забежать ли следом за авто в распахнувшиеся ворота?.. Но это было бы чистой воды безумием. Пока я буду метаться между корпусами, в любом из которых может быть заперта моя девочка, меня заметят или медбратья, или надзиратели, или жандармы. В лучшем случае меня просто отпинают и вышвырнут вон за пределы «режимного объекта», а в худшем – сдадут в полицейский участок.

Помню еще: выйдя из дверцы КПП, на меня уставился полисмен-автоматчик. Жандарму явно не нравилось, что я шатаюсь вокруг охраняемой территории. Но я перемещался не вплотную к стене, а на более или менее почтительном расстоянии. Так что «черный бушлат» не мог ни прогнать меня прикладом автомата, ни хотя бы матерно на меня прикрикнуть: я находился на муниципальной земле, пусть и в прямой видимости от «режимного объекта». Чтобы приблизиться ко мне, полицаю пришлось бы покинуть пост, что жандарму, конечно же, не дозволялось. Так омерзительный босс в примитивной видеоигре не преследует вашего персонажа дальше определенной точки.

Я не заметил, как рассвело. По всему видать: я и впрямь – не хуже замордованного солдата с винтовкой и ранцем за плечами – энное количество раз обошел бетонную ограду спящим зомби. Когда у меня включилось сознание, было совсем светло. Туч в лазурном студеном небе – как не бывало. Солнце, хоть и по-весеннему яркое, не особо грело. И все-таки казалось: оно превратит сугробы в грязную, бегущую по асфальту ручьями, водицу.

Мое сердце сильнее забилось, так что кровь в моих жилах, похолодевшая за время моего ночного бдения, потекла быстрее, становясь горячей. Утро. Еще немного – и пора будет звонить в «спецмед», спросить, как обстоят дела у Ширин. Дрожащими пальцами я достал из кармана смартфон. Как я боялся, что вести будут неутешительными!.. Собственно, вариантов было немного. «Уважаемый, ваша девушка под конвоем отправлена на вокзал – для посадки на поезд, отбывающий в Западный Туркестан. За нарушение миграционного законодательства – иностранной гражданке на пять (шесть, семь, десять?) лет запрещен въезд в Расею…» – «В течение некоторого времени больная будет оставаться в учреждении под присмотром врача. Свидания с близкими запрещены…» – или, наконец: «Минувшей ночью пациентка скончалась. Наши медики ничего не могли сделать…».

И все-таки я с детским упорством надеялся на чудо. Что невредимую Ширин, только погрозив пальчиком за просроченную визу (мол, даем тебе еще две недели, девочка, чтобы ты легализовалась на территории Расеи), отпустят ко мне. Мы с милой жарко обнимемся у железных ворот «спецмедучреждения» – и февральский день покажется мне не таким уж холодным. А потом на такси поедем домой. (Случай такой, что можно и раскошелиться на такси – вместо того, чтобы в электропоезде метро трястись в компании сжимающих тебя со всех сторон пассажиров). Дома перекусим яичницей с колечками лука и колбасой, бутербродами с плавленым сыром, и завалимся спать, спать – хоть на двенадцать, хоть на пятнадцать часов.

Когда, выспавшись, мы встанем и снова поедим, мир будет выглядеть уже не настолько страшным и враждебным, как четырнадцатого февраля. Мы спокойно обсудим, что нам предпринять дальше. Тут-то я и вспомню Зульфию-апу. Нам обоим надо подружиться с тетушкой. Пусть апа поучит мою любимую мигрантским хитростям, или – как это называют модным словом – лайфхакам: как жить в Расее по-партизански, без визы, без прописки и работая без трудового договора. Возможно, тогда нас с Ширин перестанет пугать статус «нелегалка». Как заметила тетушка, со ссылкой на какую-то сказочную змею: «Ползать можно и по кривым тропам». Только это нам и остается, раз нет иного способа вписаться в общество. Но кто сказал, что мы не сможем заодно быть счастливыми?..

Я тряхнул головой, как жеребенок. Мечты – мечтами, а сейчас надо дозвониться в «спецмед». Покрытый «гусиной кожей» уже не от холода, а от запредельного волнения – я набрал номер и нажал на сенсорном экране кнопку вызова. Я приготовился долго слушать длинные гудки: ни для кого не секрет, что во всех расейских службах и департаментах действует, будто бы, негласная традиция не торопиться отвечать на телефонный звонок.

Но вместо длинных гудков в телефоне раздались короткие: абонент занят – с кем-то разговаривает. Надо просто подождать. Я нервно скрипнул зубами и провел тыльной стороной кисти по лбу. Выдержки моей хватило минут на пять, потом я снова позвонил. Результат был тот же: похожие на изощренное издевательство короткие – пикающие – гудки. За истекшие пять минут абонент так и не закончил разговор. Или, пока я хлопал ушами, до «учреждения» дозвонился кто-то более удачливый.

Ладно. Я опустился на корточки. Решил: как бы меня не подмывало сию же секунду вновь позвонить, я выжду пятнадцать минут. И, богом клянусь, я выждал. Я терпел четверть часа, покусывая нижнюю губу и часто моргая. А когда нажал «вызов»… правильно: в ухо мне полились все те же короткие гудки.

Да что же это такое?!.. От досады я чуть не швырнул телефон на асфальт и не растоптал ботинком. Но все-таки взял себя в руки. Попробовал рассуждать здраво. В «учреждении» заперты сотни мигрантов. И у каждого несчастного «пациента» на воле друзья и родственники, которые пытаются по телефону разузнать о судьбе бедолаги. Вот колл-центр «спецмеда» – какая-нибудь пятерка худых, совсем юных, с лентами в волосах, девчонок – и не справляется с наплывом звонков.

Впрочем, возможна и совсем другая картинка. Поток звонков не такой плотный, но расфуфыренная секретарша, которой вменено в обязанности поднимать трубку, активировала на телефоне режим «сбрасывать все звонки», потому что, видите ли, только-только явилась на работу, не выпила свой кофе со вкусом карамели; да заодно еще полирует пилочкой свои длинные раскрашенные ноги.

Я злился, внутри у меня все кипело. Я сморкался, приглаживал волосы, которые, по-моему, все равно оставались взлохмаченными, и упорно звонил, звонил. Аккумулятор моего смартфона был уже на две трети разряжен. Ситуация напоминала дурацкую игру «попробуй дозвонись до меня, если я не беру трубку». Возможно, со стороны это выглядело уморительно – до колик в животе. Но мне точно было не до смеха.

Я уже готов был сдаться и бросить звонить. Поеду домой, напьюсь кофе с молоком, закушу бутербродами с докторской колбасой; может быть, пару часиков посплю. А там – на относительно свежую голову – включу ноутбук и по электронной почте направлю обращения в миграционную полицию, министерство здравоохранения да еще в администрацию самого «гаранта конституции» президента. Мол, помогите мне выяснить судьбу моей Ширин, исчезнувшей за воротами «спецмеда», как в китовом чреве. Не забуду, вдобавок, и пожаловаться на «специальное медицинское учреждение номер двенадцать», в котором с восхитительной наглостью игнорят звонки.

Уже настраиваясь плюнуть в сторону бетонной ограды и топать прочь – я, напоследок, еще раз нажал кнопку «вызов». И от удивления чуть не выронил телефон, услышав на сей раз не короткие, а длинные гудки.

Длинные. Гудки.

Прижав телефон к уху, я затаил дыхание, боясь пропустить момент, когда в трубке раздастся голос. Гудки, длинные гудки… Они гипнотизировали меня, как извивающийся в танце удав – несчастную мартышку. Гудок сменялся гудком, а живой человек к телефону все не подходил.

Успевший настроиться на поражение, я подумал: длинные гудки не отличаются от коротких – со мной все равно никто не станет говорить. Для звонков простых смертных у чиновников «учреждения» ватой заложен слуховой проход.

– Старшая медсестра Чуприкова Антонина Михайловна. «Спецмедучреждение» номер двенадцать.

Что?.. Я чуть не подпрыгнул. Мне все-таки ответили?.. Сколько-то секунд я ошарашенно молчал в трубку.