Под Куполом

– Хорошо. Спасибо, милый. А может, ты выберешься во второй половине дня на Сто девятнадцатое?

Расти обдумывал вопрос, когда увидел Дуги Твитчела, идущего по коридору. За ухом торчала сигарета, как обычно, он шагал с таким видом, будто плевать на все хотел, но Расти заметил тревогу в его глазах.

– Возможно, смогу вырваться на часок. Но не обещаю.

– Понимаю. Но мне так хочется увидеть тебя.

– А мне тебя. Будь осторожна. И предупреди народ, что есть хот-доги опасно. Берпи, возможно, держал их в морозилке десять тысяч лет.

– Это ты про его стейки из мамонтятины? Конец связи, милый. Буду тебя ждать.

Расти засунул рацию в карман белого халата и повернулся к Твитчу:

– Что случилось? И убери сигарету из-за уха. Это больница.

Твитч вытащил сигарету, посмотрел на нее:

– Я собирался выкурить ее на улице, у склада.

– Не самая лучшая идея, – покачал головой Расти. – Там хранятся запасы пропана.

– С этим я к тебе и пришел. Большинства контейнеров нет.

– Бред какой-то. Они же огромные. Не могу вспомнить, сколько пропана в каждом, наверное, галлонов восемьсот.

– И что ты хочешь этим сказать? Я забыл заглянуть за дверь?

Расти принялся растирать виски:

– Если у них – кем бы они ни были – уйдет больше трех или четырех дней на снятие этого силового поля, нам потребуется много сжиженного газа.

– Скажи мне что-нибудь такое, чего я не знаю. По описи, что висит на двери, на складе должно быть семь контейнеров, а их только два. – Он сунул сигарету в карман белого халата. – Я проверил второй склад, чтобы убедиться, что контейнеры не переставили туда…

– Зачем это кому-то делать?

– Не знаю, о Великий. В любом случае в другом складе лежит все самое необходимое для больницы: всякое садовое дерьмо. Все инструменты, внесенные в опись на месте, за исключением гребучего опрыскивателя.

Опрыскиватель Расти не волновал, в отличие от пропана.

– Ладно, если припрет, добудем что-нибудь из городских запасов.

– Тогда тебе придется сцепиться с Ренни.

– «Кэтрин Рассел» – единственное место, куда он может обратиться, если у него прихватит сердце. Поэтому сомневаюсь, что Ренни решится на конфликт со мной. Слушай, смогу я вырваться на часок во второй половине дня?

– Это решать Волшебнику. Он сейчас главный.

– Где он?

– Спит в комнате отдыха. Храпит безумно. Хочешь его разбудить?

– Нет, пусть спит. И я больше не собираюсь звать его Волшебником. С учетом того, как Хаскел работал после появления этой хрени, думаю, он такого имени не заслуживает.

– Как скажешь, сэнсэй. Ты вышел на новый уровень просветления.

– Отвали, кузнечик, – фыркнул Расти.

10

Теперь посмотрите сюда; посмотрите очень внимательно.

Два сорок пополудни еще одного великолепного осеннего дня в Честерс-Милле. Если бы прессу не держали в отдалении, репортеры попали бы на фотографические небеса. И не только потому, что пламенеют деревья. Большинство жителей оказавшегося в заточении города собрались на пастбище Олдена Динсмора. Олден заключил с Ромми Берпи сделку по аренде куска площади: шестьсот долларов. Оба счастливы: фермер – потому, что сумел раскрутить бизнесмена на приличную сумму, ведь изначально тот предлагал двести долларов; Берпи – потому, что, если б его прижали, согласился бы отдать и тысячу.

С протестующих и восславляющих Иисуса Олден не собрал ни цента. Но это не означало, что они не принесли дохода; фермер Динсмор родился ночью, но отнюдь не предыдущей. Узнав о грядущих событиях, он превратил в автостоянку большой участок пастбища к северу от того места, куда днем раньше упали обломки самолета Чака Томпсона, и расставил на стратегически важных позициях жену (Шелли), старшего сына (Олли; вы помните Олли) и наемного рабочего (Мануэля Ортегу, не янки и не обладателя зеленой карты, но умеющего произнести «ага» не хуже других). Олден брал с каждого автомобиля по пять долларов, целое состояние для владельца мелкой молочной фермы, которому последние два года удавалось лишь каким-то чудом выцарапывать ее из загребущих рук Кейхоул-банка. Некоторые ворчали из-за высокой цены, но немногие – ведь за парковку на Фрайбургской ярмарке приходилось платить больше, да и выбора у них не было, если не хочешь оставить автомобиль на одной из обочин, уже заставленных машинами, а потом полмили идти до центра событий.

И какое странное и многообразное предлагалось зрелище! Цирк на три арены, и во всех звездных ролях – обыкновенные жители Милла.

Когда Барби прибывает с Роуз и Энсом Уилером (ресторан вновь закрылся, откроется на ужин – только холодные сандвичи, ничего поджаренного на гриле), они смотрят на действо разинув рты. Джулия Шамуэй и Пит Фримен фотографируют. Джулия отрывается от своего занятия, чтобы подарить Барби обаятельную, но сдержанную улыбку.

– То еще шоу, что скажешь?

Барби широко улыбается:

– Да уж.

На первой арене этого цирка выступают горожане, откликнувшиеся на постеры, которые развесили Пугало Джо и его команда. Протестующих оказалось немало, почти две сотни, и шестьдесят плакатов, которые заготовили подростки (самый популярный: ВЫПУСТИТЕ НАС, ЧЕРТ ПОБЕРИ!), моментально разошлись по рукам. К счастью, многие люди принесли свои плакаты. Джо ставит выше других плакат с прутьями тюремной решетки поверх карты Честерс-Милла. Лисса Джеймисон не просто держит его в руках, но агрессивно вскидывает и опускает. Здесь и Джек Эванс, бледный и мрачный. Его плакат – коллаж из фотографий женщины, которая днем раньше истекла кровью. КТО УБИЛ МОЮ ЖЕНУ? – кричит плакат. Пугало Джо жалеет Джека… но плакат завораживает! Для прессы так вообще радости полные штаны.

Джо организовал из протестующих большой круг, который вращается перед Куполом. Сам Купол со стороны Честерс-Милла очерчен цепочкой дохлых птиц (со стороны Моттона солдаты тушки подобрали). Круг позволяет всем людям Джо – так он о них думает – продемонстрировать свой плакат часовым, которые непоколебимо (и как же это раздражает!) стоят спиной к городу. Джо также раздал отпечатанные речевки. Он написал их с Норри Кэлверт, скейт-идолом Бенни Дрейка. Не говоря уж о том, что на своем «блитце» она гоняет на полной скорости, речевки Норри сочиняет простые, но емкие. Одна – Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Честерс-Милл к свободе лети!.. Другая – Это сделали вы! Это сделали вы! Признавайтесь теперь, это сделали вы!.. Но пусть и с неохотой, Джо наложил вето на еще один шедевр Норри: Кончайте врать выдумки ради, пустите нас к прессе, сучьи бляди!.. «Мы должны соблюдать политкорректность», – объяснил он ей. Гадая при этом, не слишком ли молода Норри Кэлверт для поцелуев. И поработает ли она язычком, если он ее поцелует. Джо никогда не целовался с девушкой, но, если уж им суждено умереть, как голодающим насекомым, накрытым пластмассовой чашей, ему, наверное, стоит попробовать, пока еще есть время.

На второй арене располагается молельный круг пастора Коггинса. Там действительно обращались к Богу. И, подав прекрасный пример церковного перемирия, к хору Святого Искупителя присоединились с десяток мужчин и женщин из хора Конго. Они поют: «Могучая твердыня – наш Бог», – и немало горожан, которые не посещают церковь Святого Искупителя, но знают слова, им подпевают. Голоса поднимаются к безоблачному синему небу вместе с пронзительными призывами Лестера. Молельный круг поддерживает их криками Аминь! и Аллилуйя!, которые в нужные моменты вплетаются в пение и выскальзывают из него (хотя до полной гармонии, само собой, далеко), и продолжает расширяться по мере того, как другие горожане присоединяются к нему и падают на колени. Плакаты они временно откладывают в сторону, чтобы, взявшись за руки, вместе поднимать их в молитве. Солдаты повернулись к ним спиной; возможно, что Бог – нет.

Но центральная арена этого цирка – самая большая и самая безбашенная. Ромео Берпи поставил тент для «Последней летней чумовой распродажи» достаточно далеко от Купола и в шестидесяти футах к востоку от молельного круга, выбрав место с учетом направления легкого ветерка. Он хочет, чтобы дымок, поднимающийся над рядом переносных грилей, щекотал ноздри и тем, кто протестует, и тем, кто молится. Его лепта в религиозную составляющую этого дня – указание Тоби Мэннингу выключить проигрыватель, из которого на предельной громкости льется песня Джеймса Макмертри о жизни в маленьком городке. Она не сочетается с «Как велик Ты» и «Разве ты не идешь к Иисусу?». А вот торговля идет отлично и пойдет только лучше. Ромео в этом уверен. От хот-догов – оттаивающих в процессе жарки – потом, возможно, у кого-то прихватит живот, но под теплым послеполуденным солнышком пахнут они идеально, как на окружной ярмарке, а не во время обеда в тюрьме.

Дети бегают вокруг, размахивая вертушками на палочке и угрожая поджечь сено Динсмора бенгальскими огнями, оставшимися от Четвертого июля. Пустые бумажные стаканчики из-под приготовленного из порошка лимонада (ужасного на вкус) или из-под наскоро сваренного кофе (еще более ужасного) валяются как попало. Позже Ромео велит Тоби Мэннингу заплатить какому-нибудь мальчишке, может, одному из сыновей Динсмора, десять баксов, чтобы тот собрал мусор. Это очень важно – уважение к городу, в котором живешь. Но пока внимание Ромео полностью сосредоточено на временном кассовом аппарате, роль которого выполняет картонная коробка из-под туалетной бумаги «Шарман». Он берет зелененькие и возвращает сдачу серебром: так в Америке всегда делается бизнес, сладенькие. Хот-дог стоит у него четыре бакса, и чтоб Берпи провалиться на этом самом месте, если люди не платят такие деньги. По его расчетам, к закату в коробке будет лежать как минимум три «штуки», а то и гораздо больше.

И посмотрите! Это же Расти Эверетт! Сумел-таки вырваться из Центра здоровья! Молодец! Теперь он даже жалеет, что не заехал за девочками. Вид такого количества людей, хорошо проводящих время, мог бы развеять их страхи… но, возможно, переизбыток эмоций Джанни ни к чему.

Он замечает Линду в тот самый момент, когда она замечает его и начинает неистово махать руками, чуть ли не подпрыгивая на месте. С волосами, забранными в тугие косички – с такой прической она практически всегда ходит на работу, – Линда выглядит, как девушка из школьной группы поддержки спортивной команды. Она стоит рядом с сестрой Твитча Роуз и молодым мужчиной, который работает в ресторане поваром блюд быстрого приготовления. Расти удивлен – он думал, что Барбара покинул город. У того возникли трения с Большим Джимом Ренни, как слышал Расти, из-за потасовки у бара. Сам Расти не работал в тот день, когда ее участники заглянули в Центр здоровья, чтобы их там подлатали. А вообще ему частенько приходилось штопать посетителей «Дипперса».

Он обнимает жену, целует ее в губы, потом Роуз в щечку. Пожимает руку повару, их знакомят.

– Посмотрите на эти хот-доги, – стонет Расти. – Господи!

– Да уж, вам пора готовить судна, док, – кивает Барби, и все смеются. Это удивительно – смех в такой ситуации, но смеются не только они… и, святый Боже, почему нет? Если вы не можете смеяться, когда все плохо – смеяться и устраивать небольшой праздник, – тогда вам лучше умереть или желать себе смерти.

– Так забавно, – говорит Роуз, не подозревая, как скоро забава эта оборвется.

Мимо проплывает фрисби. Роуз выхватывает его из воздуха и бросает Бенни Дрейку. Тот подпрыгивает, чтобы поймать его, потом поворачивается, чтобы бросить Норри Кэлверт. Та ловит фрисби за спиной – выпендривается.