Ненормальные. 20 житейских историй

Глядя, как искренне возмущается Лазарь, как уважительно помогает Кабе встать и одеться, как бережно ведёт под руку, Виктор понимал: мудрый напарник спас ему жизнь… Хотя… может, и не спас. Ненависть, с какой смотрел Каба, означала: он не верит ни единому слову.

Не умом даже, нет, всем своим дрожащим нутром, всей молодой, живой, полнокровной плотью Виктор понял: злая память Кабы обязательно потребует жертвы, и отныне главная задача – этой жертвой не стать…

До конца сентября и взятия абхазами Сухума они кружили по лесам в окрестностях горы Мамзышхи, выбивали противника по одному, по двое-трое, выслеживая и подстреливая из засады. Трупы оставляли на месте, даже не подходили к ним.

Виктор тоже стрелял и тоже, вероятно, попадал в грузинских захватчиков, но в лицо убитому им человеку глянул только раз. Теперь часто видит. Во сне.

…Звук выстрела растворяется в шуме реки.

Кот сразу понимает: попал. Вначале стоит, оцепенев, затем медленно приближается к неподвижному телу. Надо убедиться: смертельно опасного врага больше нет, можно ходить, не оглядываясь, крепко спать, не вздрагивая от близких шагов, смеяться открыто, не скрываясь от злых чёрных глаз, уставленных на Кота с прищуром, словно в прицел… Можно дальше жить спокойно.

Спокойно. Жить. Можно.

Каба лежит лицом вниз, голова закрыта чёрным капюшоном, слева на спине в куртке рваная дыра. Надо перевернуть… Кот толкает труп ногой – не получается, слишком тяжёлый. Тянет одной рукой за плечо, в другой – автомат наготове. Тело мягко перекатывается на спину, и Кот покрывается холодным потом: перед ним не Каба, а совершенно незнакомый мужик лет сорока. У него бледное лицо, светлые волосы и мёртвые голубые глаза. Они смотрят на Кота спокойно, без гнева, без ужаса, смотрят и не видят – чужие голубые глаза. Этого человека Кот не знает. Не знает, но убил. За что? За то, что у него худощавая фигура, чёрная куртка и крадущаяся походка. Рядом с ним под деревом – вязанка лавровых веток. Он местный, резал в лесу лавр, а Кот его убил. Он не грузин и не Каба, он случайный человек. Кот случайно убил случайного человека, похожего на врага. Ошибся.

Убийство на войне – не преступление… «Мы правы, даже если ошибаемся», – так учил командир Сандро. Идёт война, неизвестный мужчина погиб на войне, как те двое наёмников, которых похоронил отряд – своих положено хоронить. И этого случайного человека нельзя оставить гнить в лесу, словно врага. Нельзя.

Кот руками начинает рыть мягкую рыхлую почву. Пот ест глаза, из-под ногтей выступает кровь. Он сталкивает ещё податливое тело в выкопанную яму и торопливо закидывает землёй, ветками, листьями, спиной остро ощущая направленное на него оружие живого и невредимого Кабы. Хочет остановиться, обернуться, но не может и бросает, бросает всё, что попадает под руки.

Бросает, покрываясь едким потом, умирая от тошнотворного страха, скрутившего нутро. Куча быстро растёт и вырастает в огромную тяжёлую гору. Эта гора накрывает Кота, он задыхается, пытается выбраться, кричит, машет руками, ногами…

И просыпается.

С усилием Виктор расслабил судорожно скрюченные пальцы, разжал челюсти, перевернулся на спину. Сердце больно колотило о рёбра. Простыни сбились в мокрый ком.

С первого этажа, из кухни послышались громкие голоса. Спорили Люда и какой-то мужчина. Похоже, Закан, это его голос рычит и булькает так, словно спустили воду в унитазе. Хитрая лиса этот Закан, сейчас припрётся и будет уговаривать присоединиться к компании в сарае. Дескать, это не он со своими вениками, это боевые братья зовут Витю поговорить о той поре, когда каждый из них ощущал себя больше, чем просто мужчиной.

Виктор в тех разговорах не участвует. Лишь в самом начале, когда Закан впервые собрал сослуживцев за лавровыми посиделками, на расспросы мужиков, отчего на родину не едет, объяснил: «Я там кроме военкомата никому не нужен. Только дома появлюсь, сразу в армию призовут. Не хочу. Хватит, отвоевался».

Когда Сандро привёз в отряд новость: Сухум освобождён от захватчиков, местные ополченцы встретили известие восторженными воплями, а наёмники растерянно – большинству предстояло возвращение в безработицу и безденежье.

Односельчан командир распустил по домам, остальных повёл обратно в учебный центр, где каждому обещал приют до полного расчета и отъезда на родину. Или до заключения нового контракта, если политическая ситуация изменится и возникнет такая необходимость. Виктору Сандро предложил поработать помощником «у одной доброй женщины» и привёл к Людмиле.

Виктор тогда сразу предупредил: дождётся расчёта за войну и уедет домой. После прошёлся по дому, на ходу выслушивая от хозяйки, где что нужно поправить-починить. В спальне бегло оглядел стену над комодом, увешанную фотографиями в разнообразных рамках, и вдруг замер, упёрся взглядом в большой портрет светловолосого мужчины.

– Ты чего? – удивилась Люда. – Знаешь его? Да? Может, встречал где?

Виктор пожал плечами, буркнул:

– Нет. Показалось. А кто это?

– Муж мой, Павел. Смотри сюда: здесь надо ставень прибить…

– Где он?

– Тут, вот ставень…

– Муж твой где?

– Кто ж его знает? Пропал. Может, другую нашёл, а может… Не знаю. Гляди сюда: в люстре патрон сгорел, надо заменить…

– Русский?

– А? Кто?

– Муж твой. На абхаза не похож.

– Да нет, мать у него была с Украины, как и я, мы по соседству жили. Отец местный грузин, срочную служил у нас, на Черниговщине. Пока служил, сделал ребёнка, а после…

– В каком смысле «местный грузин»?

– В обычном. Думаешь, тут одни абхазы? Как бы не так!

– Сандро говорил: чисто абхазское село.

– Слухай его больше. Тут чёрт мешал – всяких кровей намешал. Тут и адыги, и абхазы, и грузины – эти, чтоб ты знал, тоже между собой разнятся: мегрелы есть, имеретинцы, сваны… Вот мой Паша как раз от свана родился, они все рыжеватистые и глаза светлые. Русские чуть не в каждом доме: если не дед или бабка, то невестка – местные своих девок на сторону плохо отдают, а себе берут хоть с Африки, любую возьмут, в Абхазии женщин мало… Еврей жил, сам на русской женатый, а зятья у них – один абхаз, другой армянин. Они первыми уехали, как буча поднялась. Верно тебе говорю: у нас тут на кого ни глянь, все полукровки…

– А как же… Чего тогда… воюют?

Люда всплеснула руками, округлила чёрные глаза:

– Ты чё такой наивный? Политика, б…! Жили себе и жили, нет, кому-то куска не хватило! Та шоб им, подлюкам, хорло разорвало!..

Возмущённая Люда раскраснелась, помолодела, в речи явственно проступил украинский говор. Виктор того не заметил. Ему вдруг сделалось жарко в прохладной комнате, даже пот прошиб, взгляд непроизвольно тянулся к лицу светловолосого мужчины. Виктор с усилием отвёл глаза, принялся разглядывать другие снимки, но и на них видел Павла – где с Людой, где с какими-то мужчинами… женщинами… ребятишками… Тряхнул головой, сунул в карманы непроизвольно сжатые до побелевших костяшек кулаки, спросил:

– Ваши дети?

– Не, то его родня и мои племянники с Черниговщины, давно уж не виделись… У нас одна дочка. Вот, Тамарочка…

Люда сникла, погладила фото смеющейся девушки в цветочном венке на тёмных волосах, ладонью отёрла пыль. Вздохнула.

– Далеко она, в Канаде. Мы с Пашей для неё одной жили. В Москве на врача выучили. Думали, вернётся, а она в восемьдесят восьмом уехала. Там замуж вышла… Мы вначале получали письма, потом перестали, вот уже… второй… не, третий год ничего. Ладно, то всё не твоё дело, твоё – дом мне поправить. И вот ещё что: могу тебя кормить, комнату выбирай любую, хоть внизу, хоть наверху, а денег у меня нет.

На том и сошлись: платой за работу Виктору будут стол и кров. А потом… Что же делать, если он молод и здоров, да и она ещё не старуха. А на сплетни наплевать, люди всегда найдут, за что осудить одинокую женщину.

Люда и верила, что муж вернётся, и не верила. Порой была убеждена: Павел сбежал от войны. И тому был повод. Как стали доходить до них известия о погромах в Сухуме, он забеспокоился. Хотя вырос на Украине и жил под материнской фамилией, в селе все знали, что отец его – грузин, что своего единственного сына, пусть внебрачного, признавал, любил, дом свой ему подарил и был им же на сельском кладбище похоронен. Павел уговаривал жену перебраться в Россию, грозил без неё уехать, если не согласится. Она не спорила, но и собираться не спешила. Тянула время, надеялась: авось, до их насквозь интернационального села не докатятся столичные раздоры, дурная заваруха скоро закончится. Вот и дотянула – осталась одна, а Павел спокойно живёт где-то с другой бабой.

А то вдруг одолевали её сомнения, что после двадцати лет мирной совместной жизни муж мог уехать, не прощаясь. Может, убили его? Вон, сколько по лесам мутного народа шастает, – думала Люда, но тут же пугалась таких мыслей. Нет-нет! Если бандиты застрелили Павла, ополченцы давно нашли бы его тело. Все знают: убитых враги не уносят и не хоронят в лесу… Конечно, он где-то устроился, поживает себе спокойно и в ус не дует. Значит, и ей можно простить новую жизнь.

После войны она сама попросила старосту найти ей помощника по хозяйству. Дом двухэтажный, четырнадцать комнат – в добрые времена они с Павлом толпы отдыхающих принимали, плюс сад, огород… В две женские руки не справиться. Да и страшно стало жить, – мародёры продолжают в село наведываться.

Кто эти люди в чёрных масках, откуда приходят – неизвестно. Пробегутся по домам и скроются. Только что в тех домах найдёшь, если курортники второе лето сюда не заглядывают? Мужикам работы нет. Семьи кормят женщины: возят в Гагру на рынок сыр, фрукты, мёд… Вот еду бандиты и выгребают да вещички, что поценнее. Небогатая нажива, но хозяевам и того жаль. Пробовали в милицию жаловаться – без толку. Говорят, один жалобщик свою бензопилу у самого начальника автоинспекции видел. Так что лучше давать отпор грабителям своими силами прямо с порога. Виктор для этого вполне подходил: хоть и молод, и худ, но характер у него крепкий и кулак быстрый. Делает всё, что скажешь, да ещё и подрабатывает немного – как ни крути, а копейки за лавровеники складываются в совсем не лишние рубли. Ему, наверное, бывает скучно, только он никогда этого не показывает и уезжать не собирается. Так и сказал однажды: «Мне и здесь хорошо».

– А вдруг да Павло возвратится, тогда что? – однажды спросила Люда.

Виктор помрачнел, буркнул раздражённо:

– Там видно будет.