Рыжая Кошка. Роман

– О том, что твои родители будут волноваться, переживать, разыскивать тебя.

– Не будут! – упрямо ответила Наташа.

– Это почему же? – брови мужчины от удивления приподнялись вверх.

– А потому что я оставила записку, и потом… – девушка замолкла, обрывая фразу на середине.

– Ну-ну, если замахнулась, то бей! – подбодрил её мужчина.

– Им сейчас не до меня! – выпалила Наташа. – У них свои дела, свои заботы. Я существую лишь для того, чтобы меня воспитывать, одевать, обувать, кормить – это всё! Всё!

– Ну, вот видишь, – улыбнулся водитель, – забот у родителей хватает.

– Поэтому я и решила освободить их от этих непомерно тяжёлых забот!

– Наташа, это жестоко, – попытался урезонить девушку Сабир Усманович.

– Но справедливо! – убеждённо ответила та.

Мужчину явно удивил максимализм девушки, её непримиримость, граничащая с жестокостью. Ему захотелось сказать, что она слишком строго и, возможно, несправедливо судит своих родителей, но Наташа вдруг, словно отвечая на его мысли, произнесла:

– Вы моей мамы не знаете!

Сабир признался с улыбкой:

– Действительно, не знаю.

Ему хотелось добавить: – Я и вас, Наташа, не знаю, – но, чтобы не обидеть попутчицу, не вспугнуть своим замечанием, он только улыбнулся краешками губ, являя взору попутчицы любопытную картину, которая против его желания насторожила девушку.

– Вы осуждаете меня? – предположила она.

– Разве я имею на это право? – возразил Сабир Усманович.

– Но ваше лицо говорит обратное, – настаивала Наташа.

– Да не смотрите вы на моё лицо! – засмеялся мужчина. – Оно у меня несколько подгуляло.

На лице девушки возникло почти детски-удивлённое выражение.

– Вы неплохо знаете русский язык! – отреагировала Наташа. – В своей речи вы используете такие выражения, которые я никогда не слышала от знакомых. Вы, видимо, выросли в русском окружении.

– Я вырос в Ташкенте – просто ответил Сабир, – и у меня был прекрасный преподаватель русского языка: отсюда и выражения.

Наташа вдруг вспомнила выражение маме Лины, которое она обычно повторяла в таком случае:

– Для того, чтобы достаточно изучить язык, хорошего преподавателя мало – нужны ещё самостоятельные занятия и работа с литературой.

– Слышу взрослый тон, – отреагировал мужчина, – Чьи это слова?

– Это излюбленное выражение моей мамы, – призналась Наташа.

– А она права, – произнёс мужчина. – Почти то же самое мне в своё время говорила моя мама. Все мамы одинаковы… Ты не находишь?

– Наверное, – согласилась девушка вяло, явно отказываясь от желания спорить.

И эта маленькая победа над несколько гипертрофированным «я», окончательно разрушила барьер недоверия между двумя людьми, которых разделяла не только разница в возрасте, но и в воспитании, образовании, восприятии жизни, налаживая между ними пока ещё тонкую связь.

Что она означает для этих двоих? Чем станет в дальнейшем? К чему приведёт встреча умного, чуть ироничного, несколько разочарованного мужчину, в самом рассвете духовных и физических сил, и юного создания – неопытного и чистого, у которого ещё вся жизнь впереди: «и жизнь, и слёзы, и любовь»? Это мы можем узнать только после того, как лист за листом прочтём это повествование. Итак, с Богом?!

Глава 1. Неожиданная попутчица

(Рассказ Сабира Усманова №1).

В субботу утром, после окончания трудовой недели, я ехал на своей машине в Ташкент. Спешил поскорее выбраться из Ферганы, ставшей моим домом на энное количество лет. Спешил так, словно за мной гналась стая шакалов, убегая от неприятностей, забот, чужих людей, от себя самого.

Не знаю почему, но мне казалось, что стоит только выехать на широкий тракт и все печали, огорчения, все неприятности останутся позади, и я смогу, наконец, вздохнуть спокойно.

Было начало осени – раннее утро. В окно салона врывалась тугая струя воздуха, пропитанная едва уловимыми запахами выгоревшей травы, ещё не омытой осенними дождями листвы, обдувая разгорячённое лицо.

По обоим сторонам дороги мелькали, сливаясь в сплошную зелёно-жёлто-белую полосу, кудряво-резные кусты хлопчатника – главного богатства моей Родины. Однако, красоты благодатной Ферганской долины не радовали: я был зол.

И, кажется, зол был на весь мир: и на жену, с утра закатившую скандал с требованием очередного наряда (– «Чем я хуже соседки Замиры?! – в гневе надувала она свои и без того пухлые губки. – А ведь она всего вторая жена – не первая!»), и на министерство с его очередной внеочередной проверкой (на самом же деле посещением торговых баз, ресторанов и саун), и на подчинённых, вечно чем-то недовольных (то зарплата мала, то условия труда не устраивают, то премия недостаточна).

Зовут меня Сабиром Усмановым. Мне тридцать два года. Шесть лет тому назад после окончания Ташкентского политехнического института я был по распределению направлен на трёхлетнюю отработку в Ферганскую ПМК треста «Узколхозстрой».

За эти годы прошёл путь от мастера строительного участка до начальника управления. Нелегко далось мне это продвижение без поддержки, влиятельных друзей, без протекции: всё только на личном энтузиазме, обаянии, умении не только думать, но и действовать.

Сейчас у меня есть и друзья, и «волосатая рука» в местных органах власти, и жена из хорошей семьи (избалованная и капризная, как, наверное, все дочери вторых секретарей Обкомов), и благоустроенная квартира, и машина, «фазенда» и, естественно полагающиеся при этом, привилегии. Но почему-то ничто это не радует. Смертельно устал. Замотался. Перегорел.

Единственная отдушина от всех этих привилегий – поездки в Ташкент. Бываю там нечасто, хотя всегда можно найти причину: то вызов в министерство, то необходимость проведать родителей, то наведаться в родной институт.

Рахиля, жёнушка дорогая (даже очень порой дорогая) к моей радости сейчас не может участвовать в этих поездках, так как ожидает четвёртого ребёнка, поэтому, видимо, каждый раз закатывает грандиозный скандал, чтобы «отдушина» мёдом не казалась.

Можно понять с каким настроением вырываюсь из дома, и как благодарю Аллаха за то, что он дал возможность, хоть на время, уйти из-под жёсткой круговой опеки ферганских родственников. И хотя, как мне порой кажется, я несколько привык к частым скандалам, нотациям и поучениям, но отдых вдали от дома ценю больше ежедневного общения с женой и её родственниками.

Иногда, когда Рахиля начинает переходить всяческие границы, я просто говорю: – «Ну, всё, хватит, дорогая!», – и уезжаю подальше. Друзья не раз советовали поучить строптивую жену, но учить дочь самого Камалова (?!) – себе дороже: такая учёба, наверняка, стоила бы мне головы.

В минуты гнева и бессилия я иногда думаю, что это Аллах наказал меня за предательство, наградив такой женой. В студенческие годы у меня была большая и светлая любовь – Катя Воронова. Сколько изобретательности пришлось проявить, сколько неприятностей и даже побоев вынести, чтобы добиться её благосклонности, и, наконец, любви.

Я боготворил её, не без основания считая самой красивой и самой умной девушкой на свете. Катюша действительно была необычайно хороша собой какой-то гордой русской красотой: синие, как бездонные озёра, глаза, лёгкие, светлые, необычного оттенка волосы, стройная, словно выточенная из слоновой кости, фигурка.

На последнем курсе нас иначе, как «иголка с ниткой» не называли, считая мужем и женой. Катя сказала мне однажды:

– Мы муж и жена не перед законом, а перед Богом.

Тогда это высказывание показалось мне странным, ведь в нашей семье, воспитанной на идеях марксизма-ленинизма, разговоры о Боге, вере, не были приняты. Мой отец, выросший в детском доме, много лет преподавал в школе историю, а в последние годы перед пенсией, когда стало сдавать сердце – секретарём партийной организации Ташкентского завода ЖБИ №1. Да и мама, преподавательница русского языка и литературы, как принято в узбекских семьях, целиком разделяла атеистические мировоззрения отца.

Заканчивались студенческие годы. Перед самым распределением из-за какого-то пустяка у нас с Катей произошла размолвка, и мы попросили распределения в разные города, хотя до этого решили ехать вместе. И вот я уехал в Фергану, а Катя в Джизак.