Рыжая Кошка. Роман

Умная у меня сестра. Умная и добрая. Однажды она сказала мне:

– Метод кнута и пряника даёт обществу хитрых, очерствевших существ, не способных на высокие добрые чувства…

И добавила: – Нужно просто любить.

Наблюдая за племянниками, я в который раз убедился в том, что мои собственные дети во многом им проигрывают. И хотя они имеют несравнимо больше благ, чем дети сестры, но это не перешло в качественные изменения, так и оставшись всего лишь количеством.

Отлично понимал, что и сам виноват в том, что мои дети получили однобокое воспитание, потому что совершенно отстранился от них, целиком отдаваясь работе. И это начало давать свои плоды: старший сын Камал уже несколько раз пытался грубить мне, и мои попытки наказать его за это, заканчивались истеричными скандалами Рахили. Ясно одно: в нашей семье нет хозяина, нет мужчины – хозяин в ней Рахиля, а это никогда не доводило до добра. Нет в доме хозяина – нет порядка.

В десять часов Фируза отправила младших детей спать, а старшие Тахир и Зухра сели играть с дедушкой в шашки, подсказывая друг-другу и стараясь обыграть любимого деда всеми правдами и неправдами. Шум начал усиливаться, но стоило сестре строго посмотреть на них и негромко сказать:

– Ну что вы так расшумелись? Вы не забыли, что ваша бабушка младших укладывает? – как сразу подростки притихли.

Мы переговаривались с сестрой вполголоса, чтобы не мешать заинтересованной игре троицы, увлекшейся немудрёной игрой. Фируза рассказывала о болезни свекрови, чудачествах свёкра, не желающего отправлять кампыр (старушку) в больницу, о слишком большой нагрузке свалившейся в связи с этим на плечи Максуда, сетовала на то, что сёстры мужа совершенно устранились от проблем своих родителей.

Я напомнил сестре, что Максуд единственный сын своих родителей, а по закону родители должны жить с сыном.

– О чём ты говоришь, братишка? – запротестовала Фируза. – Разве сейчас кто-то подчиняется старым законам? Ты вот не живёшь в родном доме, хотя тоже единственный сын.

Упрёк сестры вполне справедлив, поэтому я даже не попытался оправдываться. Чтобы не заострять внимание на этой болезненной теме, сестра предприняла попытку расспросить меня о семейной жизни, но, видя моё нежелание говорить на эту тему, тактично переключилась на детей.

Через полчаса отец остановил увлекательную игру и произнёс:

– Ну, всё, дорогие мои внуки, детское время давно закончилось, пора спать.

Тахир, пытаясь уговорить дедушку, начал, как можно, жалобней:

– Ну-у-у, дедушка, пожалуйста, давай поиграем ещё немного?

Отец смехом ответил на хитрость старшего внука:

– Какой же ты хитрец, Тахирджон! Знаешь, как влиять на старого деда.

В их разговор вступила Фируза:

– Тахирчик, сынок, нужно слушаться дедушку: он в доме главный.

– А Сабир-ака? – с надеждой в голосе поинтересовался мальчик.

– Сабир-ака главный в своём доме, – ответила сыну сестра.

Попытался улыбнуться этому выводу, но улыбка получилась кривоватой. Я вдруг подумал о том, что если бы сестра знала, какой это болезненный вопрос она затронула, то вряд ли сделала это замечание.

– А у нас кто главный? – вступила Зухра.

– Конечно, дедушка Рахим! – сделал вывод Тахирчик.

– А дада (отец)?! – обиделась Зухра.

– И дада тоже, – милостиво согласился Тахир.

– Так не бывает! Так не бывает! – запротестовала девочка. – В доме должен быть только один человек главным!

– Нет бывает! – уверенно ответил ей брат. – Бывает! Мама, скажите ей, что бывает?!

Фируза успокоила детей и попросила их отправиться в боковую комнату, которую когда-то занимали сёстры, и в которой по-прежнему стоят три кровати, большой круглый стол посередине комнаты, за которым они учили уроки, а над столом легендарный розовый абажур, который дада купил когда-то давным-давно в Москве маме в подарок.

Моя комната так же неприкосновенна, и я отправляюсь в неё на отдых каждый раз, когда после долгого отсутствия вновь возвращаюсь домой.

В ней ничего не изменилось со времени моего последнего посещения: она всё такая же чистая и светлая, как и прежде. В ней всё та же кровать с панцирной сеткой, массивный письменный стол, книжные полки, шкаф для одежды, на верху которого стоят коробки с моей коллекцией значков.

Спать не хотелось, и я, подвинув стул вплотную к шкафу, начал снимать заветные коробки, раскладывая их на полу. Постелив на пол небольшую курпачу (небольшой узкий матрас) и, положив под бок подушку яркого атласа, устроился поудобнее и начал рассматривать их содержимое.

Значков много и почти за каждым из них своя история его приобретения: вот этот ярко белый кораблик на голубой эмалевой волне привёз мне дада, когда лечился в санатории на Чёрном море. Мне тогда было лет восемь, но я помню всё, как будто это было вчера. Помню, как отец интересно рассказывал о море, чайках, кораблях, пальмах. Помню, как затаив дыхание, мы слушали его, обступив со всех сторон.

Вот эти два значка: крейсер «Аврора» и Петропавловская крепость, привёз Карим из экскурсии в Ленинград. Было это, когда мы учились в седьмом классе. Карим победил в областной олимпиаде по математике и в составе группы таких же вундеркиндов побывал в городе на Неве. Друг вообще учился неплохо: особенно легко ему давались математика и физика.

После возвращения из Ленинграда Карим как будто даже повзрослел, стал серьёзней, значительней. Было много рассказов и о Питере, о Эрмитаже, Петергофе, домике Петра, о Пушкине и Павловске.

Как я завидовал ему в эту минуту. Мне так хотелось увидеть этот чудесный город – город неукротимого Петра. Сейчас я вспоминаю свои тогдашние чувства с улыбкой, понимая: Ленинград действительно из тех городов, который человек просто не имеет права не увидеть. К такому же праву я могу причислить ещё, пожалуй, Рим и Париж.

Ну в Риме я побывал в прошлом году с делегацией по деловому обмену. Остался ещё Париж. Из Рима я привёз вот эти четыре значка: на больше не хватило денег.

А вот этот значок мы покупали вместе с Катей, он почему-то вызвал её особенно восхищение. Было это в конце четвёртого курса. Начало лета… Лета нашей любви…

Неожиданно вспомнилось, что в одной из коробок, на самом её донышке мною была спрятана фотография Катюши, и я начал лихорадочно вытряхивать их содержимое прямо на курпачу. Действительно из последней коробки лёгким белым листком выпало фото и, достигая её, замерло сиротливо и притягивающе.

С замиранием сердца приподнял листок и, перевернув изображением вверх, даже вздрогнул: словно наяву мне в глаза пытливо посмотрели доверчивые девичьи очи, и я душой – не глазами, увидел их пронзительную синеву и горячую нежность.

– Катя, Катенька, Катюша, – прошептали мои губы. – Где ты? С кем ты? Как ты?

Но молчаливое отображение не дало ответа, а глаза, словно укор:

– Поздно, Сабирчик, поздно. Твои вопросы уже никогда не найдут ответа…

Неспешно сложил своё богатство и гордость назад в коробки и водрузил их на место. Чтобы не рисковать самым дорогим, спрятал и фотографию Катюши, сожалея о том, что прошлого уже не вернуть, как бы я не желал этого.

Спать лёг уже в третьем часу, но несмотря на усталость никак не мог заснуть. Память бередили воспоминания: события, люди, лица. Только под утро они начали блекнуть и затухать, дав простор сновидениям.

Мой сон прервали бодрые звуки марша. Открыл глаза и невольно улыбнулся: как в детстве дада будит по утрам без всяких будильников, криков и понуканий, считая, что музыке подвластно то, что не подвластно хаотичному шуму и звону.

Некоторое время лежал в постели, блаженно улыбаясь и припоминая: уснул с мыслью о Кате – проснулся с мыслью о Наташе. В голове возникло, как озарение: Наташа – это отображение, продолжение той Кати, юной, нежной, хрупкой, неопытной, доверчивой и чистой. Именно это и поразило меня, и привлекло, и восхитило!

И сразу пришло решение: нужно сегодня же проверить, как она устроилась в доме Карима, удобно ли ей там, не стеснительно ли?

Бодро соскочил с кровати, энергично скрипнув всеми её пружинами, заправил по старой привычке постель и направился умываться в сад к колонке. Долго плескался, как когда-то в детстве, фыркая и отдуваясь, горя единственным желанием смыть с себя все худые мысли и воспоминания – все, без остатка.

Завтракали на открытой веранде, вдыхая утренний аромат поздних яблок и винограда. Ребятишки ещё спят. За столом Отец, мама, Фируза и я. Фируза разливала по пиалам зелёный душистый чай, а мама подкладывала горячие лепёшки, которые уже успела испечь в тандыре (печке для выпекания лепёшек) у северной стены нашего уютного дворика.