Она уже собралась уходить, когда услышала, как открылась входная дверь. Папа вошел в кухню. Маня стояла спиной к окну и смотрела на него.
– Здравствуй, дочь, – не удивился папа.
– Здравствуй, па. «Нет, надо уходить. Что я ему скажу, если даже сама не знаю, зачем пришла?»
– Хорошо, что зашла, давно тебя не было, – папа, вроде, говорил какой-то заученный текст, и Мане стало не по себе. Он что, не помнит, что произошло пару часов назад?
– Мы виделись сегодня, папа, – осторожно сказала Маня.
– Я помню…
– А мама спит, – почему-то шепотом сказала она.
– Это хорошо. По ночам она просто лежит с закрытыми глазами, но не спит, таблетки, что ей врач выписал, уже не помогают. Нужны более сильные, но побаиваюсь я. Кто знает, как себя поведет новое лекарство.
– А почему у нее бессонница? – спросила Маня.
– Возраст, переживания. Ты ж знаешь – у нее нервы никуда не годятся.
Этот диалог начинал сильно смахивать на недавний разговор, в результате которого у Мани до сих пор остались отдельные красноватые пятна на левой щеке. Так, надо быстренько его переключать на что-нибудь нейтральное.
– Запасы ходил пополнять? – ничего умнее она придумать не успела. Но это даже сыграло на ситуацию – папа сначала как будто споткнулся с разбегу и замолчал, а потом сказал:
– Да вот, соседка пришла и говорит, в мясном наборы суповые дают. А там оказываются и лёгкие, и вымя. Так что я в трёх очередях отстоял, и вот результат. Кроме меня ведь никто не умеет так крутиться. Сейчас передохну и пойду в «Сыры и колбасы». Обещали «выбросить» печеночную колбасу и прессованную. ветчину. А в сырном отделе будут «костромской» и «российский». Представляешь? Давно уже так не везло, как сегодня. Надо успеть. Может, тебе тоже купить?
Вот он уже и забыл всё, что произошло между ними. Теперь у него одно желание – сделать и для неё что-нибудь.
– А чего ты один ходишь?
– А с кем, доча?
– Ну, не знаю… С Верой… всё равно дома сидит.
– У неё сегодня выходной, пусть отдохнет.
Мане захотелось спросить, от чего отдыхает ее младшая сестра. Она что, вкалывает на заводе?
«Да ну их всех, – удивилась своему внезапному безразличию Маня. – Всю жизнь он в семье рабочий вол. Тянет на себе весь дом, а его даже не замечают. Ну, значит ему так удобно, раз не бунтует. Самые крепкие цепи для рабов куют сами рабы, – она посмотрела на папу, он сидел на стуле посреди кухни, не разобранная сумка с продуктами стояла рядом, а у него было такое усталое и покорное лицо, что Маня, сама себе поражаясь, подошла к нему и обняла.
– Па, – шепнула она, – хочешь, вместе пойдем? Больше дадут, а по дороге, может, еще чего нанюхаем.
– А пошли, – встрепенулся папа. – Ты не думай, Манечка, мне не в тягость всё это, мне нравится быть снабженцем. Твоя мама называет меня Тыбик.
– Это что ещё? – спросила Маня.
– А это вот от «ты бы». Например, «ты бы пошел», «ты бы принёс», «ты бы сделал». Но это совсем не обидно.
«Да уж, – у Мани и слов не нашлось никаких. – И что ему сказать? А ничего… Пусть идёт, как идёт. У каждого из них своя задача в этой упряжке. Папа, понятно, коренник, а эти две пристяжные – каждая в свою сторону тянет. Как же ему трудно при такой команде даже просто идти прямо по дороге, не увязая в кюветах?»…
Они и вправду пошли вместе отовариваться. Маня не могла понять – куда ей столько продуктов? Вот он – стадный рефлекс…
Ни слова не было сказано о сегодняшней истории. Маня знала, что не так всё пасторально и безмятежно. Ничего никуда не делось, просто упало глубоко в омут, что на самом дне души, и там булькнуло, но если вдруг всплывет, то ой как ещё всех удивит.
«Вся семья такая. И ты не лучше. Ты просто вовремя выпряглась-таки из этой повозки. Теперь папе-коренному без третьей пристяжной немного легче, конечно, уж больно норовистая была. Ему бы с этими справиться, да видно, это они его, а не он их»…
Глава 13
«Да что это, Господи, за жара! Семь утра, а дышать уже нечем. Нет, никогда я не привыкну к этому». Маня вышла из автобуса и мелкими перебежками пыталась по тени от деревьев добраться до работы. Район старой автобусной станции в Тель-Авиве – то ещё райское местечко. Только ленивый о нем не писал. Маня работала здесь на книжном складе. Аккурат после памятного изгнания мужа (до сих пор дверная ручка лежит в ящике кухонного стола), Маня поклялась себе найти стабильную работу, но сказать – не сделать. «Я обязана найти, обязана!». Эту мантру она долго ещё безуспешно повторяла. И, раз возвращаясь с очередной уборки, вышла на две остановки раньше. Хотелось пройтись по Тель-Авиву, не бежать. Деньги были, руки не обрывались от неподъёмных сумок, еще не жаркая весна дышала ароматами каких-то буйных цветов, что гроздьями свешивались со стволов деревьев. Маня давно не гуляла просто так. Ей сразу захотелось купить себе, любимой, что-нибудь. «А что? – растерялась она, – шмотку? И куда в ней? Лучше Кирюше футболки и носки». Она зашла в один из маленьких магазинчиков на Алленби и купила сыну не только белье, но и кроссовки
И деньги еще остались, и явно провоцировали на новые траты.
«Да ладно, не жмись, купи что-нибудь для души», – сказала она себе. Гуляя, она забрела в магазин русской книги. «Как давно я не была в книжном. Боже мой, как пахнет!» Маня ходила от стеллажа к стеллажу, рассматривала корешки книг и думала: «Я почти два года не брала в руки книги. Только газеты. Как же я обходилась? И кто я после этого? Тупая рабочая скотина – вот кто. А дальше, если не очнусь, будет еще хуже». И вдруг, неожиданно для себя, она спросила у хозяйки магазина:
– Вам продавцы нужны?
Та вскинула на Маню чуть раскосые глаза, подумала секунду и сказала:
– Пожалуй, – будто ей самой это только что пришло в голову.
Хозяйку звали Ната. Она задала Мане несколько анкетных вопросов, Маня ответила. А на следующий день обзвонила всех своих клиенток, со всеми распрощалась, обещала звонить. Забегая вперед, скажем, всё это осталось благими намерениями. Еще некоторое время она изредка звонила, спрашивала о здоровье, о жизни вообще, а потом все само кончилось…
Она начала работать в книжном магазине и постепенно входила в контакт с книжной и околокнижной тусовкой. Ей было легко в этой среде, это было похоже на её газетный мир, с той только разницей, что здесь чаще и настойчивее говорилось о прибыли, вообще о деньгах. А так – остроумие, легкость, интересные разговоры, знание литературы – всё к месту и к слову. Да и народ всё был не барыжный – инженеры, учителя, музыканты, врачи, библиотекари. Опять же, свой брат журналист. В общем, Маня, что называется, вписалась. Вольдемар Шварцман, бывший инженер- электронщик, эрудит, книголюб, книгознавец и держатель сети книжных магазинов и складов по всему Израилю, как-то сказал Мане:
– Слушай, а чего тебе у Натки торчать? Такие мне на складе нужны. Там, конечно, и физкультурой придется заниматься, но, в основном, работа консультанта, спрос – предложение. Да и знания у тебя систематические, нюх и вкус на книги. Подумай, а через три дня скажи «да».
Маня сказала «да» тут же, потому что и сама уже понимала – продавец, это всё-таки не то, чем она хотела бы оставаться до конца жизни. А на складе она бывала уже не раз, когда получала товар для магазина.
У неё глаза горели и дыхание перехватывало от одних только названий и фамилий авторов. Она пришла на новую работу уже на следующий день. Ни с чем нельзя было сравнить азарт и предвкушение первой увидеть книгу из, тобой же открытой пачки. Это был такой адреналин, такой восторг – видеть и нюхать эти новенькие, пахнущие типографской краской и клеем книги, держать их в руках, находить потом для них места на необъятных, уходящих к горизонту складских стеллажах, считать, составлять и сверять списки, а потом работать с покупателями-оптовиками. Здесь были и обмены с другими книжными складами, и закупки крупных магазинов русской книги. Мане удавалась и нравилась ее работа – направлять и влиять на вкусы и потребности покупателей. Она прямо ощущала, как меняется отношение ее клиентов к книгам, как их интерес расширяется и требования повышаются. Этого она и добивалась. Она умела заразить своим азартом и не фальшивым интересом к литературе.
Её никто бы не заподозрил в элементарном втюхивании неликвидов, да этого и не было.
Она потихоньку начала вылезать из того кошмара с пятитысячным долгом. Перевела дух, стала успокаиваться.
Возвращаясь, как-то с работы, она увидела на скамейке перед домом знакомую фигуру. Надежда, что это ей снится, не оправдалась.
«Так вот как выглядит кукиш, который эта блядская жизнь держит в кармане», – от злости Маня так скрипнула зубами, что за ушами заболело, а рот сомкнулся намертво.
– Здравствуй, Маня, – муж был тих и благостен. – Вот видишь, как бывает! Как говорится, не думал-не гадал…
«Ты-то как раз и думал, и гадал, – Маня ещё не произнесла ни слова – рот не размыкался. – Вон и с вещичками даже заявился. Не сомневался, значит, что приму. А не сомневался он, Маня, потому что знает – ты овца, и помекаешь-побекаешь, а примешь. А ведь правда приму. Ну куда его? И ведь вроде трезвый. И давно, судя по виду. А значит, запой не за горами. Но в этот раз не позволю!».
Маня сильно воодушевилась, хотя знала, что лучше ничего себе не обещать и уж тем более не клясться. Наконец, она с трудом разлепила губы и сказала:
– Раз пришел – заходи. Только помолчи, пожалуйста, хотя бы до завтра. Кирюше я как-нибудь объясню. Без твоего участия.
– Спасибо тебе, Манечка, я знал…
– Всё. Закрой рот. И, кстати, спишь в салоне на диване. С кормежкой так: приносишь деньги на свое питание – получаешь еду. Платишь половину аренды, одну треть за свет, воду и «арнону». Телефон я отключаю, у меня ещё свежи воспоминания об оплате твоих международных разговоров.