Екатерина Чубарова

Бриллиантовой яркостью холодных звёзд вспыхивали зимние балы в доме княгини Нины Ланевской. Искрились люстры, кристаллы камней на шеях дам – как дроблёный лёд на Неве. Подпоручик Ильин и его полковые приятели стояли у стены под колоннами: оценивали девиц. Красавцы, щёгольски опрятные, молодые офицеры гвардии знали, что они лучшие – и они выбирали.

– Чубарова весьма хороша, когда не танцует, – заметил приятель над ухом Александра. – Ты слышал один добрый анекдот? Отчего мадемуазель Чубарова не любит танцевать и не имеет страсти к музыке? Оттого что вместо нот ей видятся цифры!

Короткие смешки. Улыбка свысока. И, как тающие льдинки, ускользнули от Екатерины глаза Александра.

Глава II

Петербург провожал зиму 1812 года. Вдоль Дворцовой и Адмиралтейской набережных слышался визг, хохот и скрежет по льду шкур, рогож, выдолбленных корыт. У здания Главного Адмиралтейства возвышалась ледяная царь-гора. Повсюду шумел народ, играли рожки, балалайки, звенели бубны.

На углу Сенатской площади и Адмиралтейской набережной остановилась карета с фамильным гербом. Князь Пётр Ланевский вышел прогуляться с женой. В бобровой шинели, в двухугольной чёрной шляпе с султаном из петушиных перьев – типичный чистокровный аристократ заурядной русской внешности: брови светло-каштановые, мягкие; гранитно-зелёные глаза, нос с выпуклыми хрящами на раздвоённом кончике. История чести предков впечаталась в его прямую осанку и выражение лица, отполированное знанием пяти иностранных языков, точных и естественных наук, и этикета.

Княгиня Нина держала мужа под руку – в лиловом рединготе на меху и бархатной шляпке с перьями. Поглядывала в сторону Невы: на льду местные купцы выстроили деревянные катальные горы, украшенные башенками с флажками, еловыми ветками и снежными бабами. Оттуда с визгом съезжали дети друг за другом. А внизу копилась куча мала, из неё выползали мальчишки без шапок, вспотевшие, хохоча друг над другом и толкаясь. Молодой мещанин, сидя на куске шкуры, звал на колени размалёванную свёклой девку. Та горделиво мотала головой. А улыбалась как: ведь хочется же! Нахальные руки обхватили её за талию. «И-и!.. Ах!» – девка вцепилась в его зипун, и они съехали по накатанному льду.

Теперь поцелуй, красавица! Да сзади навалился мужик на шкуре…

Со стороны Дворцовой площади приближался малиновый звон бубенчиков. Оттуда рысью неслась тройка. «По-о-осторонись!» – зычно кричал кучер. Народ в санях, сидя друг на друге, свистел и распевал песни.

На Дворцовой площади размещались балаганы и устраивались представления. Вороньим голосом кричал Петрушка, горбатый и длинноносый, в алой рубахе, – а народ громко хохотал.

Ланевские прошли через толпу к деревянным подмосткам. Там под неистовую игру балалаечника на кривых лапах, переваливаясь, плясал наряженный медведь. Женщины расступились перед Ниной: серьги бриллиантовые – знать, княгиня. А косолапый-то – окончил плясать, стянул с балалаечника шапку и побежал с нею по кругу. Народ смеялся, бросал ему монетки. С голубиным ворчанием подошёл медведь и к Нине. Глазки маленькие – а будто человеческие! Заулыбалась княгиня. Князь достал семишник. Получи, Топтыгин!

– Блины! Горячие блины! С вареньем! С творожком! С икоркой!

– Пропустите барыню! – закричали мужики, расталкивая народ перед княгиней Ниной.

– Сейчас, матушка, княгинюшка, я вам самые лучшие выберу! – приговаривала женщина с блинами.

Белая рука в кольцах приняла горячий масляный блин. С кружевной каёмкой! Хрустящая поджаристая филигрань так и таяла на языке!

– Вот и вам, барин, кушайте на здоровьице! – женщина протянула сложенный вчетверо блин князю Петру Васильевичу.

– Ваше сиятельство, сбитень попробуйте! Запить надо блинчики! – из-за огромного самовара выглядывала круглолицая чухонка в красном гороховом платке.

– Ну, давай твой сбитень!

Ароматная медовая струйка побежала в деревянную кружку.

– Примите, ваше сиятельство, на здоровье!

Мальчик лет десяти выхватил кружку и передал с поклоном княгине. Вторую – князю.

– Хорош сбитень! – похвалил Пётр Васильевич. Чухонка заулыбалась, закланялась.

В центре площади под свист толпы пальцы весёлого мужичка надрывали струны балалайки – ух, притопни нога… Плечистый кривоногий пьянчужка с бородкой наплясывал – точь-в-точь как только что делал медведь. Схватил он шапку – шваркнул оземь, сорвал с себя зипун, засучил рукава рубахи:

– Ну, кто со мной сразится?!

Вблизи оказался кадет – худого сложения, с женским лицом.

– Эй! Барин!..

Народ оглядывался. Князь Пётр Васильевич поставил кружку и потянул Нину за руку.

– Чего, барин, испужался?! – взревел мужик.

Балалаечник перевёл мелодию на частушки. Народ зашумел: пойдёт или не пойдёт молодчик драться.

Что думаешь – чай, не трус! И под свист и частушки на вытоптанный снег полетели шинель и мундир.

– Ну-ну, давай, барин! Рубашечку не замарай! – задирался кривоногий, сжимая кулаки.

Один удар – и кадета поймала цепь толпы. На его женском синеглазом лице появилась задорная улыбка.

Захотели меня вдарить,

А я не думал убегать.

Не такой вменя характер,

Чтоб поганых уважать.

Второй удар – и огромный кулак сбил зелёную фуражку с кудрявой головы. Княгиня Нина ахнула.

«По-о-осторони-и-и-ись!» – снова послышалось где-то, и мимо промчалась тройка с бубенчиками.

– Барин, покажи этому забияке! – кричали из толпы.

– Дай ему по сопатке!

Кадет размял худые руки – и от его костлявого кулака лязгнула небритая челюсть.

– Ого! – ухнул кто-то из зевак. Княгиня Нина прикрыла рукой глаза.

– Пётр, уйдём отсюда!

– Подожди, Нинетт! – отмахнулся князь.

Да силы-то неравные!

– Ой убьёт барина! Покалечит! – закудахтали голоса.

– Поможем! А н-ну!..

Навалилась толпа на мужика.

– Вот лиходеи-то! Чё делают! Всею оравою на одного! Давайте, робяты! За брата нашего…

Пошла «стенка на стенку». Кулачный бой превратился в «сцеплялку-свалку», и князь Пётр Васильевич увёл жену оттуда – дабы не попасть ненароком под горячую руку. Крики и удары слышались до тех пор, пока полицейские не прогнали всех с площади драться на Неву.