Там, за Вороножскими лесами

– Боярин, проснись. Началось!

Демьян резко вскочил.

– Биться!

– Биться! – понеслось вдоль прясел.

В наступающих предрассветных сумерках, когда сон самый сладкий, тати снова пошли на приступ. Уже израсходовав добрый запас стрел, теперь они стреляли редко, но усилили напор на ворота, беспрестанно тараня их. Осажденные плеснули раскаленной смолой. Раздались дикие крики. Осадные лестницы разом уперлись в городню, баграми и рогатинами вороножские вои пытались их опрокинуть. Часть кривобоких стволов полетела вниз вместе с карабкающимися врагами. На башнях почти на ощупь продолжали работать лучники.

Свист, крики, стоны, оглушительный звон железа, глухие удары – все эти звуки уходили в высокое прорезанное первыми солнечными лучами небо. Новое утро люди встречали с оружием в руках.

Демьян тяжелым мечом отца зарубил шустрого половца, сумевшего прорваться на забороло через крышу. Затем пришлось метнуться к двум вороножским воям, безуспешно пытавшимся опрокинуть очередную осадную лестницу. Ту крепко держали внизу шесть пар сильных рук, наверх уже карабкались легкие степняки.

– Вбок, вбок ее валяй!

Стрела пролетела над ухом.

– Вот ведь …, – вырвалось у Демьяна худое слово.

Навалившись, вороножцы все же скинули нападающих вниз.

– Камней еще! Здесь нет? С того края тащите!

– У нас троих убило, стоять некому. Не сдюжим.

– Вы двое к десному пряслу, подсобите.

Когда солнце полным кругом выкатилось из-за окаема, нападение выдохлось. Бродники отпрянули от стен, продолжая держать заставу в плотном кольце. Демьяну отчего-то вспомнился молодой послушник Афанасий, замерзающий на дереве в окружении волков. Сейчас весь город походил на слабеющего отрока. Вон она стая внизу, носом чует добычу, ждет, когда в бессилии разожмутся руки последнего защитника.

«А жив ли Афонька? Где же дружина моя?»

– Воевода зятя кличет! – крикнули снизу.

Олексич заспешил к южным воротам.

– Цел, зятек? – усмехнулся Федор, размазывая сажу по лицу, его прежде всегда ладно причесанная борода теперь топорщилась спутанным комком, в кольцах брони застряли щепки и пепел. Видать у них здесь было еще горячее.

– Вон, глянь, – указал тесть на неприятелей, – развалились, броню поснимали, не боятся нас. Эх, воев мало! Сейчас бы ударить.

Демьян потянулся к волоковому оконцу. Часть бродников, скинув грязные рубахи, полезли в реку купаться, другие мирно сидели у костров. Дозорных выставили мало. Мало, но вороножцев и того меньше, сил на вылазку не было, это понимали и Федор, и Олексич.

– Днем осаду станут держать, а ночью нас дергать. Хитро придумано, – воевода недовольно сморщил лоб.

– Если ночью сдюжим, завтра в это время можно за стены выйти, авось отгоним, – предложил Демьян, глядя на беспечность татей.

– Поглядим, – уклонился от решения Федор.

– Эй, воевода, купаться не желаешь? Утренняя водица что парное молоко? – вожак бродников в одних порах расхаживал, разминая босые ноги в мягкой придорожной траве.

– Погожу пока, – крикнул ему Федор.

– Живучий, пес. А мои бают, убили тебя. Золотишко вынести не надумал?

– Сказано тебе, нет у нас ничего, – уже не раздраженно, а как-то равнодушно откликнулся воевода.

Бродник потянулся могучим телом, подставил утреннему солнцу лицо. Кто-то из вороножцев пустил стрелу, но та, прошла левее татя. Вожак зло рассмеялся.

– Ждете помощи из-за леса, обозы с житом? Не ждите, не приедут!

– Тебе-то откуда знать? – надменно выкрикнул Федор.

– Да уж знаю, по степи брожу. Хан Телебуга разгневался на рязанцев, в набег рать отправил. Переяславль сожжен, князь на полуночь бежал. Не до вас ему.

– Врешь ты все! – рассвирепел вороножский воевода. – Мы выход[80 - Выход – дань.] всегда в срок везем, милостью ханской князь наш обласкан.

– Да уж приласкали, – закатился хохотом бродник, не в силах остановиться.

– Врет он! Все слышали?! Врет, чтобы в уныние впали. А уныние грех великий. Поняли?! – Федор кричал всем, но смотрел от чего-то только на зятя. Лицо воеводы стало багровым, на лбу выступил пот.

– Да, врет, конечно, – как можно беспечней поддакнул тестю Демьян. – Бродники завсегда ложью кормились.

По рядам воев пошел вздох облегчения.

«Если правда, то хуже некуда», – стучала в виски Олексичу тревога.

От восточной стены пошел шум и резкие крики.

– Ну, что еще? – раздраженно бросил воевода. – Что за народ, не сидится им спокойно?! Там бродники за бороду дергают, а тут свои мутят! Кирька, сбегай прознай.

Шустрый малый слетел с городни, исполнять приказ.

– Ворога поймали, кричит, что курский.

– Это мой, не трогайте, это мой! – сердце Демьяна учащенно забилось, он сломя голову понесся к восходному пряслу.

– Лазутчик, лазутчик, – гудело со всех сторон.

В окружении вороножских воев с подбитым глазом, сотрясаемый за шиворот стоял Горшенька. Увидев Демьяна, парень криво заулыбался.

– Не трогайте его! Мой это! Прочь пошли! – прорвался в кольцо Олексич. – Фролка, цел? Дружина как? – он легонечко тряс Горшеню за плечи.

– Демьян Олексич, живой! А мы уж, что только и не думали! – паренек ткнул локтем в грудь, продолжавшего держать его за шиворот, дюжего воя. – Сказали тебе, пусти!

Вой неохотно разжал руку.

– Мы там у кладбища стоим!

– Не столкнулись с ними?