В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. том 4. Кровь

– Мам, кажется, мы с тобой уже обсудили и закрыли эту тему. Навсегда. Я стану встречаться с Таней, я всё буду делать, как хочет Таня, я женюсь на Тане, как только она согласиться, я…

– Ты сбесился?! – ахнула мама, бледнея.

– Может быть, – кивнул я. – Но я взбесился ещё в 85-м, а ты и не заметила. И теперь уже поздно мне мешать и пытаться бороться с этим. Когда-то ты уже попыталась, и что вышло?

– Сбесился… – снова пробормотала мама бессильно. – Всё же она окрутила тебя. Как же ты не понимаешь, Лерка…

Я больше не спорил и не обсуждал, хотя мама ещё несколько раз за пару дней, что провела у меня, поднимала эту тему, но я не стал больше ничего говорить.

Потом сама Альбина удостоила меня звонка.

– Вьюгин, ты совсем ум потерял? Тебе мало? Ничего не понял?

– Ты о чём это говоришь сейчас, Альбина? – удивился я, в этот момент я был на работе и не сразу включился в её угрозы, от которых уже успел отвыкнуть.

– О твоей проститутке, об этой Танечке, весь телевизор трещит от неё. Пользуется, что брат журналист, везде и лезет, житья нет, кругом её ненавистная кукольная рожа. А ты и рад, тут же пристроился к её заднице!

– Аля, по-моему, это давно уже не твоё дело.

– Что?! – возмутилась Альбина, будто ожидала, что я немедленно соглашусь со всем и скажу: «Как прикажешь, моя госпожа».

Но я этого не сказал, и она воскликнула, клокоча в бессильной злобе:

– Узнаю, что живёшь с ней, прав на детей лишу. И вообще… сядешь!

Мне так давно угрожали сроком ни за что, что я и в голову не взял её угрозы. Я уже почти привык не видеть своих детей, они привыкали не видеть меня, у них появился новый папа, так что Альбинины угрозы после всего, что она уже сделала, меня не трогали. Как оказалось, напрасно. Потому что не прошло и двух недель, как ко мне снова пришли из наших контролирующих органов. Вначале Егор Егорыч вызвал к себе и, шевеля своими пушистыми бровями, как рысь ушами, сказал, не глядя мне в глаза и даже бледнея от злости, он и, правда, стал похож сейчас на большого сердитого кота благородных кровей:

– Валерий Палыч, где запалился? Почему опять дисциплинарное расследование на тебя?

– Егор Егорыч, ну вы же меня знаете, ничего я не делал неправильно.

Он вздохнул, посмотрел на меня, будто расслабляясь.

– Слушай, проверь ещё раз все дела, все свои экспертизы, всё, каждую запись, каждую запятую… Ты мой лучший эксперт, больше – мой лучший ученик, я не хочу, чтобы ты пострадал опять. Но если на меня надавят, какими-то доказательствами припрут, я… буду вынужден, ты же понимаешь?..

– Никаких доказательств ни у кого на меня нет, – сказал я.

Егор Егорыч помолчал, бесцельно двигая бумажки у себя на столе, будто думал, что-то сказать или спросить, но не стал, и посмотрел на меня:

– Ладно, иди. Иди, работай. Дел мало, что ли?

Да нет, дел у меня было выше головы, и работать приходилось очень интенсивно, тем более что ещё в прошлом году меня привлекли к исследованию останков царской семьи, найденных под Свердловском. Это была интереснейшая работа, которая велась уже несколько лет, и участвовать в ней было не просто честью и доказательством признания коллегами моей компетентности, но и необычайно увлекательное, пока секретное дело. Впрочем, эта работа уже подходила к концу, и я жалел не раз, что родился поздно, как говориться, и не мог поучаствовать в ней сполна, с самых первых дней.

Но и прочих дел было огромное множество, так что я с самого начала привык работать очень быстро и собранно, если бы не это, я не успевал бы ничего и запутался бы. Но мои дела были отлажены идеально, и не только на моём столе и вообще в кабинете, и в секционных, где я работал, но и в моей голове. Можно было меня в любой момент спросить о любом моём деле, любой экспертизе и я ответил бы в подробностях. Так что дисциплинарной комиссии и любой другой на рабочем месте преследовать меня не за что.

Да и вообще преследовать меня не за что, я был и остался честным человеком, никогда не шёл против своих убеждений, и того, что считал правильным с детства. И потому я понимал, что если они идут по мою душу, значит, их натравили на меня, как и в прошлый раз. Кто именно, Никитский, который сидел смирно и даже на глаза мне ни разу не попался, после возвращения Курилова, публичной порки Кочаряна, который сейчас едва ли не под домашним арестом ожидал решения своей участи, отстранённый от всех дел и почти уволенный. И он сам, и все мы понимали, что если уж его распнут, то до конца, но если удастся замять, то отделается только увольнением, а вот если бы копнули по-настоящему, то докопались бы и до Никитского, и здесь я, как и многие другие, уверен, внес бы свою лепту.

Но пока Никитский ходил вполне уверенный в себе, здоровался, как ни в чём, ни бывало, делая вид, что никогда не было у нас никаких дел и разговоров помимо служебных. Но вот когда явилась «дисциплинарка» с первых их слов я понял, кем подан мяч, и кто его перекинул комиссии. С этого момента я догадался и о том, кто в прошлый раз помог Альбине так превосходно сформулировать обвинение в мой адрес, со всеми «доказательствами», свидетелями и прочим. Никитский сам Альбиниными руками соорудил дело против меня, а после «спас». Вполне в духе этого хитроумного комбинатора. Я понял это после первого же вопроса, и кто всё это затеял, и почему, и как вести себя. Поэтому, когда мне задали главный их вопрос, я уже знал, что ответить.

– Валерий Палыч, у нас имеется информация о том, что вы вступили в связь с фигуранткой дела и таким образом повлияли на расследование.

– Каким образом? – разозлился я не содержанию вопроса, но форме, в которую они облекли его. – Образом своей связи или вашей информации? Потрудитесь излагать ваши мысли яснее.

Дамочка с красным лицом и начинающимся ранним климаксом, раздула ноздри своего коротенького носа, выглядывающего из-под нахимиченой чёлки, и проговорила, кривя тонкий рот в перламутровой помаде:

– Не стройте из себя профессора Преображенского, Вьюгин.

– Ни Боже мой! – усмехнулся я. – Что вы, какой Преображенский! Я не способен и не думаю преображать природу как Филипп Филиппыч, или реальность как вы.

– Мы преобразили реальность?!

– Скажете, нет? Тогда, что вы с ней делаете, когда начинаете расследование сплетен.

– Сплетен?! Вы всерьёз? – у тётки сорвало крышку, как с закипевшего чайника.

Тогда в разговор вступил её спутник, «добрый полицейский», который куда хуже злого:

– Валерий Палыч, не надо велеречий, нам известно, что вы встречаетесь с Татьяной Лиргамир.

Но на это я ответил ещё спокойнее:

– Знаете, что? Думаю, мало парней в стране не мечтают об этом. И это всё, что я могу сказать.

– Всё? Остальные парни ведь не знакомы с ней.

– Я знаком постольку, поскольку присутствовал на том самом первом допросе после опознания, когда она уверенно не опознала Курилова. И оказалась права, как выяснилось, – сказал я.

– Но ведь вы доказали, что это было тело Курилова.

– Потому что кто-то фальсифицировал улики, – невозмутимо ответил я. – Случайно, не знаете, кто?

– Кто? Что за намёки?!

– Никаких намёков. Я улики не добываю, я исследую то, что мне предоставляют, так что спросите, кто и откуда взял их, кто заранее фальсифицировал. Мне кажется, этот вопрос гораздо интереснее, чем мои связи.

– С этим тоже разберёмся.

– Хотелось бы надеяться.

– Не хамите, Вьюгин, – нахмурился «добрый» полицейский.

– Хамство? Да вы что, ни разу меня не обвиняли в плохом воспитании.

– Зато вас обвиняли в насилии, и, кажется, не один раз?

– Люди по-разному мстят друг другу, – сказал я, пожав плечами. – Моя бывшая жена выбрала не самый симпатичный способ. Моя невиновность доказана.

– Вообще-то дело было прекращено по пока не выясненным причинам, – заметил «добрый полицейский». – Предстоит ещё разобраться.