– Не дураки же мы, – улыбнулся Эркин.
– Это верно, – ответно улыбнулся Фредди. – Дураками вас назвать никак нельзя.
Эркин подобрал разбросанные фляги.
– Пошли, – просто сказал он. – Пора дальше.
И снова бредут, пощипывая траву, бычки, и три всадника то скачут, выравнивая или сбивая стадо, то дремлют в сёдлах, давая коням идти за стадом, то съезжаются вместе, чтобы поговорить, то рассыпаются по краям стада. И разговоры у ночного костра и на дневках. И эти два дня остались в памяти обрывками разговоров и рассказов.
…
– Я дома не помню почти. Так… обрывки. Даже имён не помню. Смешно, да?
– Нет, Эндрю, не смешно. Ты выговорись. Легче будет.
– Они сначала когда пришли… Они всё разбросали, поломали. У… нас книг было много, так они… они вывалили их и ходили по ним. Но схрон они не нашли. Всё обшарили, но не нашли.
– Чего? Что не нашли? Это по-русски, да?
– Я не знаю, как это по-английски. Ну, место, где прячут. Не сейф, не тайник, а… большое, не для вещей. Я лучше расскажу, как оно сделано было. У нас подпол был. Ну, погреб, только не отдельно, а прямо под домом. И люк, вход с лестницей на кухне. Там картошку держат, банки с компотом, соленья всякие…
– Ясно. Здорово придумано, не бегать никуда.
– Там у всех такие были, кто в своём доме жил. Ну вот, а когда Империя пришла, в погребе перегородку сделали, отделили часть, и туда второй люк, из спальни. Там ковёр, на ковре стол. И когда обыск был, через кухню тоже в подпол спустились. Всё переломали, банки перебили, у нас ничего не осталось. Но схрона не нашли. В спальне ковёр они забрали, он ихнему старшему понравился, но люка не заметили. Там пазы хорошо были заделаны. Схрон, понял?
– Да. Когда для людей, то укрытие (shelter), а для чего мелкого то да, тайник (cache).
– Тайник и я знаю. Это мы делали.
– В Паласе?
– В камерах трудно. Нас тасовали часто. В душевой тайник был. В распределителях… бывало. А уж в имении… У каждого, считай, свой.
– А что прятали?
– Жратву, в основном. Кто что.
– Ну, и в лагере их полно было. Такие делали, что ни один шмон их не брал… И когда уже за нами пришли, они опять всё искали, и опять ничего не нашли. Избили нас всех. И увезли. Я не знаю, что потом с домом было. Сожгли, наверное.
– Могли и продать. Как выморочное имущество. Так что, может, и устоял. Если там живёт кто, можешь права предъявить.
– Нет, Фредди. Я ж не знаю, где это. Не помню я ничего. Ни города, ни фамилии своей. И… и для этого же документы нужны. А у меня что? Номер. Покажи, попробуй.
– Ты совсем без бумаг?
– Совсем.
– Бумагу купить можно. Дорого, но можно. Ладно, это ещё обдумать надо. А у тебя?
– У меня справка русская. Об освобождении. Пока хватает.
…
– В питомнике детей сразу отбирают. Выкармливают совсем другие. Их молочницами звали. Ну, до пяти нас всех вместе держали. Приучали. Что белые – господа, что не слушаться нельзя. Простые работы всякие делали. А в пять первая сортировка. Нет, первая в год была. Нам тогда и номер ставили. Но этого я не помню. Меня в пять лет в спальники отобрали и в другой питомник перевезли. Учебный. Но там был свой питомник. Племенной. И нас, старших уже, туда на работы гоняли. На уборку обычно. Ну и когда годовиков клеймили, мы подносили там, держали.
– Годовиков?
– Ну да. Которым год исполнился. А может и меньше. Это сразу после Нового года. Там перед Новым годом ещё праздник какой-то.
– Кристмас. Рождество.
– Ну да. И вот надзиратели неделю пьяные. Иногда и не кормят. Некому. Мы так и сидим по камерам. Ну, это мальцы. Кто постарше, то самая работа в эту неделю.
– И кого отбирали?
– Красивых. Тело чистое, без шрамов там, родинок. Двигаются хорошо, ловкие.
– Я… я слышал, что таких, кому… нравится это.
– Нет, Фредди. Лапать нас надзиратели, с самого начала лапали. Мы все к первой сортировке, ну, к пяти годам уже знали. За что бы тебя белый ни хватал, молчи и улыбайся. И делай, что он велит. А наказывают когда, кричи. Надзиратели любят, когда кричат.
…
– У ковбоя вместо дома седло, и кольт вместо жены. Всей радости под расчёт напиться, дать в морду и получить по морде. Каждый сам за себя, но, когда всерьёз, шерифа не звали. Сами обходились.
– Шмальнут и всё?
– Пуля в трупе, так шериф уж крови твоей попьёт… Зачем? С коня упал, и стадо по нему прошло. И опознать некого.
– Ловко. Мы в каменоломнях под обвал так ставили. Но там сложностей много.
– У ковбойского костра расой не считаются. Не до того. Но обиды… и через три поколения помнят. Сказал – сделай. Не можешь – не обещай. Первое дело для ковбоя слово держать. В спину не стреляй. Поймают на таком, вешают без разговора. А в лоб получил, так сам виноват. Стреляй быстрее.
– У нас в камере тоже так. Бей первым.
– И в лагере.
– Везде одна хренотень.
– Не скажи. Мы свободные были. И с оружием.
– Так вы ж белые.
– Когда других нет, то хрен тебе твоя белизна поможет! Рабы сытнее нашего жили.
– Так ты за сытостью дёрнул оттуда?
– Я тебе так врежу сейчас, чтоб ты думал, прежде чем вякнуть!