Но выглядит она, как всегда, эффектно: ярко-красные губы, черные как смоль завитые волосы. Она несет четыре больших пакета, доверху набитых продуктами.
Мама в бабушкиной пижаме уже ворчит у двери:
– Почему тебя не было дома? Почему ты не брала трубку? Помнишь, я сказала тебе, что мы будем к шести? Мы торчали под дверью! И зачем ты накупила столько еды? Слишком много еды!
Бабушка смеется.
– Ой, дочка, какая ты любопытная! – говорит она, вручая маме сумки с продуктами и свою сумочку, поддельный Louis Vuitton, словно мама ее дворецкий.
Мама хмурится, но прежде, чем успевает возразить, бабушка замечает меня и раскрывает объятия.
– Лили Бин!
Хальмони вся светится, я даже не знала, что кто-то может радоваться чему-то так сильно. Я бегу по коридору и падаю в ее объятия, впитывая ее любовь.
– Осторожно, – мама ставит бабушкины сумки на кухонный стол. – Не свали свою бабушку.
Бабушка крепко прижимает меня к себе и успокаивает маму через мою голову.
– Тише, юная леди. По крайней мере, Лили любит меня.
Мама вздыхает.
– Я тебя люблю. Поэтому мы здесь.
Бабушка игнорирует ее слова. Она берет меня за плечи и отстраняется, чтобы рассмотреть, расплываясь в улыбке, когда замечает свою пижаму.
– Ты только взгляни на себя. Ты – моя маленькая копия! Такая хорошенькая. Такая яркая.
Я смеюсь.
– Яркая? – это Сэм, а не я, взяла себе пижаму с блестками.
– Как солнышко, – подмигивает бабушка. Бабушка – единственный человек на земле, на которого моя невидимость не действует. Она всегда смотрит мне прямо в сердце.
– Хальмони, – говорю я, и сердце ёкает при мысли о тигре, – мне надо кое-что тебе рассказать.
Но появляется Сэм, она беззвучно спускается по скрипучей лестнице и останавливается в дверях кухни.
– И моя луна, – говорит бабушка, подходя к Сэм, чтобы обнять ее.
Сэм застывает в объятиях бабушки, но через мгновение расслабляется, приникая к ней, вдыхая ее аромат. Бабушке невозможно сопротивляться. Все равно как силе притяжения Земли.
Бабушка отступает назад и проводит рукой по белой пряди Сэм.
– Какие у тебя красивые волосы.
– Нет, – говорит мама. – Пожалуйста, не поощряй ее. Это неестественно.
Сэм злобно смотрит на маму, а бабушка крутит прядь в руках.
– В нашей семье такое бывает. Как у меня в детстве, – говорит она, подмигивая мне и Сэм.
В мамином голосе слышится напряжение.
– Выбеленная прядь не генетическая особенность.
Бабушка даже не смотрит на нее.
– И такая модная. Сэм похожа на рок-звезду.
Сэм расплывается в улыбке. Мама тяжко вздыхает.
Она ненавидит эту белую прядь, но Сэм отказывается что-то с ней делать. Она утверждает, что ни в чем не виновата, что это как раз естественный цвет ее волос.
Целая история.
Бабушка поворачивается к маме и хмурится.
– Почему у девочек такие мокрые волосы?
Мама откашливается, раскладывая бабушкины покупки.
– Я пыталась рассказать… Они мокрые, потому что мы торчали у двери под дождем. Было бы здорово, если бы ты была дома, как и обещала. Мне пришлось по старинке воспользоваться окном. И это на глазах у дочерей!
– Всегда через окно, – бабушка смотрит на нас с Сэм и цокает языком. – И уходила, и возвращалась. Она вылезала даже через мансардное окно. Ваша мать была хитрющей девчонкой. Сплошные неприятности.
Мама возмущается, а мы с Сэм переглядываемся. Не знаю, как мама могла вылезать через мансардное окно, оно очень высоко, но бабушка любит преувеличивать, да и представлять это забавно.
Сэм с трудом сдерживает улыбку, а я – смех.
– Да, и, кстати, тебе больше не следует садиться за руль. Особенно в такой дождь, – продолжает мама. – Если нужно было купить продукты, могла дождаться меня. Надо быть осторожней. Надо…
– Тс-с, – шикает бабушка, прижимая к губам указательный палец.
Когда-то мы с Сэм смотрели передачу о дрессировщике собак, который усмирял их сердитым шипением. Вот это точно такой же звук.
Мама стискивает зубы, потом переключается на другую тему.
– А что здесь делают все эти вещи? Почему ты живешь посреди такой разрухи? – она указывает на груду коробок и сундуков перед подвалом.
Бабушка поводит плечом.
– Подвал затопило, поэтому вещи здесь.
Сэм удивляется.
– Ты все это вытащила сама?