– Тем, где она умерла и стала привидением.
– А что в нем обидного? – Люся таращится на меня с недоумением.
– Вы показали географичку больной и старой, – пытаюсь объяснить я. – А так нельзя. Нельзя смеяться над чужими недостатками.
– Мы не смеялись. Да и вообще, разве болезни и старость – это недостатки? – Люся округляет глаза. – Вот в носу ковырять – это да, недостаток. И руки о скатерть вытирать тоже. А старенькими все будут, со временем. Это вот совсем не недостаток.
И что отвечать? Я мнусь и кошусь в тарелку.
– Ну… Из вашего видео следует, что географичка при смерти, но таскается на работу.
– Она нас любит, – сообщает Люся. – Вот и таскается. Биологичка так же делает. У нее со слухом совсем плохо, а она на пенсию не идет. О биологичке у нас, кстати, тоже ролик есть, но она вот чего-то не обижается.
Я хватаюсь за сердце.
– Люся, это никуда не годится. Пожалуйста, прямо сейчас позвони Ариане, попроси удалить видео – и о географичке, и о биологичке.
– Но ведь биологичка не жаловалась!
– Она просто еще не видела ваш ролик.
– Видела. Мы его еще в ноябре выкладывали.
– Тем более надо его удалить. Звони Ариане.
Люся кривится, выбравшись из-за стола, уходит в комнату. Не знаю, что она там делает: до меня не доносится ни звука. Возвращается дочь только минут через пять, на ее лице блуждает загадочная улыбка.
– Почему ты не позвонила Ариане? – строго спрашиваю я.
– Я позвонила, но она не ответила.
– Так напиши ей.
– Уже написала. – Люся закатывает глаза. – Она не в сети.
– Когда будет в сети, обязательно свяжись с ней. Надо убедить Ариану все удалить. От этого зависит ваша успеваемость.
– В смысле? – Люся даже рот от удивления разевает.
– Учителя могут начать к вам излишне придираться, – поерзав, предполагаю я. – Из-за обиды. Могут начать занижать отметки.
– Мам, ну ты придумала! – Дочь хохочет. – Глупости какие.
***
Ночью я никак не могу уснуть. Люся бодро сопит на своем диванчике у окна, а я верчусь с боку на бок, как поросенок на вертеле. Меня тревожит предстоящая встреча с психологом. Люся ведь написала в какой-то там анкете, что я ее ремнем стегаю. Вдруг психолог этому поверила? Я понятия не имею, как доказать, что у нас в семье и в помине нет телесных наказаний.
Утром в субботу я встаю совершенно разбитой. Вокруг глаз виднеются темные круги, голова раскалывается. Марк присылает мне картинку с котятами и голосовое сообщение. Спрашивает, как мое самочувствие. Я делаю селфи и высылаю ему. «Бедняга! – пишет Марк. – Выздоравливай». Мне становится грустно. Я ведь ожидала, что мои выходные будут наполнены романтикой, а вместо этого мне надо идти в школу и выслушивать о себе всякое неприятное.
Во всей ситуации радует только одно – то, что Тисецкий обещал не приходить. Мне не хочется снова видеть этого мерзкого бородача. И тем более не хочется оправдываться перед психологом в его присутствии. Он мою дочь выставил крайней, а если услышит о Люсиной анкете, вообще устроит истерику.
Я натягиваю черные брюки и глухой белый свитер, собираю волосы в хвост. Краситься лень, только синяки вокруг глаз замазываю тоналкой. Вместо вчерашнего пальто нацепляю куртку, вместо ботинок на каблуке – обуваю простые, на плоской подошве.
– Ариана удалила канал? – спрашиваю я у Люси перед выходом из дома.
– Нет, – помолчав, признается дочь. – Она еще не читала мои сообщения.
Мысленно чертыхнувшись, я чмокаю Люсю в щеку и тащусь в школу. В груди у меня копошатся дурные предчувствия.
Кабинет психолога располагается на первом этаже. Я нахожу его почти сразу, дергаю за ручку массивную дверь. Та почему-то заперта. Может, психолог и не в курсе, что у нее сегодня какая-то консультация?
Потоптавшись, я стучу и прислушиваюсь.
– Да нет там никого! – грохает рядом со мной голос Тисецкого. – Не ломитесь.
От неожиданности я даже слегка подпрыгиваю. Оборачиваюсь. Тисецкий нависает надо мной стеной, на его лице читается недовольство.
– Без вас разберусь, что мне делать, – цежу я и демонстративно стучу еще раз. Разумеется, мне никто не отвечает.
Тисецкий медленно окидывает меня взглядом, ухмыляется.
– Как вы интересно сегодня вырядились. Решили прикинуться пай-девочкой? – чуть погодя спрашивает он. – Думаете, поможет?
Я решаю не отвечать, отхожу немного в сторону, делаю вид, что изучаю плитку под ногами. Сердце бьется быстрей обычного, ладони потеют. Вот какого черта он притащился? Говорил же, занят будет.
Из кабинета, располагавшегося дальше по коридору, выглядывает полная кудрявая женщина.
– Вы ко мне? – спрашивает она.
– Нет, я к психологу. – Я нервно поправляю воротник свитера. – На консультацию.
– Чудесно! – нараспев произносит женщина с кудряшками. – Я и есть психолог.
Она выходит в коридор и подходит к нам.
– Вы родители Тисецкой или Смирновой?
– Мы не вместе, – быстро говорю я. – Я мама Смирновой.
– А я отец Тисецкой, – мрачно представляется папа Арианы.
– Так значит все в сборе! – Просияв, психолог отпирает дверь своего кабинета и любезно распахивает перед нами. – Проходите, дорогие мои.
Тисецкий прет вперед, а я остаюсь стоять. Психолог глядит на меня вопросительно.
– А можно нам как-то по очереди с вами пообщаться? – шепотом спрашиваю я. – Я не хочу обсуждать свою дочь в присутствии этого человека. – Я киваю в сторону Тисецкого.
– Я и не собираюсь обсуждать с вами детей, – с блаженным видом сообщает психолог. – Мы будем говорить исключительно о воспитании.