Безобразное поведение

– Просто отлично. Раскрасить не забудьте.

– Одну минуту!

Покопавшись в коробке, я выуживаю оттуда желто-коричневый карандаш. С детства этот цвет не перевариваю. В школе мы с подружками называли его «цветом детской неожиданности». Самое то – для Тисецкого. Склонившись над рисунком, я добросовестно раскрашиваю желто-коричневым ствол и ветви.

– Листья рисовать?

– Листья не нужны. Просто обрисуйте контур кроны и закрасьте.

– Каким цветом? – Я злорадно усмехаюсь. – Зеленый сломался. Есть синий, оранжевый, фиолетовый…

Тисецкий придвигает к себе коробку с карандашами, покопавшись в ней, задумывается. Я не спешу делиться с ним тем лайфхаком, с помощью которого получила зеленый.

– Возьмите вот этот, – наконец говорит Тисецкий и протягивает мне розовый карандаш. Получится цветущая сакура. Цветущие деревья – это красиво, жизнеутверждающе.

Вид у него делается бесхитростный, даже немного наивный. Я решаю проявить милосердие и больше над его рисунком не глумлюсь. Не торопясь, обвожу ветви волнистой линией, закрашиваю. Потом пририсовываю сверху солнце и пару облаков. Получается довольно симпатично.

– Готово. – Я кладу рисунок перед Тисецким. – Довольны?

Он придирчиво оглядывает мою работу так и сяк.

– По-моему, у вас вышло как-то по-детски, – меланхолично сообщает он в итоге. – Психолог решит, что я инфантильный.

– Вы такой и есть! – злобно бурчу я. – Прикинулись жертвой, переложили свою работу на хрупкие женские плечи. Наверное, и посуду дома не моете, на жену скинули все дела по дому и сидите довольный.

– У меня посудомоечная машина. И робот-пылесос, – с гордым видом заявляет Тисецкий. – Перерисовывайте мне дерево.

– Не буду!

– Перерисовывайте, – с нажимом повторяет он. – Я понял, что хочу себе дуб с красной листвой. И коня.

– А я хочу миллион долларов. Если у вас есть – давайте сюда, и тогда будет вам дуб.

Я придвигаю к себе свой рисунок, продолжаю его раскрашивать. Тисецкий некоторое время молчит, но потом снова принимается канючить:

– Не хотите рисовать мне новый рисунок, отдавайте свой.

– Не дождетесь. И вообще, вашей руке уже явно легче – сами ваяйте себе хоть дуб, хоть баобаб.

Я все же пририсовываю своему дереву новую ветку, чтобы замаскировать нестирающуюся коричневую полосу. Немного подумав, добавляю к рисунку солнце и ромашки с васильками. Тисецикй зачем-то мнет бумагу. Я стараюсь на него не смотреть, сосредоточиваюсь на рисунке. В какой-то момент серьезно так увлекаюсь, с головой ухожу в раскрашивание небосклона.

Хлоп! В тот момент, когда я меньше всего это ожидаю, в лоб мне врезается шарик из бумаги. Я в изумлении гляжу на Тисецкого.

– Рисуйте мне дуб! – приказывает он и берет в руки еще один бумажный шар.

– Не буду.

Он бросает бумажный шар в меня. В этот раз тот попадает мне в грудь.

– Вы вообще адекватный? – сухо спрашиваю я.

Тисецкий берет в руки новый ком бумаги:

– Рисуйте мне дуб. И коня.

– Может, вам еще и спеть?

В лоб мне врезается новый шарик.

Я вскакиваю.

– Прекратите! Немедленно!

Он демонстративно прицеливается и мечет в меня очередной бумажный шарик. У меня чуть пар из ушей не валит от злости. Я хватаю с пола первую попавшуюся книгу и, задрав ее над головой, угрожаю:

– Сейчас же прекратите меня доставать, или я тресну по вашей тупой башке вот этим фолиантом.

– «Управление гневом», кстати, называется, – меланхолично констатирует Тисецкий. – Вам бы не помешало ознакомиться.

Я бросаю взгляд на обложку. И правда – «Управление гневом».

– Сейчас с этим замечательным изданием ознакомитесь вы, – с нарочитой суровостью сообщаю я. – Если не угомонитесь.

– Ну валяйте, – соглашается он. – Добейте меня, пусть психолог увидит, что вы опасны для общества. Так и представляю: она возвращается, а я тут валяюсь в отключке.

Я отшвыриваю «Управление гневом» и выбираю из кучи книг на полу самую маленькую.

– Раз вы такой хлипкий, я лучше вот этим вас сейчас приложу. – Я невольно изучаю обложку. – «Женская логика» называется.

– О, давайте, – Тисецкий оживляется, – будет довольно символично. Если не возражаете, я все это даже на телефон сниму. Для истории. Ну, и чтобы психолог заодно смогла полюбоваться.

Он включает на мобильнике камеру, направляет на меня. Я сразу подбираюсь. Мне вот только компромата для полного счастья не хватало.

– Хорошая, должно быть, книга, – спокойным голосом говорю я. – Полезная.

Аккуратно сложив «Женскую логику» на стол, я с гордым видом возвращаюсь в кресло, докрашиваю рисунок.

В кабинет вплывает психолог.

– Извините, что так долго. Фотограф немного увлекся, сказал, что у него давненько такой сочной фактуры не было. – Психолог смущенно хихикает.

Тисецкий тут же убирает мобильник, а я пересаживаюсь к нему на диван, освобождая кресло для психолога.

– Так-так, ну давайте сюда свои работы, – просит психолог, плюхаясь на свое место. – Крайне любопытно взглянуть, что у вас получилось.

Я первая протягиваю ей свое чудо-дерево. Руки чуть дрожат от волнения, сердце колотится часто-часто. Честное слово, я уже лет сто так не волновалась.

Психолог внимательно оглядывает мой рисунок и, поджав губы, качает головой.