Безобразное поведение

Она, как зомби из ужастика, наступает на меня и почти силой вталкивает в кабинет.

Глава 4

– Вот сюда, на вешалку, курточки свои пристраивайте, – воркует психолог. – И наденьте бахилы.

В кабинете у нее довольно уютно. У окна стоит кресло, а почти напротив него – диван. Между креслом и диваном расположился столик, заваленный какими-то книгами и вязаньем. Когда мы с Тисецким нацепляем бахилы, психолог падает в кресло и указывает нам на диван. Мы с Тисецким переглядываемся. Никто из нас не желает сидеть рядом друг с другом. Я озираюсь в поисках какого-нибудь стула. Нахожу только табуретку – в углу кабинета, правда, ее уже оседлал горшок с кривым кактусом.

Тисецкий плюхается посередине дивана, всем видом намекая, что я могу постоять. Я иду к табуретке, сгребаю с нее горшок. Тот, оказывается, адски тяжелый. Я верчу головой, гадая, куда его поставить. По правде говоря, хочется запустить горшок в Тисецкого, которой ведет себя совсем не как джентльмен.

– Не трогайте Аркадия! – нервно вскрикивает психолог. – Он у меня совсем недавно, еще не освоился. Ему противопоказаны стрессы.

– А куда же тогда мне сесть? – Я делаю жалобный вид.

– На диванчик садитесь, – психолог нацепляет очки, выуживает из-под горы книг на столике блокнот и ручку.

Я ставлю Аркадия на место, подхожу к дивану. Тисецкий и не думает подвинуться. Я сверлю его взглядом.

– Садитесь уже! – торопит психолог. – У нас мало времени. Через сорок минут ко мне придут другие родители.

– Подвиньтесь, – строго говорю я Тисецкому.

– Зачем это? – с вызовом спрашивает он. – Втискивайтесь так. Вы вроде стройная, должны поместиться.

Он откидывается на спинку дивана, складывает руки за голову. Вид у него крайне самодовольный. Я кошусь на психолога. Она снова роется в куче книг, совершенно игнорируя нашу с Тисецким перепалку. А я-то думала, психолог вступится за меня из женской солидарности.

Я снова поворачиваюсь к Тисецкому.

– Двигайтесь, – цежу я. – Быстро.

– И не подумаю. Мне именно так удобно и подстраиваться под вас я не собираюсь.

Помявшись, я все же впихиваюсь на край дивана, от души зарядив Тисецкому под дых локтем. Тисецкий охает и складывается пополам. Так ему и надо!

Психолог вскакивает, обойдя кабинет, останавливается у шкафа, начинает перебирать бумаги, в беспорядке сваленные на полках. Тисецкий все же отодвигается, складывает руки на груди. Вид у него снова делается напряженный и грозный.

Психолог находит какую-то розовую папку и светится от счастья. Торопливо вернувшись в кресло, она прикладывает пухлую ладонь к груди и выдает:

– Дорогие родители, хочу начать с того, что детки у вас замечательные. Очень талантливые. Творческие. И, конечно же, неординарные. Но, разумеется, проблемки в поведении у них имеются. Да… – Психолог помахивает папкой. – А у кого их нет? У всех они бывают время от времени. Ну и ничего, справимся.

У Тисецкого звонит телефон, чертыхнувшись, он сбрасывает вызов, но даже не думает извиниться.

– Поведение детей лишь индикатор проблем в семье, – продолжает с прежним энтузиазмом психолог. – Дети начинают хулиганить, когда дома им неуютно. Они как бы сигнализируют своими проделками: «помогите нам, спасите».

– У нас дома все замечательно, – вставляю я. – Мы с Люсей отлично ладим, она ни на что не жалуется.

– Пфф! – психолог закатывает глаза. – Ну что вы мне рассказываете, мамочка? Я работаю психологом двадцать пять лет, у меня опыт. Дыма без огня не бывает. Вашей девочке однозначно плохо дома.

– Да нет же! – Я чувствую, как закипаю. – Мы с ней даже не ссоримся никогда.

– Значит, ваша дочь болезненно реагирует на ваши скандалы с мужем, на напряжение в ваших с ним отношениях, – вворачивает психолог.

Тисецкий таращится на меня с любопытством. Как будто все, что говорит психолог, касается исключительно меня.

– У меня нет скандалов с мужем, – нарочито спокойно заявляю я. – Мы уже два с половиной года в разводе.

– Ага, вот оно в чем дело! – Психолог даже обрадовалась. – Ваша девочка до сих пор не справилась с травмой, случившейся из-за распада семьи. Ее сердце до сих пор кровоточит. Ее маленькая детская душа разорвана в клочья.

Я, кажется, зеленею.

– Вы… вы ошибаетесь. Люся хорошо восприняла наше с мужем желание развестись.

– На словах? Поверьте моему опыту, дети готовы заявлять все, что угодно, лишь бы родители не переживали. – Психолог приспускает очки, оглядывает меня поверх них. – Я смотрю, вы и сами еще не отошли от развода. Вон вы какая напряженная, вся сжались прямо. Голосочек-то как у вас дрожит. – Она сочувственно качает головой. – А дети, они же все считывают. Считывают вот это ваше напряжение, ваш раздрай. Вы, наверное, еще и плачете по ночам в подушку, да?

– Не плачу я! У меня все прекрасно.

– Разве? Вот вы сказали, что все прекрасно, а сами сжали руки в кулаки, – подмечает психолог. – Ваше тело сигнализирует, что вам плохо. Нестерпимо! Вы же прямо как на иголках все время, как зашли в кабинет. Ну и долго вы протянете в таком напряжении? – Она делает максимально трагический вид. – Вам необходимо ходить на личную терапию, чтобы проработать травму отвержения. Если вы этого не станете делать, у вас не только у дочери психика будет страдать. Вы сами нахлебаетесь проблем. Здоровье посыплется на раз-два. И вы однозначно не сможете построить новые отношения.

– У меня все хорошо в личной жизни, – вру я. – У меня уже есть новые отношения, в них все прекрасно.

– Серьезно? – Психолог выглядит неприятно удивленной. – Вот у меня на консультациях постоянно так: родители заверяют, что в их семьях все отлично. Но вот если копнуть… Я более чем уверена, что ваша дочь в контрах с вашим новым мужчиной, что он ее обижает.

– Нет! – почти кричу я. – Они еще не знакомы. Но он прекрасный человек, он умный и добрый…

– В общем, понятно, – перебивает психолог. – Все, как я и говорю, ребенок заброшен, маме не до него. Мама у нас бегает по свиданиям, маме срочно подавай новые отношения.

У Тисецкого вырывается смешок. Видимо, ему доставляет удовольствие наблюдать за моим унижением. А вот, кстати, почему психолог до него не докапывается? Почему она именно ко мне пристала? Зря я, наверное, призналась, что в разводе. У нас в обществе почему-то принято считать, что разведенная женщина – это человек с каким-то серьезным дефектом. Даже если ты сама подала на развод – все равно вердикт прежний: ты – бракованный элемент.

Впрочем, мне плевать, что обо мне думают такие, как Тисецкий.

В дверь неожиданно стучат и, не дожидаясь ответа, в кабинет заглядывает пожилая женщина с красными волосами.

– Антонина, можно тебя на минуту? – говорит она, удивленно на нас поглядывая.

– А что такое? – Психолог хмурится, делает максимально занятой вид. – У меня консультация, люди пришли…

– Там фотограф приехал, – перебивает красноволосая. – Надо щелкнуться по-быстрому.

– Щелкнуться? – Психолог оживляется. – Уже бегу.

Красноволосая скрывается за дверью, а психолог начинает метаться по кабинету.

– Так, родители, мне сейчас нужно ненадолго отлучиться, – тараторит она. – Буквально на пару мгновений. Вы же пока выполните небольшое задание. – Она достает из шкафа коробку с карандашами и фломастерами, пачку бумаги и выкладывает все это на столик перед нами, грубо спихнув книги на пол. – Нарисуйте, пожалуйста, каждый по дереву. Любому.

– Зачем? – обескуражено спрашиваю я.

– Это такая диагностика, – психолог глядит на меня снисходительно. – Проективный тест называется. Когда вернусь, я оценю ваши рисунки. Это поможет мне понять, какую философию вы транслируете детям, способны ли вы быть им надежной опорой.

Она наспех приглаживает свои кудряшки и выбегает вон. Мы с Тисецким почему-то поворачиваемся друг к другу.