Безобразное поведение

– Странная тетка, – медленно произносит он. – По-моему, у нее самой не все дома.

– С чего это вы взяли?

– Она придумала имя кактусу. И задания у нее дурацкие. – Он кривится, ворошит карандаши в коробке. – С чего она решила, что мы станем заниматься такой фигней, как рисование? Еще бы пазлы нам предложила. Или пирамидку из кубиков.

Я задираю подбородок и быстро пересаживаюсь от него в кресло психолога. Уж я-то нарисую чертово дерево, как и просили. Новая порция упреков мне не нужна. У меня и так репутация изрядно подмочена той анкетой, где Люська написала, что я луплю ее за двойки.

Придвинув к себе столик, я выкладываю перед собой несколько карандашей и лист бумаги. Что там, по словам психолога, должен означать рисунок? Опору? Надо, значит, ствол потолще нарисовать и листья крупней. На меня ведь прекрасно опереться можно, никто еще не жаловался. Мой бывший муж вообще висел на мне, как коала. Палец о палец не ударил дома, считал, что уборка, готовка и мытье посуды – это исключительно женское призвание. А уж как нервы мне трепал придирками – ужас. И ничего, я справилась, не сломалась.

Я склоняюсь над бумагой и быстро набрасываю контуры будущего дерева-великана.

– Блин, вы серьезно? – вдруг цедит Тисецкий. – Вы правда без вопросов станете участвовать в этом балагане? У вас вообще, что ли, самоуважения нет?

Вздрогнув, я поднимаю на него глаза.

– Чего вы от меня хотите?

– Зачем вы вцепились в карандаши? Ностальгия по детскому саду?

– Мне совсем не сложно выполнить задание психолога.

– Но оно же бредовое!

– С чего вы взяли? Вы тоже психолог?

– Нет, – чуть помедлив, отвечает он. – Я краснодеревщик.

– Ну так и не вам судить, бредовое задание или нет.

Шумно выдохнув, Тисецкий встает, подходит к окну.

Я на секунду прикрываю глаза, чтобы подробней вспомнить поручение психолога. Она вроде бы говорила еще что-то про философию, которую мы транслируем. Видимо стоит добавить на ветки плоды, да побольше. Типа я питаю Люську собственной мудростью по полной программе.

Я быстро пририсовываю к дереву всякое разное: яблоки, груши и даже апельсины. Начинаю все с энтузиазмом раскрашивать. Тисецкий возвращается на диван, залипает в телефоне. Я стараюсь на него не смотреть, чтобы не отвлекаться.

Тоже мне бунтарь! Рисовать ему, видите ли, лень и не хочется. Сейчас психолог вернется и выдаст ему негативную характеристику. Даже хорошо, кстати. Пусть уже отвлечется от меня и моих семейных проблем. А то заладила тут: «вы не отошли от развода, вы такая напряженная, ко-ко-ко».

В животе у меня почему-то все сжимается и дрожит, во рту пересыхает. А что если психолог отчасти права? Что если Люсю на самом деле нервируют мои попытки устроить личную жизнь? Ворот свитера снова начинает меня душить. Я оттягиваю его пальцами, закусываю губу.

Вообще, дочь часто говорит, что хорошо бы мне снова выйти замуж. Но, может, она это в шутку, а в глубине души совсем не рада моим новым знакомствам. Хорошая мама, на моем месте, наверное, отложила бы свидания, пока у дочери все не наладится.

Я представляю, как пишу Марку, что пока не готова к отношениям. Стержень карандаша, которым я крашу листья, противно хрустит и отлетает в сторону. Наверное, я слишком сильно надавила на карандаш.

Украдкой вздохнув, я ковыряюсь в коробке, надеясь найти новый – точно такой же. Как назло, других зеленых там нет. Точилки тоже не видно. Ну класс! И как мне докрашивать рисунок? Оранжевым, что ли, оставшиеся листья замазывать? Типа я уже немолодое дерево, типа совсем скоро осыплется с меня листва. Буду стоять седой и одинокой, а злой ветер станет трепать и ломать мои ветви. А потом меня вообще какой-нибудь молнией бахнет. Если ты дерево-одиночка, каждый ураган способен смести тебя с лица земли.

Так, стоп! Что это у меня в голове за чепуха? Прямо какие-то поэтические фантазии. И все из-за этого дурацкого рисунка. Тисецкий прав, у психолога не все дома, не стоит принимать ее нелепые задания всерьез.

Я закрашиваю оставшиеся листья голубым, потом прохожусь поверх него желтым. Получается весьма сносный зеленый. Полюбовавшись, я начинаю раскрашивать кору.

– Ладно, уговорили, – вдруг брякает Тисецкий и резко дергает столик к себе.

Стержень коричневого карандаша у меня в руке проезжает через весь лист, оставляя под собой уродливую полоску.

– Что вы, черт возьми, делаете? – кричу я.

– А какого фига вы себе весь столик захапали? Делиться надо.

– Вы мне рисунок испортили! Вот, полюбуйтесь! – Я тычу пальцем в коричневую полосу. – Вы мне все изуродовали.

– Да ничего там у вас страшного не случилось, – огрызается Тисецкий, – стеркой пройдитесь.

– Это цветной карандаш, он не стирается.

– Ну давайте я попробую, – бурчит он и пытается выхватить у меня рисунок.

Мне почему-то кажется, что он собирается его присвоить. Я пугаюсь и со всей дури трескаю его по руке.

– Ай! – Тисецкий отшатывается. – Вы совсем уже?

– Руки прочь от моего дерева! – шиплю я. – Вы и без того уже напортачили.

Я беру ластик и остервенело тру коричневую полосу. Она, в принципе, стирается, но вместе с бумагой.

– Пририсуйте еще одну ветку, – с сарказмом подсказывает Тисецкий. – С бананами.

– Без вас разберусь! А вы вместо того, чтобы лезть с непрошеными советами, лучше своим рисунком занимайтесь.

– Каким образом? Вы, между прочим, отбили мне рабочую руку. – Он вытягивает ладонь перед собой, слабо шевелит пальцами. – Смотрите, пальцы с трудом шевелятся. Вам теперь придется нарисовать дерево вместо меня.

– Что? – Я даже цепенею от такой наглости. – Не дождетесь. Не стану я за вас рисовать.

– У вас нет выхода, Ольга. Если не будете рисовать, мне придется объяснять психологу, почему я не выполнил задание. – Он откидывается на спинку дивана, сложив ногу на ногу, прищуривается. – А я, знаете ли, не умею врать. Я честно расскажу, что вы на меня напали и покалечили.

– Психолог вам не поверит.

– Почему же? Я умею быть убедительным.

– Да я… я вас только слегка стукнула.

– Вы совсем не умеете управлять гневом, не способны себя контролировать, – с деланным сочувствием произносит он. – Наверное, вам и правда не помешает индивидуальная терапия. Без нее вы, может, начнете поднимать руку на ребенка.

– Ладно, уговорили! – цежу я. – Так и быть, нарисую это чертово дерево вместо вас. – Я выхватываю новый лист бумаги, достаю простой карандаш. – Что именно вы хотите? Яблоню, елку? Командуйте!

– Можете рисовать на ваш вкус, – великодушно разрешает Тисецкий. – Но проявите фантазию.

Я из вредности набрасываю щуплое деревце с корявыми ветвями. Показываю ему:

– Пойдет?