Мысы Ледовитого напоминают

«Много веков назад на пясинских берегах начали селиться люди – русские переселенцы из западных районов страны, стремившиеся найти здесь долгожданную вольницу. […] к десяткам русских поселений на реке Пясине потянулись кочевники, тунгусы и самоеды в надежде на выгодный товарообмен. В результате ассимиляции (кровосмешения) этих народов с русскими образовался новый субэтнос – затундренные крестьяне, первое документальное упоминание о которых относится ещё к 1610 году. Кстати, затундрой в те времена называли всю территорию как Пясинской, так и Хатангской водной системы». (Стрючков С. А. Затундра. Путевые заметки // Заполярный вестник (газета, Норильск), 2.09.2011).

Добавлю, что затундренные крестьяне вложили свой генофонд в формирование некоторых народов Таймыра [Народы России, с. 149, 285], а для этого они к 1600 году уже должны были расселиться по Южному Таймыру, включая Хатангу. И действительно, недавно в её низовье найдено бревно в русском срубе, росшее до 1585 года. Видимо, полагают авторы, это самая ранняя дата появления русских в низовье Хатанги [Мыглан, Ваганов, с 181]. Она могла послужить и местом отплытия ПСФ. Мысленно проследуем по ней.

* * *

Имея деньги, меха и обменный фонд, на Хете можно обзавестись товарами из Туруханска (мука, соль, порох, свинец) и кочами, построенными здесь же. На них можно сплыть вниз, в зимовье – оно первоначально называлось Пясинское и, вероятно, располагалось на месте нынешнего поселка Хатанга [Белов // ИПРАМ, с. 44]. Там, щедро заплатив приказчику (якобы из почтения, а на самом деле, дабы не проверял груз), можно пройти вниз. Приказчик вряд ли посмеет возражать ватаге с ружьями, а чтобы не послал он тайком гонца с доносом, нужно показать ему «грамоту». Но зимовать там нельзя – за зиму так или иначе содержимое кочей станет всем известно.

Зимовать можно только в совсем безлюдном месте, и таковое нашлось – это остров Большой Бегичев. На его юго-восточном берегу сто лет назад (1908 г.) Никифор Бегичев (о нем пойдёт речь в Повести) обнаружил избу с предметами XVII века (см. Прилож. 3). Отсюда до мыса Фаддея при удаче можно пройти в одно лето, а можно и застрять во льдах, что показала ВСЭ через сто лет после ПСФ, показала при почти тех же условиях.

За мысом Фаддея кочи, как видно, потеряли друг друга во льдах и тумане. Один, видимо, затонул у бухты Симса. Судя по отсутствию здесь массы соболей, спасти удалось немногое. Вернее всего, часть людей здесь погибла, включая атамана и служилого – брошены оказались и булава, и грамота. Точнее, булава осталась лежать на вершине холмика – не на могиле ли?

Заведомо спаслось трое, но их могло быть больше. Они построили избушку, в каковой трое оставшихся умерли, но кто-то из спасшихся мог уйти по суше, пытаясь выйти к людям. Судя по малому количеству остатков пищи (за печкой лишь горка песцовых костей, в ней 10 песцовых черепов), оставшиеся умерли ещё до Рождества, голодные и замёрзшие.

По всей видимости, двое съели третьего: крышку одного из черепов Окладников нашел наполненной «культурным слоем» избушки, а кости – по всей избе. (В печи он обнаружил обгорелую кость, похожую на теменную кость человека, но никакой догадки не высказал. Четвёртый череп?) Словом, в тот ад, который, как они верили, уготован грешникам, страстотерпцы отправились из жутко реального ада, ада ледяного, худшего, чем описан у Данте.

Сложнее понять, что стало со второй группой. На острове Фаддея лежали остатки небольшой шлюпки и огромная сгнившая масса пушнины, вряд ли на ней (вместе с людьми) уместившаяся. Монет здесь найдено меньше, чем у избушки, а ценностей больше, и это наводит на мысль, что приплывшие выложили (в одежде, разложенной для просушки) далеко не все монеты.

Ныне на островах Фаддея много дичи, и похоже, что люди решили устроить на северном острове стоянку. Они начали раскладывать вещи для устроения лагеря (в том числе топоры и шкуры) и охоты (ружья и припасы к ним, луки и стрелы). Вероятно, они собирались чинить разбитую лодку. Но ни очага, ни людских костей нет. Все вдруг спешно покинули остров (о возможных причинах см. Прилож. 4). Они либо сразу погибли, либо остались на зиму без самых нужных вещей. Словом, и тут был ледяной ад.

5. Спасение по-нганасански

Принято считать, что север Таймыра всегда был необитаем и коренное население не кочевало севернее оз. Таймыр. Однако реки, впадающие в озеро Таймыр с северо-востока, носят местные названия[29 - Восточнее реки Северной (см. карту 1) все названия на подробной карте – местные], а Б. О. Долгих привел рассказы нганасан, которые в 1927 году сообщали ему, что где-то западнее реки Таймыр (Нижней Таймыры?) стоят древние нарты и лежат кости людей.

«Рассказывают нганасаны также о каких-то старых избах[30 - Коренные таймырцы изб не ставили, а русские могли, но только по морскому берегу, так как именно там до наступления LIA был свежий плавник.] на берегу Харитона Лаптева… Таким образом, у людей, отправившихся из залива Симса на запад, было не так уж мало шансов добраться до каких-либо населенных пунктов на северо-западном побережье Таймыра, которое в XVII и даже XVIII в. представляло не такую безлюдную пустыню, как в XIX в.» [Долгих, 1943, с. 225].

Действительно, по мере развития похолодания Крайний Север всё более пустел, но климатические даты мы знаем теперь иные: как раз в XVII веке был один из пиков похолодания. Да и путь спасения едва ли мог быть избран нашими героями на запад, ибо ничто на него не указывало: там нет речной долины, единственной возможности для передвижения. А вот идя на юг, кто-то мог надеяться спастись и даже в самом деле спастись.

Борис Осипович Долгих. 1948 г., Подкаменная Тунгуска

На эту мысль наводит упоминание некой русской артели, которая когда-то прошла отсюда на юг (видимо, к населённой части Хатанги) посуху. Версию такого возвращения рассматривал энтузиаст истории Арктики полярник Владилен Троицкий. Он напомнил сообщения двух авторов (Н. Витсен, Ф. Страленберг), писавших около 1700 года о том, что некие люди с дальнего севера Таймыра сумели пройти на юг до населённых мест. Один автор сообщил, что возвращавшиеся видели море слева и море справа (это могло быть, по Троицкому, только озеро Таймыр). Троицкий заключил, что речь могла идти о наших героях, и лихо провёл (чего делать не следовало) по карте дугу от бухты Симса на Хатангу как предполагаемый путь. Он писал [Троицкий, 1991, с. 165]:

«можем заключить, что… на двух кочах была сделана попытка пройти морем от Хатангского залива к Енисею, вывезти много пушнины. В районе островов Фаддея льды преградили путь; один коч был раздавлен льдом у северного острова Фаддея, имущество с него было вынесено на остров, люди, выбираясь на материк, погибли. Второму кочу удалось пройти до залива Симса, где команда высадилась, построила для ослабевших избушку и ушла на юг через горы Бырранга».

Допущение «через горы Бырранга» слишком смело, и Леонид Свердлов, полярник и историк Арктики, возразил: люди, потерпевшие крушение, если они в здравом уме, должны были держаться берега, где есть топливо (плавник) и двигаться на восток, где могли надеяться встретить людей [Свердлов, 2001]. Возражение верно, но лишь в отношении тех, кто мог идти с севера (от мыса Челюскин). Но если путь их был южный, то наши герои уже плыли там и теперь, возвращаясь, знали, что назад идти смысла нет: берег приведёт их, еле живых, в безлюдное низовье Хатанги, притом в лучшем случае к следующей зиме. Иными словами, они знали, что спастись (выйти к людям) можно только по диаметру полукруга, то есть, если идти на юго-юго-запад, по суше.

Свердлов прав здесь в том, что русские полярники привыкли ходить по берегам и обогреваться дровами. Но жители дальней тундры, где дров нет, издревле обогревались животным жиром. Так же через 250 лет обогревался Фритьоф Нансен, зимуя на Земле Франца-Иосифа. И, кстати, среди предметов ПСФ есть два таза, закопчёные изнутри, но чистые снаружи — в них горел жир. В отличие от громоздких дров, бочонок с топлёным жиром вполне мог улечься в одной нарте рядом с сушеными мясом и рыбой, под сложенным чумом.

«В горах же Бырранга выжить в те времена было просто невозможно», пишет Свердлов. Да, по этим нагромождениям голых холмов пройти они, плохо снабжённые, не могли никак. Дичи там зимой нет, а морозы злей, чем на берегу. Но и отбрасывать версию только потому, что нам она немыслима, не следует: ведь пеший переход Нансена к Полюсу, а затем (не достигнув его) к Земле Франца-Иосифа и через неё тоже выглядел и выглядит безумным, но удался.

А вдруг в самом деле прошли? Разумеется, не «через горы Барранга», как простодушно записал покойный Троицкий. Это невозможно, да и ненужно, коли есть реки. Река сама находит путь к морю, а люди, таща вверх по её льду нарту, могут дойти до истока. Истоки же рек, текущих в разные стороны, бывают очень близки и доступны для волока, то есть для перетаскивания лодки по суше (в данном случае, нарты по снегу).

И стоит нам глянуть на карту 1, как путь их возможного спасения проступает с достаточной очевидностью. Из бухты Симса, как верно заметил Троицкий, идти следует к заливу Фаддея, который уже известен нашим героям (напомню, Троицкий рассматривал южный путь). В большом заливе естественно ожидать найти устье большой реки (как через сто лет надеялись участники ВСЭ). Её там нет, но по пути ушедшим встретится небольшая река Фаддея, и тут нужно не искать большую, а значит, заведомо длинную, реку, но идти вверх по замёрзшему руслу данной речки. Выбрать её нетрудно, но в одном лишь случае: если путники (или кто-то из них) до этого по ней сюда и пришли с юга. О такой возможности будет сказано далее, в п. 9.

Выбор русла надо сделать до начала полярной ночи, а дальше, по руслу, можно идти и в темноте, звёздными и лунными днями, в лютый мороз. Когда же бушует пурга, отлёживаться, сгрудившись, в чуме (так делали многие). Русло речки вскоре (вёрст через 40) повернет прямо на юг, и начнется долина, которая через 15 вёрст выйдет к реке Жданова, и надо идти по ней вверх, до реки Горной, текущей с юга[31 - Этот путь мне помог найти, сам того не зная, Ф.А. Романенко, полярник и внимательный историк Арктики – он рассказал мне про несостоявшийся урановый рудник близ реки Жданова (см. ЛР). Ища его развалины на подробной карте, я обнаружил исток реки Фаддея в долине реки Жданова, а затем остальное. Есть и другие пути из залива Фаддея с удобными волоками, например, по реке Становой.]. Она приведёт к вытянутому озеру (в сухое лето это цепь озёр, именуемых Перевалочными), лежащему в долине, из которой течёт река Сочавы в бассейн озера Таймыр.

Есть и другие пути с волоками (например, по реке Рыбной), так что спастись могли и люди с острова Фаддея, если не погибли там, а достигли материка. Поняв, что на север во льдах им пути нет (через сто лет участникам ВСЭ льды здесь предстали как вечные), наши страстотерпцы имели всего две возможности: либо сразу бросить коч и уходить по суше, либо плыть на юго-восток и бросить его весной, ибо льды не могли бы выпустить его раньше июля, а тогда до зимы людей не достичь. За полвека до них так же бросил весной корабль великий Баренц, бросил на Новой Земле, у мыса Желания.

Фёдор Александрович Романенко

Сложнее понять, как уцелевшие странники могли двигаться летом на юг, через озеро Таймыр, не имея лодки. Понять помогает упомянутое в начале очерка обстоятельство: хотя к северу от озера Таймыр почти все названия русские, но как раз та река, текущая в озеро Таймыр, куда впадает река Сочавы, носит местное имя. Для нас оно труднопроизносимо: Нюнькаракутари.

Это название значит, что низовья Нюнькаракутари, а с тем и СВ берег озера Таймыр, были известны таймырцам еще до прихода русских и что, следовательно, наши путники могли летом найти там помощь и быть переправлены на южный берег озера. Если они, идя по этому пути ранее на север, не обидели таймырцев, то теперь, возвращаясь, помощь могли получить легко.

Это значит, что её низовья известны были до прихода русских и что, следовательно, наши путники могли летом найти там помощь и быть переправлены на южный берег озера Таймыр. Если они по этому пути уже прошли ранее на север и теперь возвращались, то среди них почти наверняка были в качестве проводников местные жители, и помощь они могли получить легко.

Оттуда путники или сами добрались до «Большой земли», или остались жить в южной части Таймыра. Им, смею полагать, было бы самоубийственно нести назад краденые ценности (откуда взяли?), да и не на чем. Но несколько монеток, перстень и связку шкурок мог припрятать у себя каждый.

6. Куда они могли деться?

На этот вопрос Долгих нашёл остроумный ответ, но не среди найденных вещей, а в северных мифах. В статье [Долгих, 1943] изложена легенда, которую привожу почти дословно.

Среди северных народов, от Енисея до Индигирки, бытует в разных вариантах следующая легенда. Охотник (эвенк или якут) около берега моря встречает заросшего волосами человека. Тот знаками показывает охотнику не следовать за ним. Но охотник идёт по следу волосатого человека, доходит до его избы и входит. В сенях он видит много медведей разного цвета, а также клыки мамонта, сложенные, как поленица дров. В самой избе на нарах спит несколько волосатых мужчин большого роста и белолицая красивая женщина. Она дарит ему драгоценную пушнину и просит скорее уйти: если её братья проснутся и застанут его здесь, то убьют, так как они здесь живут, скрываясь от остальных людей.

Довольно-таки ясно, что волосатые люди – это русские, для которых ещё нет у тогдашних жителей севера Сибири названия, а разноцветные медведи – незнакомые ещё оленеводам ездовые собаки. То есть, легенда очень стара, что Долгих и отметил. Она гласит, что некоторые из первых русских подолгу жили, избегая выходить к своим соплеменникам. А что таких отшельников сборщики ясака действительно искали, мы знаем из ясачных записей. Долгих справедливо отметил, что здесь переплетены древний и более поздний сюжеты.

Важно, что эта легенда есть и у нганасан. Она, в отличие от приведённого выше обобщённого скучноватого конспекта, дана в книге [Долгих, 1976] целиком, и в этом замечательном рассказе мы можем видеть как побудительные мотивы наших героев, так и способ их спасения. Звучит она так.

Охотник (эвенк) женат, но бездетен, и совсем беден. При встрече с ним «волосатый» издалека машет ему куском красного сукна и оказывается люто голоден и тут же поедает брошенную ему охотником мёрзлую тушку зайца [Долгих, 1976, с. 152]. Далее, войдя в избу «волосатых», охотник обнаруживает спящих – трёх мужчин и девушку, «лицо белое, красивое, сама большая».

Охотник очень захотел её, и далее следует замечательная беседа.

«Парку сбросил и рядом с ней лёг. Немного толкнул её. Она спит, не слышит.

– Эй, что буду делать?

Тут она проснулась.

– Ты что за человек?.. Однако, тебе что-то надо от меня?

– Как не надо. Маленько-то тоже надо.

– Это, по-моему, худо. Почему ты так делал? Разве так делают? Ты меня знал?

– Нет, не знаю.

– Конечно, не знаешь… Тебя учить надо, другой раз тогда не будешь так делать. Ты кто? Бедный?

– Бедный.

– Что надо?

– Жизнь надо. Совсем я беден.

– Если жизнь надо, тогда помогу. Если бы ты ко мне не лез, хорошенько бы я помогла. Теперь только немного помогу. Без чего-нибудь всё-таки не отпущу.

Близко от себя достала девка чёрную мягкую шкуру. Шерсть как серебро.

– Это унесёшь с собой. Грамотные люди посмотрят и цену скажут. Она очень дорогая. Это дам. У меня три брата. Как ты выйдешь, я им скажу про тебя, потому что твою дорогу они все равно увидят… На улицу выйдешь, скорее уезжай. Дойдёшь до своих, про нас не говори. Может быть, много гостей к нам будет. Это худо, неладно будет. Сохрани тайну».