Мысы Ледовитого напоминают

Первый исследователь

Первый же учёный, описавший находки (то был уже известный нам этнограф Борис Долгих), прямо поставил, пусть в иных терминах, вопрос о пути:

«путешественники огибали Таймыр, плывя или с запада на восток или с востока на запад. При первом предположении они могли плыть прямо из Белого моря, Холмогор или Пустозерска, или даже Колы, и могли плыть из устья Енисея. Второе направление допускает возможность плавания либо из устья Лены, либо из устья Хатанги, куда путешественники могли попасть с того же Енисея южнотаймырским водным путём» [Долгих, 1943, с. 220].

Простим автору, далёкому от морского дела, безумную идею прямого плаванья в коче (назначенном плавать близ берега) из Колы в море Лаптевых. Лучше давайте запомним, что южный путь мыслим двумя способами – из Енисея реками Южного Таймыра и из Лены прямо морем. Читаем дальше:

«Наличие значительного количества нереализованных товаров, по нашему мнению, исключает предположение о плавании из устья Лены» «На восточное побережье Таймыра легче всего было попасть из устья Хатанги. Но торговым людям, уже находящимся в устье Хатанги, совершенно незачем было плыть в пустынный район у мыса Челюскина…. Район устья Хатанги скорее мог быть целью для судна, огибавшего Таймыр с запада, но никак не исходной точкой для торговой экспедиции, отправившейся в направлении к мысу Челюскина». «Целью этого плавания, повидимому, был район устьев Хатанги и Анабара, где можно было рассчитывать сбыть товар местному населению (в том числе и многочисленным на севере Сибири XVII столетия русским промышленным людям)».

Да, так писать было можно, поскольку тогда, до раскопок Окладникова, не было ещё ясно, что главным товаром на кочах был мех (см. Прилож. 2). Остальные вещи: несколько новых медных котлов и оловянных тарелок, дешёвых перстней и бус – всего лишь обменный фонд, потребный для нужд самого плавания. Кроме пушнины, в мелком товарном количестве найдены только железные швейные иглы и дешёвые бусы. Сбыть русским было по сути нечего.

Но посмотрим, что у Долгих дальше.

«Плавание вокруг Таймыра, по сравнению с южнотаймырским водным путем, имело для торговых людей… то преимущество, что избавляло их от вымогательства служилых людей на таможенных заставах. Но для того, чтобы попасть на Енисей, торговые люди всё равно должны были пройти мангазейскую заставу».

Из этого странного суждения (будто, заплатив на одной заставе, можно пройти остальные бесплатно) Долгих сделал свой решающий вывод:

«у лиц, вышедших на Енисей из Мангазеи, этого стимула для обхода Таймыра с севера быть не могло, Но зато этот стимул был весьма существенным для судна, отправившегося из… Европейской России. Наиболее вероятным кажется предположение, что торговые люди, потерпевшие аварию около о. Фаддея, плыли прямо из… Европейской России в обход всяких застав».

Но ничего, даже отдаленно похожего на это плавание, никто никогда не совершал, так что нужно было привести хоть какое-то суждение в пользу его возможности. Вот и оно:

«Есть много свидетельств, что русские поморы XVII столетия были прекрасными мореходами, для которых, например, морское путешествие в устье Оби было обычным делом. Весьма вероятно, что наиболее смелые из них плавали и дальше на восток – в Енисейский залив. Находки на о. Фаддея и на берегу залива Симса говорят о том, что отдельные морские путешествия русских мореходов XVII столетия простирались даже дальше Енисея – в обход Таймыра – к устьям Хатанги и, возможно, других якутских рек» (с. 220–222).

В учебниках логики эта ошибка рассуждения называется подменой основания: при доказательстве использовано как факт то, что надо доказать. И очевидный автору факт (к мысу Фаддея легче попасть через Хатангу) отвергнут им тоже путём подмены понятия: Хатанга названа местом назначения.

Тем более, нельзя принимать один вариант потому лишь, что отвергнут другой. (А если есть иные, неучтенные автором, варианты? А если оба невозможны?) И даже не поставлен вопрос: возможно ли в то время было такое плаванье в принципе? (Где, к примеру, пополняли запасы?) Вместо этого заявлено, что поскольку одни поморы достигали Енисея, значит, другие поморы могли огибать мыс Челюскин, а потому третьи в самом деле его обогнули.

Как можно было такую бессмыслицу напечатать? Почему никто не указал на неё автору? Оказывается, всё можно и никто не возразит, если ответ на всё вопросы заранее задан политически. И Долгих прямо его сформулировал:

«После находок на о. Фаддея и на берегу залива Симса приоритет русских мореплавателей в открытии и использовании Северного морского пути можно считать окончательно установленным». Надо изменить и представление о развитии коренных народов, которые, оказывается, «ещё до официального присоединения их территорий к Российскому государству были в сфере влияния передовой русской культуры и экономики» (с. 226).

Словом, раз так нужно нам, значит, так и было у них.

Снова простим автору, этнографу, незнание морской истории: без захода в порты такое плавание никогда не было возможно, а в те годы никто из европейской России давно не мог даже обогнуть Ямал (поморам пришлось освоить очень трудный и маломощный Ямальский волок – см. Очерк 1).

Но как он мог забыть им же описанные сибирские вещи и жительницу Сибири? Очень просто: там Долгих доказывал одно (вот они, наши сибиряки!), а тут другое (вот она, великая Россия!) Каждый довод призван работать здесь и сейчас, а затем о нём можно и нужно забыть. Это – логика мифа, а не науки, что давно и основательно описано мифологами.

Миф оказался кстати

Увы, такой уровень обсуждения таймырских находок стал нормой. Впрочем, не следует во всем винить этнографа – другие, даже историки флота, писали в те годы ничуть не лучше. Его текст, полный противоречий и прямых ошибок, как историко-географических, так и логических, казалось бы, можно только забыть, однако он сразу же был востребован и принят.

Надо понять: шла война, патриотический настрой был общим, а того главного довода, который прямо опроверг идею северного пути (на кочах везли много пушнины), еще не было. Довод появился только в 1945 году, и оба (Долгих и Косой), к их чести, никогда больше на данную тему не выступали (хотя оба, бывший ссыльный Долгих и «безродный космополит», нуждались в укреплении своего шаткого положения). Их, однако, никто и не спрашивал.

Вскоре вышла книжка о Семёне Дежнёве [Белов, 1948], где в обстоятельной вводной главе версия северного пути ПСФ приведена как факт и, что хуже, начисто опущена вся история освоения бассейна Хатанги, поскольку она несовместима с данной версией. А ведь сам Белов эту историю и разрабатывал.

Но то, что мы видим у Долгих, Белова и других ранних авторов, были всего лишь детские игры, всерьёз за дело взялся Окладников. Хатангу как место отправки он отверг, причём опускал факты ещё более откровенно, чем до него: не могло ПСФ прийти ни с Хатанги, ни с Оленька, ибо «первые русские появились на Лене только в тридцатых годах XVII в.» [ИПРАМ, с. 32]. Вот так.

На самом деле таймырские находки не слишком занимали Окладникова: всю жизнь он изучал иные регионы Сибири и Среднюю Азию (став их большим знатоком), так что в лето 1945 года он успел побывать и на других раскопках. В бухте Симса он провёл меньше двух недель, а на острове Фаддея вообще работал пять суток. Тем удивительней дальнейшее.

В ноябре он уже выступает с докладом в Арктическом институте, а до конца года успевает выпустить на эту тему брошюру в издательстве Главсевморпути и статью в «Проблемах Арктики». Статья лишь начинает тему (кратко описаны лишь находки на о. Фаддея), причем автор выражает удивление:

«Так могло случиться лишь вследствие какой-то катастрофы, не позволившей владельцам временно разложенного на камнях имущества взять его с собой или сколько-нибудь надёжно предохранить… Этот общий вывод целиком подтверждается и обстановкой, с которой связаны были находки в заливе Симса: и те и другие одинаково отмечены печатью какой-то трагедии» [Окладников, 1945].

Других статей не появилось, что для научного описания странно. Зато в 1948-м вышла небольшая книга [Окладников, 1948], а в апреле 1949-го в печати уже было объявлено, что готов, отредактирован и сдан в издательство весь сборник итогов поездки Окладникова к мысу Фаддея [Пинхенсон, 1949].

Другого такого оповещения не припомню. Чья-то весьма сильная рука влекла Окладникова и его тему, нужную в год начала «борьбы с космополитизмом», к большой известности. Но готовый сборник был подписан к печати лишь через 2 года, в мае 1951. Что произошло?

А вот что: основной редактор сборника, член-кор Владислав Равдоникас, известный археолог, ярый марксист и поклонник учения востоковеда Николая Марра (каковое незадолго до этого осудил сам Сталин), был ещё в марте 1949 года снят со всех постов, и второго редактора, Окладникова, тоже обвинили в симпатии к Марру. Неудивительно, что сборник столько пролежал, удивительно другое – Окладников не только не последовал за шефом, но ненадолго занял его пост (зав. Ленинградским отделением Института истории материальной культуры) и не пожалел сил, хуля прежнего шефа и единомышленника – есть стенограммы Алымов С. С. Космополитизм, марризм… и археологи на рубеже 1940-1950-х годов // Новое литературное обозрение, 2009, № 97).

В 1950-м Окладников получил Сталинскую премию (за работу по палеолиту Узбекистана), а ещё через год издал-таки сборник ИПРАМ, где стал основным редактором. О поверженном Равдоникасе, разумеется, там ни слова. Вторым редактором стал Дмитрий Пинхенсон, историк Арктики, а бравурное предисловие подписано: «Арктический институт», но кто его писал, не знаю.

Алексей Павлович Окладников

Конечно, хорошо бы узнать, кто спас Окладникова и весь сборник (что мог сделать только кто-то из ближайшего окружения Сталина или он сам), но эту работу оставим изучающим сталинизм. Замечу лишь, что сборник никак нельзя считать обычным научным трудом, где описано всё, что найдено, и где авторы пишут именно то, что думают. Был жесткий заказ, и многие статьи выглядят спешными набросками, к которым спешно добавлены далеко идущие выводы, подчас слабо обоснованные материалом, а то и прямо ему противоречащие. Многое просто изъято.

Прежде всего, нет Описи. О ее существовании мы знаем лишь из незаметной реплики:

«В описи перечисляются древки (стрел Ю.Ч.) тростяные, камышевые, березовые, яблоневые, кедровые, кипарисовые» [ИПРАМ, с. 99].

Но в «Описании остатков древесины» есть (на с. 202) всего две стрелы (кедр) из 60, названных на с. 218. Ближайший к пути ПСФ кипарис рос в Персии, откуда, кстати, через Среднюю Азию возили и шёлк. Не в Мезень, конечно, а на Иртыш и Обь. Сколького из Описи мы еще не знаем?

К таймырским находкам Окладников никогда не вернулся, хотя после той поездки прожил 36 лет. Туда никогда не попал и никто из археологов, несмотря на многие призывы, так что ИПРАМ остался единственным трудом на нашу тему. В заключении его читаем: «бесспорно – и к этому приходят все авторы – что её участники, следуя с запада на восток… обогнули мыс Челюскина».

Это неправда: многие авторы не коснулись той темы, а один, как увидим, даже выступил против. Но после такого безоговорочного заключения «открытие русскими XVII века Северного морского пути» стало догмой, которую долго повторяли все. Вот что писало известное (и в целом добротное) руководство, притом в более позднее время, сравнительно неопасное [Магидович, 1967, с. 250]:

«Найденный… материал не оставляет никакого сомнения в том, что это остатки именно русской экспедиции первой четверти XVII в. Шла она, безусловно, с запада, так как в это время русские ещё не достигли… моря Лаптевых».

Но с запада можно попасть к мысу Фаддея и через Хатангу, а ее бассейн открыт и освоен раньше ПСФ (см. п. 4). И вот, в угоду мифу, у Иосифа Магидовича (а от него и у других) зияет провал: отсутствует весь процесс освоения огромного бассейна Хатанги.

Лишь с крушением советской цензуры стало можно сказать, что

«выводы эти (о северном пути – Ю. Ч.) делались в конце 40-х годов, в печальной памяти период "антикосмополитизма", когда главный вывод… был весьма созвучен приметам времени усиленного "восстановления" чаще всего дутых приоритетов отечественных открытий» [Троицкий, 1991, с. 155].

До этого кумир, сотворённый при позднем Сталине, «дутый приоритет», продолжал царить, хотя все давно забыли породивший его заказ. Чем же он после смерти вождя держался?

В его пользу (заметил Троицкий) нет доводов, однако оказалось, что его сторонникам хватало, даже не так давно (см.: [Свердлов, 2001]), трех пололожений. Во-первых, это ссылка на датировку монет, уже нам известную, хотя она не позволяет выбрать между северным и южным путями. Во-вторых, ложное утверждение, что Хатанга тогда не была еще освоена (не был освоен как раз арктический берег Таймыра). И в-третьих, указание на изъяны иных вариантов. То есть: достаточно, следуя «методу» Долгих (напомню, что сам он никогда более им не пользовался), указать на какой-то изъян какого-то допущения о южном пути, чтобы счесть северный путь действительно в XVII веке пройденным. Так, Сергей Обручев [1973, с. 35], географ и историк географии, писал:

«…экспедиция не могла добраться сюда (к мысу Фаддея – Ю. Ч.) ни волоком через южный Таймыр, ни водным путём из Лены. В эти годы (1617–1619) плавания с Лены ещё не производились», они начались в 1630-х годах.

Да, они начались в 1630-х годах, но почему ПСФ не могло пройти южным Таймыром? Об этом не сказано; путь отвергнут просто так, заодно с ленским вариантом, поскольку тот вроде бы опровергнут – такова логика мифа. На этой основе автор заключил, что экспедиция на самом деле прошла северным путём. И, более того, найдя в архиве целое купеческое семейство – Пахомовых-Глотовых, ведших дела в Енисей-Пясинском крае, он назвал их организаторами ПСФ, хотя сам отверг путь через этот край. Выводы Обручева забавны, однако в двух отношениях любопытны.

Во-первых, его подход побуждает искать объяснения таймырской загадки не только в анализе находок и в спорах пишущих ныне, но и в письменных источниках прошлого. Пусть до сих пор в них ничего о наших героях не нашли, но после работы Обручева стало видно, что не там искали. Кому, например, приходило в голову выяснять, пропал ли в то время без вести какой-либо казачий атаман? А может быть, кого-то тогда письменно упрекали в том, что он держит булаву незаконно, не будучи повёрстан в атаманы? Ведь упрёки в поведении «не по чину» в тогдашних документах довольно обычны. А во-вторых, Обручев (как и многие) показал, что знает больше, чем пишет. Что значит «волок через южный Таймыр»? Объяснения нет, и придётся, через полвека, попробовать это объяснить, используя имеющиеся надежные факты.

9. Третий путь

В своё время Окладников справедливо удивлялся [ИПРАМ, с. 39]:

«Самое замечательное… в том, что они следовали к своей цели не сушей и не реками, а морем».