Динара

Мать из другой комнаты что-то кричит ему в ответ. Её голос восторжен. Матери 64, а голос как у ребёнка. У отца голос уставший и прокуренный, он сильно постарел. Всё ещё держу трубку у уха. Родители о чём-то весело болтают. Я счастлив слышать их голоса. Плачу таксисту за разговор одну лиру, за поездку – восемь долларов.

1 – (кирг. – Лиры пойдут?

– Пойдут)

***

Тащу чемодан со сломанной ручкой. Прохожу через двор. Никаких изменений. Лишь только некоторые кусты вырубили. Погода свинцовая, прохладная. Звоню в домофон. Отец открывает. Поднимаюсь к себе на второй этаж. В подъезде темно. Всюду валяются окурки, кое-где бутылки из-под пива и выжатые тюбики клея. Я вспоминаю детство, пакеты и звон в ушах от паров момента. На лестничной площадке как всегда нет лампочки. Её постоянно кто-нибудь выкручивает и уносит.

***

Я не предупредил родителей о своём приезде. Не хотел мучать их приготовлениями. Всё же мама наспех пожарила картошку и отправила меня за конфетами.

– Как ты? Рассказывай! – Говорит отец.

– Всё хорошо. Я доволен. Грустно было уезжать.

– Понравилось? Как страна?

– Очень понравилось, добрый народ.

– Как турки? Не обижали?

– Нет, я турок почти не видел. С нами курды работали. Я никого не обижал и меня никто не обижал.

– Что-то ты исхудал. Не кормили что ли? – Смеётся мама.

– Кормили четыре раза в день. Я посещал даже завтраки.

– Не похоже. Уезжал ты отсюда холёным.

– Там было мало мяса. В основном, овощи и зелень.

– Да уж, – цокает отец.

– Но я всем доволен.

– Что собираешься делать? Работу будешь искать? – Спрашивает мама.

– Отдохну дня три. Потом начну.

– Что ты, Алтыша! Пусть больше отдыхает! Потребуются недели, чтобы отдышаться, – жалеет меня отец.

– Работа тяжёлая была? – Спрашивает мама.

– Первые недели две, да. Потом привык, слился с ребятами.

– Как климат? Отличается от нашего? – Отец не притронулся к еде. У него вопросов на пару часов.

– Жарко и влажно, за всё это время дождь был только дважды.

Мама всегда была требовательной. Отец меня жалел и баловал. Хорошо, что я больше прислушивался к матери.

***

Прошёл день. Я купил недорогую лампочку и вкрутил её на лестничной площадке. Жалко было покупать мощную. Понятно, что унесут. Это был вопрос времени. Через сутки на моём этаже снова стало темно. У меня появилась мысль снова вкрутить лампочку и постоять у двери, уткнувшись в глазок. Но это было бы глупо.

***

Мой друг детства, Абай предложил торговать обувью. Товар был целиком его: женская кожаная обувь из Китая. Туфли, сандалии, ботинки, сапоги. Мы с ним ездили по организациям, в основном государственным. Заходили каждый с двумя огромными пакетами в руках в качестве витрины. Продавали в рассрочку, под заработную плату. Это были школы, университеты, детские сады, больницы, швейные цеха, детские дома, даже милицейские отделения и налоговые службы, при том, что мы и не думали платить налоги. Торговлей такого рода занимались многие. Куда бы мы ни приехали, там уже до нас были продавцы яблок или мяса, ювелирных изделий или бытовой техники, одежды и посуды.

Мы обували всех женщин Чуйской области, от Кара-Балты до Кемина. Везде нас встречали радушно. Мы не загибали цену, накидывали как можно меньше. Абай говорил, что из всех покупательниц процентов десять-пятнадцать кидают на деньги. Остальные добросовестные. Абай занимался торговлей с детства. Он был старше меня на два года.

– Благо есть южане, – говорил Абай, – если бы не они, Кыргызстан давно бы загнулся.

– Так считаешь? – Провоцировал я его на очередное сенсационное высказывание.

– Конечно, Нурик! Сам посуди, за счёт чего мы живём? Мы живём на деньги гастарбайтеров. Южные пидоры строгают по десять детей, девять из них отправляются в Москву работать на стройке. Десятый тут становится депутатом и снимает все сливки с собственных братьев. Понимаешь?

– Ничего себе расклад, – прикидываюсь я удивлённым.

– Да, бл…ь. А ты что думал? Думал, Кыргызстан что-то производит?

– А как же одежда и сельскохозяйственная продукция?

– Этого мало, слишком мало для шести миллионов и ста двадцати депутатов!

– Забавно, – говорю я равнодушно.

– Благо есть южане, которые толпами едут в Россию. Благо они любят трудиться, не то, что чуйские пидоры, которые лежат на диване с утра до вечера. Благо есть Нурик, который привёз из Турции баксы, внеся свою лепту в развитие экономики, точнее, в кошельки чиновников.

Это были плодотворные месяцы. Я знакомился с людьми, учил родной язык вживую без всякой теории. Мы хорошо зарабатывали. Я навёл порядок дома: снова вкрутил лампочку на лестничной площадке, на этот раз энергосберегающую, зашпатлевал потолки в ванной и туалете, покрасил их до блеска, сменил линолеум, наклеил хороший кафель на кухне. Жизнь налаживалась. Я мог позволить себе одеваться так, как давно мечтал, кушать то, что было вкусно, исправно платить по счетам. Электричество, газ, вода холодная и горячая, интернет. Я купил домой большой плазменный телевизор, как многие годы хотела мать. У меня были свободные вечера для писательства. Всё было замечательно.

Я навестил хорошего уролога, знаменитого на весь город. Он лечил мужчин советскими методами. Дядя Миша поворошил мою простату так, что мне показалось, у меня теперь новые почки и мочевой пузырь. Я бросил пить, ведь это удовольствие теперь платное.

***

Я увидел интересную разновидность коррупции. Некоторые директора школ требовали для себя приличные скидки на обувь. У нас не было возможности отказывать, именно они разрешали торговать в школах. Мы размещались в библиотеках, актовых залах, спортивных залах, кабинетах труда, фойе или в простых классах. Иногда даже библиотекари требовали по пятьдесят сом с каждой проданной пары. Мы не отстёгивали им ни сома.

В коридоре кантской больницы мы наткнулись на новую мебель, завёрнутую в стретч. Это были шкафы с антресолями, столы, стулья. Абай был в хороших отношениях с главным бухгалтером этой больницы. Она сказала, это всё обошлось почти в четыреста семьдесят тысяч сомов.

– А кого вы привлекаете к работе? – Спросил Абай.

– Объявляем тендер. Кто назовёт наименьшую сумму, тот и побеждает в тендере, – ответила она, – в основном, мебель нам делают ребята из общества инвалидов.

Мы с Абаем вышли из её кабинета.

– Тут материала от силы тысяч на шестьдесят, – рассуждал Абай, – работу оценим по максимуму: накинем сто процентов. Получается, сто двадцать тысяч. Хотя, качество дерьмовое, петли дешёвые – без доводчиков, кромка самая тонкая – ноль-четвёрка, ручки – полная х…ня. Куда делись остальные триста пятьдесят тысяч? Непонятно.