Под кожей – только я

– Как же я рад!

– Ну здравствуй, Лукас Вагнер. Мессер Ганзы… Кто бы мог подумать?

– Да брось, я все тот же. Ну какой из меня правитель, сама посуди? Смех, да и только! Просто придержу жезл для Тео, а то налетит воронье, растащат тут все по кирпичику.

– Ты ничуть не изменился, Лукас Вагнер! – рассмеялась Миа. Ее глаза лучились счастьем. Лука с тревогой заметил, что с последней встречи она еще сильнее похудела, истончившись почти до прозрачности.

– Ты же любишь шоколад? Пойдем, в соседней зале бьет настоящий фонтан! Правда-правда, вот увидишь!

Он взял ее хрупкую, почти детскую ладонь, но Миа мягко отстранилась. Увлеченный разговором, Лука пробирался сквозь толпу гостей и почти налетел на Ли Чи. В тот вечер она была ослепительно хороша: тугой корсет из алого шелка подчеркивал женственные изгибы, а пышная юбка напоминала бутон королевского пиона. На фоне царственной, победительной красоты Ли Чи застенчивая девичья миловидность Мии сразу как-то поблекла, выцвела.

– Ли Чи, позволь представить: это Миа Ван. Миа – моя… мой большой друг.

Ли Чи, на лице которой недоумение сменилось вежливой полуулыбкой, радушно протянула руку для рукопожатия.

– Ли Чи была женой моего отца, и без ее советов и наставлений я бы здесь точно пропал.

– Милый, ты сильно преувеличиваешь, но, не скрою, мне приятно это слышать, – улыбнулась Ли Чи, погладив Луку по щеке в белоснежной шелковой перчатке. – Так значит, Миа? Ах да, кажется, я вспомнила – советник Юнг упоминал о вас. Так это вы и есть та самая сиротка, которую он по просьбе Лукаса забрал с Мусорного острова? Внучка местного лакея?

– Садовника, – поправил Лука. – Старый Ван проработал в парке много лет.

– Прекрасно, прекрасно… Поразительно, как эта ультракороткая стрижка идет к вашим тонким чертам лица. Вы кажетесь такой хрупкой, беззащитной – как тонкий стебелек, былинка… Требуется определенная смелость, чтобы решиться на столь радикальные перемены во внешности, далекие от канонов красоты. Я бы вот – ни за что! К моим волосам ни разу не прикасались ножницы – там, откуда я родом, это считается дурной приметой.

Медовый голос Ли Чи журчал и переливался, как горный ручей, но Лука чувствовал, как Миа настороженно ежится под ее пристальным взглядом.

– Жаль только, что советник Юнг совершенно не смыслит в моде. Отправить вас на первый в жизни выход в свет в таком банальном наряде – это сущее преступление. Спрятать красоту под этой старой шторой – кощунство! О, я придумала! – Ли Чи даже захлопала в ладоши от радости. – Завтра же мы отправимся в салон красоты и по магазинам и накупим кучу-кучу платьев, туфель, косметики. Будем объедаться разными сладостями и болтать, как настоящие подружки!

Миа бросила быстрый взгляд на Луку и потупилась.

– Я росла среди одиннадцати братьев и всегда мечтала о младшей сестре. Вы же не откажете мне в удовольствии?

Миа кивнула, не поднимая глаз. Лука видел, что с ее опущенных ресниц вот-вот закапают слезы, и поспешил остановить бурный поток великодушия мачехи.

– Мы с Мией собирались пробраться к шоколадному фонтану. Составишь компанию?

– Ох, я бы с огромной радостью, но чуть позже, ладно? Надо еще перекинуться парой слов с польским президентом и австрийским премьер-министром. Скука смертная, но что поделать.

Ли Чи обворожительно улыбнулась и растворилась в толпе гостей.

– В чем дело? Почему ты так расстроена? Мне показалось, Ли Чи искренне стремилась угодить.

– Да. Даже чересчур.

– О чем ты?

– Не слишком ли много чести для внучки лакея?

– Да брось, ты же не затаишь обиду из-за подобной ерунды?

Миа промолчала, разглядывая носки собственных туфель.

– Знаешь, Ли Чи… Она, ну, не сразу раскрывается. Мне она тоже поначалу казалась холодной, напыщенной. Как же я сердился на Тео, что он ходит перед этой ханьской фифой на задних лапках, как дрессированный пудель! Но Тео… он никогда не ошибался в людях. Он сразу разгадал, что ее холодность – всего лишь маска, за которой скрывается доброе и любящее сердце.

На следующий день празднества в честь юного мессера Ганзы выплеснулись на улицы Бремена. С раннего утра фасады и окна домов украсили флаги с фамильным гербом, за столиками уличных кафе, на маленьких площадях и рынках горожане обсуждали последние новости, удивленно вскидывая брови и всплескивая руками.

Лука весь день разыскивал Мию, но ее и след простыл. Вечером по главной улице города, украшенной иллюминацией, прошло праздничное шествие. Оказавшись на дворцовой площади, змея из тысяч людских голов и ног изогнулась, чтобы пуститься в обратный путь, рассыпаясь на ходу на крошечные атомы. Лука наблюдал за шествием из окна рабочего кабинета, укрывшись за тяжелой портьерой. Кажется, люди на площади скандировали его имя – мозг отказывался фиксировать этот факт, как нечто совершенно небывалое и невозможное.

– Лукас! – Ли Чи ворвалась в кабинет, взбудораженная, разгоряченная. – Весь город будто с ума сошел!

– Видимо, мой дядюшка Вольфганг пользовался настолько сильной симпатией и уважением, что даже я кажусь вполне приемлемым вариантом в роли мессера.

– Нет, просто твоя история – это же как ожившая сказка.

– Ну да, несчастный сирота вдруг оказывается не безродным бродягой, а наследником миллиардов. Золушка на новый лад. А ты, получается, фея-крестная?

– О, да! И сейчас я продемонстрирую тебе настоящее волшебство! – Ли Чи с нескрываемой гордостью вывела Мию, которая все это время стояла за ее спиной. – Ну, что теперь ты скажешь про скромного воробушка?

Лука оторопело смотрел на Мию, разряженную в разноцветные тряпочки и перья. Ярко накрашенная, она стала походить на гламурных пластиковых красоток, выкроенных словно по одному и тому же лекалу, которые рекламировали модные бренды одежды и косметики. На ней был голубой парик – уложенное на ровный пробор каре.

– Миа, – опомнившись, улыбнулся Лука. – Тебя прямо-таки не узнать. Ты сразу стала такой… привлекательной. Как с рекламного плаката.

– Тебе правда нравится? – тихо спросила Миа.

– Конечно! – с преувеличенным воодушевлением воскликнул Лука. – Просто… немного непривычно, вот и всё.

Ресницы Мии, на которых сияли драгоценные стразы, задрожали.

– И вообще, я – тот еще советчик… Я же в моде разбираюсь, как свинья в апельсинах.

Миа сделала неловкий шаг, и ее тонкие ноги в туфлях на высоченной платформе подломились, как у олененка. Лука едва успел подхватить ее. Оттолкнув его, она вскочила.

– Кажется, прежняя Миа все же нравилась мне чуть больше, – улыбнулся Лука.

– Ну вот, все усилия насмарку, – закатила глаза Ли Чи.

Следующие несколько недель слились в череду поездок. Ганновер, Билефельд, Дортмунд, Эрфурт, Кассель, Олденбург – Лука быстро потерял счет городам. Прибыв в новое место, он произносил короткую воодушевляющую речь перед толпой нарядно одетых горожан, собравшихся на главной площади, которые размахивали флагами и приветствовали его радостными возгласами. С высоты трибуны лица и руки людей, стоявших за ограждением, которое охраняли солдаты Армии Неспящих, сливались в бестолково плещущееся море. Поначалу строгие и явно избыточные меры предосторожности, на которых настаивала Ли Чи, сопровождавшая его в каждой поездке, как и Миа, вызывали у Луки недоумение и оторопь: он не привык, чтобы на каждом шагу его сопровождало плотное кольцо телохранителей и снайперов. Но Ли Чи, поднаторевшая в политических играх, которая редко открыто противоречила Луке, здесь была непреклонна:

– Не бывает лишней предосторожности. Есть старая ханькая мудрость: даже если меч понадобится лишь однажды, носить его стоит каждый день. Потому что день этот ведом только богам.

– Разве правитель должен бояться своего народа? – тихо спросила Миа.

– Мне хочется видеть лица людей, которые собрались с раннего утра, чтобы поприветствовать правителя Ганзы, хочется перекинуться с кем-то парой слов, пожать руку. Что в этом плохого?

– Мой мальчик, – с терпеливым вздохом произнесла Ли Чи, – никогда нельзя предугадать, нет ли в рукоплещущей толпе сумасшедшего фанатика, озлобленного на весь мир, который пронес за пазухой обрез. Даже близкие люди подчас наносят удар исподтишка, совершают подлые поступки – из мести или ради выгоды. Как ты можешь быть уверен в чистоте помыслов тысяч совершенно незнакомых людей на площади?

– Мне кажется, ты сгущаешь краски. Это обычные законопослушные бюргеры, которые из любопытства пришли поглазеть на меня, как на жирафа в зоопарке. Я не чувствую угрозы. Разве что кто-то, пожимая мне руку, сломает кисть, стиснув ее слишком сильно от избытка верноподданических чувств.

– После того, как я потеряла Теофиля, не проходит ни дня, чтобы я не проклинала себя за легкомыслие и самонадеянность… Больше я не совершу подобной ошибки.