Солнце светит одинаково

– Когда?

– Ну как здесь закончите – так сразу и поедете.

«Мутит бригадирша, явно налево картошку толкает», – подумал Леонид.

– А ужин? А назад? – продолжал он выяснять, понимая, что, согласившись на эту работу, они вернутся в лагерь, когда ужин давно закончится, даже если их привезут на автобусе (а если идти пешком, то вообще за полночь!).

– Не волнуйтесь: и накормим, и отвезём назад!

– Ну тогда – да, – для солидности Неретин старался быть немногословным.

Машин оказалось не пара-тройка, а четыре, последнюю разгружали, сцепив зубы.

Баржа тут же отошла от дебаркадера, заскользила по чёрной ленте реки, маяча кормовыми огнями.

Ребята стояли кружком, многие согнувшись, упираясь руками в колени, тяжело дыша и отупело глядя в землю.

Появилась Любовь Тарасовна.

– Что же вы, ребятки, стоите? Пойдёмте, всё уже готово! – певуче, с грудной ноткой проговорила она и повела всех в располагавшееся неподалёку деревянное строение, похожее на амбар.

Центр его занимал длинный стол со скамьями по сторонам, уставленный нехитрой деревенской закуской, от одного вида которой откуда-то из-за ушей начинала выделяться слюна.

Белое, в скромном румянце сало, присыпанное кристалликами соли, золотистые, в рубиновых зёрнах горки квашеной капусты с клюквой, солёные огурцы, теснящиеся упругими боками в миске, варёная картошка, немного уже затвердевшая сверху, которую так и хочется разломить вилкой пополам… И над всем этим ароматный кисло-солёный дух!

Но более всего ребята были поражены бутылью, наполненной мутноватой жидкостью. Все, конечно, понимали, что это самогон, поражало другое – размеры сосуда! Такое можно было увидеть только в кино!

– Ничего себе! Прямо как в «Свадьбе в Малиновке»! – изумлённо изрёк Гена, имея в виду сцену бандитской попойки, во время которой персонаж Алексея Смирнова слонялся в обнимку с такой же ведёрной бутылью.

Любовь Тарасовна поняла его слова по-своему и ответила строго:

– Никакой «Свадьбы в Малиновке»! Быстро поели – и в автобус!

Быстро, конечно, не получилось…

Тем более что и сама Любовь Тарасовна подсела с краю, пригубила пару раз рюмочку, разблестелась глазами, погорячела – и куртку сняла, и кофточку расстегнула.

Гену, сидевшего рядом, каждое её движение обдавало жаром, в котором ему слышалась какая-то пряничная сладость, нотка пота, миндальная горчинка… Чёрт знает, что ему слышалось, и он потихоньку сходил с ума!

А ко всему Любовь Тарасовна стала уделять балдеющему от неё соседу всё больше и больше внимания, и Гена не вынес такого испытания.

– Лёнь, вы без меня поезжайте, – тихо сказал он Неретину по окончании застолья, когда все шли к автобусу. – Я сам доберусь.

– Пешком что ли? Тут километров пятнадцать шпарить.

– Да разберусь.

Гена кивнул на «Москвич-412», выглядывавший капотом из-за амбара, – то ли совхозный, то ли личный автомобиль Любови Тарасовны, на котором она разъезжала по полям.

– Ну гляди, дружище. Если что – я за тебя отвечаю!

– Не переживай, не подведу!

Хлебосольная Любовь Тарасовна не только расплатилась, как и обещала, наличными (по четыре рубля на брата вышло!), но и снабдила отъезжающих снедью и самогоном. Бутыль была, правда, не ведёрная, но и её вполне хватило.

Явившись в лагерь за полночь, бригада грузчиков тут же завалилась спать и спала богатырским сном до тех пор, пока Не-ретина не разбудила Лена.

– Проспали?! – вскочил Леонид. – Мужики, подъём!

– Не суетись, никуда вы не проспали… – спокойно сказала Лена. – Кончилась работа!

– Как это? Сегодня последний день!

– Вчера Ладеев объявил, что картошку на две недели продлевают. Народ взбунтовался. Кто-то уехал прямо вчера, а основная масса сегодня утром.

Неретин сел, потёр лицо.

– Ну дела…

Лена усмешливо взглянула.

– Где это вы так назюзюкались? Я тебя с третьего раза добудилась.

– Баржу грузили… А Ладеев что?

– Бегал, пытался задержать. Все на него ноль внимания. Ребята здорово разозлились: торчать здесь ещё две недели! В общем, Ладеев сел в машину и уехал. Наверно, в институт, докладывать.

– Много народу осталось?

– Человек десять, если вашу бригаду не считать. Из грузчиков только Гена уехал.

– Генка?!

– Ну да. Утром, со всеми.

Гена, Гена… Отчего же так переменчива была к нему фортуна! То улыбалась, то поворачивалась спиной.

Когда ранним утром у ворот пионерского лагеря остановился «Москвич-412» и из него вышел Гена, навстречу ему двигался поток однокурсников. Шли молча и зло. Кто-то крикнул:

– Зой! Вон Генка!

Гене, ещё не придумавшему, где он пропадал ночью, в самый раз было испариться. Однако удивление перед картиной народного шествия оказалось сильней.

– Ребят, вы куда?

– В Москву!

Тут он и Зою увидел. Она подхватила его под руку и стала жарко, в самое ухо, нашёптывать, совершенно забыв узнать, откуда он взялся.