Возвращение изгоя. Драма

– Простите меня за то, что я не пришел по вашему приглашению… – Начал Федор Федорович, но мне не хотелось, чтобы он оправдывался, будто в чем-то виновен и я перебил его:

– Да вы и не обещали ничего, так, что и прощать не за что!

– Я собирался к вам, в гости, но, конечно же, не за сапогами, очень уж я одалживаться не люблю, а так – для визита вежливости. Однако, к нам в барак неожиданно заявилось начальство, а это бывает не так уж часто. И пришлось мне, как дипломату, сглаживать острые углы и быть переводчиком с русского на русский и посредником между этим начальством и нашими строптивцами. У меня было опасение, что они могли бы доброе дело испортить и себе еще в изоляторе место забронировать.

– Какое же это, «доброе дело»?

– Пообещал заместитель начальника лагеря через несколько дней нас из этой вонючей парилки перевести в другой барак. А эти «несколько дней» нужны им для того, чтобы произвести там небольшой ремонт. И от нас он еще просил помощь оказать строителям за счет своего личного времени. Понимаете: нас просили о помощи! Это уж что-то новое в системе лагерей! Или этот офицер новичок здесь, или он просто кокетничал с нами…

– Тогда мы поздравляем вас. В этом аду жить ни одного дня нельзя! Здесь просто опасно не только для здоровья, но и для самой жизни. Если только вас не затопит, то… – Запричитал Вася

– То умрем сами от туберкулеза? – Подхватил неоконченную фразу Федор Федорович. – Вы поверьте, юноша, что человека не так легко уничтожить, если конечно не убить просто дубиной или не застрелить из русской трехлинейной образца 1898 года. Человек живуч, как таракан. Может быть, кто-нибудь из нас и умрет. Может и половина передохнет. Ну, недосчитаются они десятка – второго заморышей. Так для них это не имеет никакого значения. Даже наоборот – избавятся от «нахлебников» – как они нас называют прямо в глаза. Но ведь «актировка», как таковая останется все равно! И никакой ответственности никто не несет. Не позовут же никого к ответу. Подумаешь – в отчетности для статистики из одной строчки показатель перенесут в другую. А, кроме того, молодые люди, заметьте, что здесь еще совсем не ад! Во многих лагерях нашей Великой Родины условия проживания нашего брата ничем не лучше, а бывают и намного хуже тех, чем мы имеем в этом бараке! В этих лагерях, благодаря тому, что тут живут шахтеры, условия жизни все же лучше, чем в других местах! А в брезентовых палатках на морозе каково? – А живут ведь и не все вымерзают! А в избах, где и топить приходится «по-черному»?

– А вам во многих местах приходилось бывать?

– Да, за шестнадцать лет на казенных харчах – во многих местах. Если вычесть два года по пересылкам да по следственным изоляторам, остальные – четырнадцать – по лагерям и больницам. Так, что видел и испытал на себе уже всякое.

– И где же условия жизни были самые – самые?

– Из того, что я видел – «самые-самые» были на северном Урале. Там и жилье – хуже и не придумать, и зима сама по себе холоднее, чем здесь, а еще – самое главное – чувство полной обреченности у людей – там радиевые рудники, а ведь близость к радию – это медленное умирание!

– Пятьсот первая стройка, где восстание было в сорок девятом – это там?

– Нет. Пятьсот первая – это строительство дороги. А радиевые заводы – это еще дальше на северо-восток по Уралу. И, если, строительство дороги оставляло какие-то шансы людям, там, работающим на то, чтобы выжить, продлить свое существование, то на наших, как в лагере говорят – полная «безнадега». Мне не хочется сейчас об этом рассказывать – потом лучше, как-нибудь продолжим эту тему… В лучших условиях…

– Федор Федорович! Вот тут мы спецодежду принесли. Мы без нее обходимся, а вам сейчас она пригодится.

– Но ведь эти вещи казенные. И с вас рано или поздно за них спросят! Я ведь знаю, как умеют в лагере потребовать! Раньше даже срок добавляли за недостачу спецодежды. Как бы я вас не подставил!

– Это с шахты. Она уже была выдана, мне, как бывшая в употреблении. За новую спецодежду действительно строго спрашивают иногда, но если она старая и выдана уже повторно – в третий раз ее просто никто не учитывает. Так, что не сомневайтесь. Если не нужна будет потом уже вам – можете кому-нибудь еще и передать, кто будет нуждаться.

– Ну, коли так – я ваш должник! А если понадобится – верну в любое время. Я прошу еще простить меня великодушно, что угостить дорогих гостей, как полагается по старинному русскому обычаю, просто нечем. Но вина в этом не моя, таковы условия нашей жизни. Мы привязаны к «ресторанному» образу питания и ничего из продуктов в доме не держим.

– А вообще-то, между нами говоря, очень тяжело вам сейчас? Как вы себя чувствуете в таких условиях, да еще при «гарантийном» уровне питания?

– Ну, вы ведь знаете, что количество калорий, которые мы потребляем, при нашем образе жизни научно рассчитано. Если при этом исключить эмоции и их воздействие на психику человека, а еще и природную жадность людей, то баланс калорийности не так уж плох, как принято у нас считать. Человеку для жизни и активной деятельности необходимо пищи в несколько раз меньше того, что он в среднем потребляет. Это научно обосновано. Если учесть, что даже воины Александра Македонского в походах довольствовались горстью сушеных фиников на каждого в день, а тибетские монахи долгие годы постоянно живут при активном образе существования, получая в неделю только горсть сырого риса, то нам по этому вопросу не стоит и дискутировать. Правда, финики – от перловой каши кое-чем отличаются, а также Север с его недостатком кислорода требуют внесения некоторых поправок в расчеты, но поверьте мне не таких уж значительных, как принято считать. Главное здесь конечно состояние духа и готовность противостоять условиям. А вот вам к слову еще исторический факт: когда декабристы возвратились из каторги после двух десятилетий страданий, то их современники были поражены: оказалось, что люди перенесшие каторгу выглядели значительно моложе своих сверстников, которые провели свою жизнь в столице в благополучии, роскоши и обжорстве. Ну, а что касается того, что иногда просто по-человечески кушать хочется, то нужно всегда помнить, что чувство здорового голода есть самое естественное состояние здорового организма. Все остальное уже от лукавого – просто отсутствие воли и элементарная распущенность желудка. Нужно просто уметь терпеть, держать себя в руках, и не опускаться ни при каких обстоятельствах! Нужно мобилизовать свою силу воли, и даже это состояние использовать себе во благо. Ведь недаром есть много случаев в тюрьме и лагере полного излечения от гастритов, колитов и даже язвы желудка! После нескольких лет голодной жизни в тюрьме или в лагере люди просто забывали о том, что готовились к смерти от этих болезней!

– Федор Федорович! Вы уникальное явление! У вас на все в жизни неожиданная точка зрения. Так ведь можно додуматься и до того, что наше пребывание здесь не зло, а благо для нас!

– Конечно, такой вывод глубоко парадоксален, но великие мудрецы наши доказывали, что страдания часто служат импульсом для возрождения души и содействуют интеллектуальному развитию человека! Жизнь в роскоши отвлекает думающего человека от работы серого вещества в полезном направлении. Некоторые великие мыслители достигали вершин мысли только тогда, когда отказывались от благ цивилизации. Известны истории случаи даже добровольной кастрации ради науки!

– Вам же нужно с докладами выступать перед всем населением лагеря для поддержания духа у заключенных. Огромная польза от этого была бы! Но почему, на первый случай, вам не поговорить просто, по-товарищески с теми из актировки, кто, пребывая рядом с вами, опускается почти до уровня животного – они же вылизывают грязные миски в столовой и рыщут в поисках пищи по помойкам?

– Пытался. Слова мои не помогают! Это ведь состояние душ слабых людей. Такие люди начинают воспринимать советы только на сытый желудок. Такого, чтобы выпрямить его «духовный стержень» нужно сначала откормить и создать нормальные условия жизни. А немного жизненные условия опять станут хуже – он снова деградирует. А откуда его взять для него, этот стержень, если он не получил его в наследство от родителей при рождении? У него в генах ТАКОЕ не заложено! И таких людей на свободе много. Особенно, в среде преуспевающих в этом мире. У них в наследственности какое-то расстройство. «Сдвиг по фазе», как говорят технари. Живут себе в холе и довольстве до какого-то периода, иногда до первой беды, а потом глядишь, сломался человек и покатился по наклонной плоскости, да так еще стремительно, что не остановить! А алкоголизм? А наркомания? И это больше в среде интеллигенции… Простой, рабочий народ покрепче, помощнее психикой.

– Мне казалось, что актировка почти вся из таких, которые по наклонной…

– Нет. Что вы! Здесь всякие, как и в любом слое общества. Есть и достойные люди. Живет рядом учитель. Хоть сейчас его в школу нанимайте математику преподавать! Он каким был, таким почти и останется! Только внешность немного изменилась. Есть и филолог «от Бога», как говорят – таких на воле редко найдешь. Еще и директор макаронной фабрики, и офицеров бывших несколько. Это все люди, которых жизнь промяла, проутюжила, но, несмотря на это они остались такими, которым не стыдно руку подать. А вот кандидат наук есть один – физик из Питера – совсем опустился. Нищенствует в столовой, не моется, деградировал полностью! Он уже и забыл, кто он такой по образованию! Если бы можно было в нашем положении, при наших правах коллекционировать случаи нелепого уничтожения потенциала российского интеллектуального богатства, то я бы с удовольствием принял участие в создании такой энциклопедии для того, чтобы познакомить мировую общественность с тем, во что превращают большевики российскую элиту. Да уж преуспели в уничтожении цвета нации! Но вы меня простите – я сегодня слегка раздражен и несдержан на язык, хотя мне уже, пожалуй, в таком возрасте и с набором обвинительных заключений в моем досье уже ничего не грозит, но вам-то еще следует жить с оглядкой и не нарушать основной принцип конспирации для нашего общества. А такой закон велит воздерживаться от откровенных бесед в обществе более двух человек.

– Федор Федорович! Откуда у вас сил столько, чтобы вытерпеть все это и еще, откуда взялась мудрость, чтобы сохранить доброту к людям, порядочность и не обозлиться на весь мир?

– О, мне Господом Богом уже при рождении было много отпущено. Это заслуга не моя, а предков, благодаря их трезвому и мудрому образу жизни. Гены от родителей достались здоровые. Я горд тем, что потомственный дворянин в лучшем смысле этого понятия. В нашем роду, только из тех предков, что мне ведомо, было два украинских гетмана и еще несколько русских офицеров высшего ранга!

– О да вы тоже хохол – наш с Васей земляк!

– Хохол. И мне стыдно очень, за то, что язык своих предков я знаю очень плохо.

– Какие ваши годы! Еще выучите! А мы поможем. Но дворяне ведь тоже далеко не все были праведниками…

– Конечно, же, нет. И, несмотря на то, что при нетерпимом отношении в нашем государстве к дворянскому сословию теперь, приходилось далеко не все и не всем рассказывать о себе, все же мне никогда не было стыдно за принадлежность именно к этому старинному роду Красовских.

– Глава 6 —

В бараке пожарной дружины готовились к празднику. Праздновали «прописку». Шумно и с помпой решил отметить свой переезд на новое место жительства заведующий продуктовым складом нашей зоны Соболев.

Хлопотал около плиты Яша, подпоясанный полотенцем вместо фартука, озабоченно нырял в сушилку Завишис, появляясь из челночных походов по указанию виновника торжества, таинственно прикрывая полой брезентовой куртки сумки, наполненные какими-то запасами.

В бараке умопомрачительно пахло давно забытыми яствами: тушеной камбалой с жареным луком и котлетами из оленины на сале.

Правда, камбала вымокала, целые сутки от соли и потеряла от этого значительную часть своих вкусовых качеств.

И лук давно утратил природный свой запах в сушильном аппарате, когда из него постепенно выпаривали всю влагу, как кровь из живого организма. Удалили тот самый запах, от которого глаза наши любят поплакать, из-за чего его не любят хозяйки. Но как соскучились мы по этому, как оказалось очень милому для нас его недостатку!

Грек в честь события появился дома раньше своего обычного времени. Ноздри его плотоядно раздулись, глаза засверкали, и он стал вдруг похожим на орла. Он потер руки и провозгласил:

– Это должно быть твой первый умный поступок, дорогой фельдмаршал Шмидт-т, за время нашего совместного проживания, что пригласил сюда жить этого купца – толстосума! Впервые хоть жилым духом немного запахло в доме! А как насчет спиртного? Сообразили? А хрустальные бокалы натерты до блеска? Завишис! А где наши салфетки и белые скатерти? А ты почему до сих пор не в белой рубашке и без смокинга?

Как изменились обстоятельства! Только ведь неделя всего отделяла меня от того времени, когда в больнице лежа на тощеньком матрасе, неизменно голодный, рядом с другими такими же, чуть живыми арестантами, я мечтал только о куске хлеба. И не для того даже чтобы насытится, что было кажется в принципе уже было невозможным, а просто чтобы почувствовать его вкус, подольше подержать во рту и насладиться удивительным ощущением преобразования пищи под воздействием слюны в сладковатую кашицу необычайного вкуса и аромата.

Сейчас сидя за столом с изобилием пищи на нем я не мог так быстро перестроить свою психику и забыть ощущения тех дней. Потому я чувствовал себя чужим в этом обществе, этаким непрошеным случайным гостем, которого не разглядели пока еще хозяева, не разоблачили, но обязательно еще заметят и удалят отсюда с позором. И я старался быть незаметным, держаться поскромнее, чтобы подольше продлить обман. И в то же время мне казалось, что пищи на столе так мало, что не насытится никак ею стольким мужикам и на мою долю придется не столько уж много, как того хотелось бы. Я прикидывал помимо желания долю продуктов, приходящуюся на каждого для того, чтобы не опозориться и определить точно время, когда можно будет протянуть руку за очередным куском…

С Соболевым на лагпункте кирпичного завода я был знаком совсем мало, почти никогда и не разговаривал с ним, а присутствовал только при его общении с другими товарищами из бухгалтерии. И удивлен был до крайности, когда он, искренне обрадованный при встрече, долго тряс мою руку, а потом и обнял меня за плечи, как старого приятеля.

– Я тебя часто вспоминал здесь, когда узнал о том, что ты в нашей зоне. Ты для меня как бы продолжение нашего доброго друга Герцога. Как о тебе кто заговорит, так и его вспоминаю! Я все надеялся, что ты как-нибудь да завернешь ко мне. Просил даже ребят передать, чтобы зашел…

– А мне-то думалось, как только кушать хотелось, что к кому-то мне было зайти в гости обязательно нужно! Все желудок меня толкал к вашему продовольственному складу! А если правду сказать, Алексей Андреевич, мы ведь не так уж близко и знали друг друга раньше. И это не давало мне права надоедать вам – ведь любое обращение расценивалось бы как просьба о помощи.

– Ну, уж нет! У нас же были с тобой общие друзья! Значит, была и тема для беседы. И никто никогда не скажет, что Соболев отказывал в помощи друзьям! Но дело даже не в этом. Именно мне просто необходима сейчас помощь такого человека, как ты. Человека грамотного, честного, и еще такого, которому я мог бы доверять, как себе самому и даже немножко больше. Поверь, что таких у нас здесь не так уж и много!

– Для чего же я так нужен?

– Мне нужен самоконтроль на складе.

Необходимо правильное ведение картотеки, хороший расчет для списания продуктов на естественную убыль и честный контроль по спискам, когда мы ведем выдачу сахара за каждый месяц. У меня есть целая бригада помощников – добровольцев. Им я доверяю. Ребята вот такие! Но с грамотой у них неважно. Они просто работяги. Даже на счетах посчитать, никто из них как следует, не может. А в моем положении работать в потемках очень опасно! Ты же знаешь, что на кирпичном Герцог приходил один раз в неделю, на целый день в склад, и мы с ним проверяли все до граммулечек! А тут такого Герцога нет! Моего предшественника здесь на складе поймали на недостаче трех килограмм масла и судили. И получил он дополнительный срок. А Соболев так работать не умеет! Мы сами себя каждую неделю проверяем. И потому не боимся никаких проверок! Но опасность может возникнуть и с другой стороны: я не уверен в том, что бухгалтерия работает достаточно точно. Я чувствую, что они где-то ошибаются, но доказать никак ничего не могу! А могут ведь и специально подсадить. Могут «козу заделать» на ровном месте. Чужие ведь люди! И у них есть свои расчеты. И им ведь тоже хочется кушать. И пожирнее, да повкуснее! И потому пытаются и меня себе в зависимость поставить!

Все правильно говорит Алексей Андреевич. Все не раз уже им обдумано, все запланировано. Это его заботы, его проблемы.

Но, как оно так складывается, как все действия и факты ловко выстраиваются в единую цепочку, в которой становится вдруг, будто основной целью, и причиной, именно моя востребованность. Что за этим? А может КТО? Почему совсем недавно я был никому не нужным голодным всеми забытым зольщиком и, если бы не простая случайность, так бы и катал свои тачки, пока самого не вывезли бы за зону «братья похоронной команды», что живут в том же бараке «актировки», который посетили мы с Васей в поисках «профессора».