Ноги в руки и – «бегом!»
Бег четыре километра
Отрезвит тебя чуток.
Здесь шагают только мэтры,
Так что извини, браток.
Восхитившись, Ярослав походил, подумал и в итоге выдавил:
Ладно, выпьем в день рожденья
Нашей армии родной
И помянем плац, хожденье,
Да у знамени конвой.
Тем временем полк заранее начали готовить к праздничному параду 23 февраля. С утра до вечера все шесть учебных рот, сменяя друг друга, шагали по плацу в колоннах по пятеро.
4-я рота особенно усердствовала. Вернее, ее командир Зотов. Засидевшийся в капитанах, он рвался в майоры. Поэтому часами гонял роту от одного края плаца к другому, добиваясь идеальной выправки. Ярослав со своей строевой нескладностью был ему как кость в горле. Зотов высматривал, выцеливал его в строю, то и дело прикрикивая: «Молчанов, сонная муха!» «Четче, рядовой Молчанов!» «У кого там нога болтается, как привязанная, у Молчанова?»
Зотов мог даже строй остановить из-за него. Или, что гораздо хуже, отменить перекур ("Скажите спасибо Молчанову") и погнать роту по плацу на второй круг.
Было и несколько марш-бросков, каторжных, изнурительных. После одного из таких адских испытаний рота приплелась в казарму на заплетающихся ногах. Пришлось выжимать не только всю одежду, но и вещмешки. У Ярослава в голове мутилось, он не помнил, как добежал. Даже спортивный Игорь вяло чертыхался.
А наутро в «поэтической» кабинке появились такие перлы:
«Мы будем жить…», – твердил, роняя влагу.
Роняя пот с пронзенных солью губ.
«Живей! – гудел сержант. – Прибавить шагу».
И кто не прибавлял, был просто глуп.
Те дни, те штурмовые километры,
Тот полк, рванувший ночью из казарм,
Когда бросалась пыль с рычащим ветром
Навстречу обезумевшим глазам,
В меня всадились, как кусок железа,
Отяготив дыхание моё.
Я не зверел, не ныл и вен не резал,
Но сознавал, что там мы все – «сучьё».
– Старик, ты гений! – бросился Игорь из туалета к Ярославу.
Тот распрямился с сапогом в одной руке и гуталином в другой.
– Ты о чем?
– Твои последние стихи в сортире – это сильно.
– Какие стихи?
– Ну, вот эти: «В меня всадились, как кусок железа…»
– Погоди, я думал, это твои.
Минуту они шутливо подкалывали друг друга, Игорь даже вспылил и обиделся. Побежал в туалет сличать почерки. Вернулся озадаченный.
– Черт его знает, в самом деле не твоя рука.
Через день они вычислили автора. На теоретических занятиях бойцы конспектировали доклад Бокова о боевых параметрах танка Т-72Б. Логвиненко приказал Игорю собрать конспекты и отнести на проверку ротному Зотову. Улучив момент, Игорь пролистал все конспекты. Почерк одного бойца показался ему похож на чириканье в туалетной кабинке. Игорь рассказал Ярославу, тот рассмеялся.
В авторство этого парня не верилось, хоть убей. Миша Александров производил впечатление непроходимого дурака. Громче всех ржал над идиотскими шутками. Бахвалился богатыми приключениями на гражданке – пьяными загулами, разнузданными драками. Он был сутул и несимпатичен: грязные зубы, длинный, как у вальдшнепа, вечно шморгающий нос.
Игорь сцапал его на выходе из левой кабинки. Мишка отпирался, отнекивался. Но его разоблачали свежие строчки, выведенные на стенке:
Мы все, мы все не стоим слишком много,
Когда наперебой шаги гремят,
И впереди бездонная дорога,
И за спиной проклятый автомат.
Так мы бежали. Сзади кто-то харкал
И умолял сержанта не звереть,
Когда приклад в затылок хрустко шваркал,
Казалось мне, он жаждал умереть.
О, кто же он? По стону разве вспомнишь,
Когда в твоей башке идет война,
Когда и сам ползешь, едва не стонешь,