Схрон

– Прорабатывали мы этот момент, так сказать. На всякий пожарный.

– Этот всякий пожарный и есть самый главный момент, – укоризненно, но с облегчением заметил Кондратюк. – Кто такой?

– Матвей Глушак.

– А я с ним знаком, – шепнул, наклонившись к уху Исая Исаевича, его помощник.

– Да? – Кондратьев удивлённо посмотрел на младшего лейтенанта.

Тот утвердительно кивнул в ответ…

* * *

Самое обидное было то, что начатую когда-то работу в этом направлении три года назад резко свернули. И вот, петух клюнул, всё пришлось начинать сначала…

Подготовка к партизанской войне в Советском Союзе велась с конца 1920-х годов – и по линии НКВД, и по линии военной разведки. С середины 30-х годов изменилась военная доктрина. Возникла новая концепция, которая теперь стала выражаться лозунгом: «Мы будем бить врага на его территории!» Всё – схроны, базы, конспиративные сети – всё это было ликвидировано. Из библиотек воинских частей изъята литература по партизанско-диверсионной тематике. Там всюду фигурировали фамилии Берзина, Якира и других «разоблачённых врагов народа», которые занимались «подготовкой банд и закладкой для них оружия».

Весной 1940-го года в Москве проходило совещание Главного Военного совета, посвящённое анализу Финской кампании. На совещании присутствовал Сталин. Полковник Хаджи-Умар Мамсуров, начальник диверсионного отдела разведуправления, то есть военной разведки, в своём выступлении поднял вопрос о создании специальных частей в военных округах.

«Эти части, сказал Мамсуров, – я должен прямо назвать, что это диверсионно-партизанские отряды, поскольку они, финны, этим путём действовали. Опыт у нас в этом направлении есть». Но Сталин думал о другом. В своём выступлении в последний день совещания, 17 апреля, он, подводя итоги, сказал примечательную вещь, указывая на главный, по его мнению, недостаток финской армии: «Она создана и воспитана не для наступления, а для обороны, причём обороны не активной, а пассивной… Я не могу назвать такую армию современной. На что она способна и чему завидовали отдельные товарищи? На небольшие выступления, на окружение с заходом в тыл, на завалы… Все эти завалы можно свести к фокусам. Фокус – хорошее дело – хитрость, смекалка и прочее. Но на фокусе прожить невозможно. Раз обманул – зашёл в тыл, второй раз обманул, а в третий раз уже не обманешь. Не может армия отыграться на одних фокусах, она должна быть армией настоящей. Если она этого не имеет, она неполноценна…»

Сталина, конечно, занимали вопросы создания современной армии, «серьёзной артиллерии», «хорошей авиации».

Через семь дней после начала войны в Директиве от 29 июня 1941 года был, в частности, пункт, вскоре прозвучавший в радиовыступлении Сталина 3 июля: «В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия».

По сути, это было началом исправления ошибки, допущенной в 1930-х, когда все приготовления к партизанской войне были свёрнуты. Следующая директива, от 18 июля, конкретизировала: «Партизанские отряды и подпольные группы должны быть обеспечены оружием, боеприпасами, деньгами и ценностями, для чего заблаговременно должны быть в надёжных местах зарыты и запрятаны необходимые запасы».

3

Матвей Прокопьич Глушак выглядел крепким человеком. Приземистая и мощная в кости фигура. Не старила его и седина. Голубые глаза на широком русском лице, ямки в уголках рта и на крепком широком подбородке придавали его лицу выражение прямоты и добродушия.

Под стать хозяину и верный пёс Полкан. Рослый, с широкой грудью и с мускулистым лёгким телом, он казался неутомимым. Клинообразная голова с выпуклым лбом, стоячие уши и умные миндалевидные глаза придавали ему горделивое выражение.

Нынешнее сухое лето имело для деревни и свои плюсы. Благодатная пора позволила людям впрок заготовить сена. Тучные крутобокие зароды душистого разнотравья густо облепили сенокосную падь. И ниже, по долине, и выше, на буграх высились стога сена словно исполинские богатырские макушки. Обычно сенокосная пора начиналась с середины июля. Нынче приступили даже раньше. До середины лета дождей почти не выпадало. Нахмурится небо, наплывут тучки, покрапает и опять светит солнце. Но влаги хватило, чтобы травостой налился к сроку. Справиться с сенокосом Матвею Прокопьичу помогла племянница Валентина. Своих детей у Глушака не было. Жены тоже. Померла ещё в двадцать девятом от малярии. Он не любил вспоминать горькую годину. Чёрной меткой она разделила его жизнь до и после. Вдовые бабёнки в селе не прочь бы сойтись с ним, да он после смерти жены как-то сторонился чужих женщин. А мужик был справный, хозяйственный. Бригадирил в колхозе. План посевных и уборочных работ его бригада выполняла на сто и более процентов. Председатель не отпускал Глушака в только что открывшийся в области зверопромхоз, который в северо-восточных районах был представлен заготконторами. Председателю позвонили из райисполкома. Объяснили, что промысловая работа – сезонная, с поздней осени до конца зимы, а в остальное время можно по-прежнему трудиться в колхозе. Председатель сдался. Отпустил.

…Существует две категории охотников. Охотники-любители и охотники-промысловики. Промысловики занимаются охотой с целью добычи дичи или зверя по договору, согласно которому, добытую пушнину и часть мяса сдаёт в заготовительную организацию. Охотничий промысел тяжёлый, сопряжён с большими усилиями. Чтобы им заниматься, надо жить в отрыве от цивилизованного населённого пункта, на своём становье.

Охотничий сезон длится долго, пока промысловик не выполнит обязательства по договору. Он имеет постоянный стан на месте охоты и живёт в собственном зимовье.

…С середины весны река, вспученная на середине бугром, стремительно уносила вниз серо-жёлтую воду. По течению плыли посеревшие льдины и чёрные коряжистые пни.

Летом поляна сплошь покрывалась цветами – огненными жарками, а по кромке – оранжевые саранки и густые малиновые марьины коренья. Летом на смену им приходили синие незабудки и голубые колокольчики. Под склоном протекала речка. Вода в ней светлая, лучезарная. Облизывая песчаные берега и протекая по каменистым перекатам, вода певуче струилась и журчала. А с закатом солнца таяли розовые барашки облаков, и прозрачное небо становилось нежно-сиреневым. Над тихим речным плёсом поднималась шапка тумана. От реки, вниз по долине, тянулись зыбкие белые космы. С каждой минутой они увеличивались, закрывая сопки. Вскоре вся долина затягивалась белой пеленой тумана. В призрачной дали терялась полоска угасающей зари. Вечерние сумерки сгущались.

Когда наступала осень, листва на деревьях покрывалась серебристо-золотистым цветом и, падая на землю, пахла терпкой прелью. Таёжные просторы занимают в Сибири огромные пространства. Затерянный лесной мир, где никогда не бывает человек, таит на громадных площадях в себе нечто загадочное, таинственное, непознанное и опасное. Удивительное царство хвойных деревьев. Неприветливое и достаточно мрачное впечатление производит этот сумрачный лес. Кругом поваленные стволы огромных, вывернутых бурями корней, ямы под которыми залиты грунтовыми водами, рваными клочьями развевается на ветру лишайник-бородач, на земле мягкая и влажная хвойная подушка, густо поросшая мхом. Здесь много брусники и черники, болотного багульника, грибов. Сумрачность, полумрак. Рододендрон, пахучий кустарник с яркими розовыми цветами, который в народе называют багульником.

…В начале зимы над поляной, зимовьём и руслом замерзшей реки начинал сыпать густой снег. Сначала будто нехотя, а потом обрушивался лавиной, закрывая всё вокруг белым покрывалом. К январю таёжную избушку заносило глубокими снегами, наметая ветром сугробы. Увидеть её можно было, когда из трубы, словно воткнутой с скат крыши, струился синеватый дымок. В середине первого месяца наступившего года тайга уже погружалась в морозную стужу. Трещали сучья на деревьях. На реке щёлкал, раскалываясь трещинами, лёд.

В такую пору Матвей Прокопьич наслаждался кружкой горячего брусничного настоя. Гудели привычно ноги после дневного обхода охотничьих троп. Завывал за стенами зимовья ветер. В печке из дикого камня, густо обмазанной глиной, жарко пылают лиственничные дрова.

В зимовейке два окошка. Одно впереди, другое по правой стороне. У левой и правой стен – полати. Потолок и пол из отёсанных плотно сколоченных брёвен, сохранявших тепло в холодную погоду. Между полатями, под окошком, стоял столик с лавкой. Словом, добротное таёжное, с любовью сделанное вдали от большаков жилище.

– Что, Матвей Прокопьич, исправно сена заготовил? – спросил Ермолай, поправляя на плечах ещё не просохший дождевик. Его все на деревне, от малышни до стариков, звали Ермохой

– На скотину хватит.

– Мы с Матрёной тоже, вроде, запаслись. Несколько стогов успели сметать, покуда удалось выкроить время.

– Сводки слушаешь, Матвей Прокопьич? Я каждый день к сельсовету специально шлёпаю. Постоять у столба. Послушать, чего Левитан говорит. Каждый день идут ожесточённые бои. Наши отступают. Я так кумекаю. Это ожесточённые, покуда наши основные силы не подошли, это, скорее всего, наш такой план, такая стратегия. Заманить германцев поглубже и вдарить со всех концов! Они, сволочи такие, надеялись на неожиданность, но и мы ведь не лыком шиты. Русский мужик долго заправляет, но быстро едет! Сейчас соберём силы со всех концов страны и точно врежем так, что ошмётки от германцев полетят. Били их не добили в первую мировую. Сейчас точно добьём, – Ермоха замолчал, яростно зачесал пятернёй седую плешь на голове. – Как думаешь, Матвей Прокопьич, к концу года управимся?

– Что? С чем? – не поняв, спросил Матвей.

– Я говорю, к концу года с германцем-нападанцем-засранцем управимся?

Соседу, видно, очень хотелось, чтобы Матвей Прокопьич что-то сказал утвердительно, согласно кивнул или как-то отреагировал в этом роде, но тот молчал. Молчал, будто не слышал вопроса соседа. Ермоха тоже замолчал, перестав тараторить. Тоже задумался о чём-то. Опустил голову, разглядывая под ногами землю. Встрепенувшись, поднял лицо, глядя на тоже задумавшегося Глушака.

С неба стал накрапывать дождик. Сопки за селом заволокло туманной проседью. Погода опять портилась.

– Слышь, Прокопьич? Может, того? – щёлкнул себе двумя пальцами по кадыку. – Самогонки? По чарке?

– Нет. Спасибо, – отказался Матвей. – Ужинать пойду. Валюха ждёт.

– Перед ужином-то маленько!

– Нет-нет! – решительно отказался от выпивки Матвей.

Ермоха опять почесал плешь, приговаривая сам себе: – Ладно, я тоже пойду. Может, Матрёна сподобится налить? С соседом без проблем бы налила, а теперь голову ломай, с какого бока к ней подкатить?..

Прежде чем войти в сени, Матвей оглянулся с крыльца на удалявшегося от калитки, обходя лужи, соседа. Тот жил за несколько изб. Походка у Ермохи какая-то смешная, подпрыгивающая, будто не по земле, а по кочкам ступал. И руками размахивал, будто о чём-то рассуждая вслух сам с собой. А может так оно и есть, потому что именно в этот момент, когда Матвей смотрел на его удаляющуюся за оградой спину, тот продолжал рассуждать, прикидывая, как у Матрёны к ужину самогоночки выцыганить. Для поднятия, так сказать, боевого духа. Ермоха всякий раз так и поступал. Раньше при возникновении острого желания выпить он признавался жене, дескать, «с устатку». А после 22 июня тему сменил, мол, «для поднятия боевого духа». Если Матрёна была сама не в духе, то сразу давала мужу отворот-поворот, мол, какой тебе «боевой дух, окаянный»? А если в хорошем расположении, то соглашалась, но при условии, что нальёт сама и только один раз…

– Садись, дядя Матвей, картошка стынет, – пригласила племянница к столу.

– Накладывай, сейчас только руки ополосну, – Матвей шагнул к рукомойнику, отдёрнув в углу занавеску.

– О чём с Ермохой-то калякали? – спросила Валентина, разрезая повдоль свежие огурцы и натирая их солью.

– Политинформацию мне читал, – вытирая руки насухо полотенцем, – отозвался Матвей.

– Как всегда?

– Как всегда.

– Во время сенокоса его не было. Соскучился по радио. К каждому выпуску последних новостей ходит. А новости-то всё одни, – вздохнула Валентина, перебрасывая тугую рыжую косу с груди на спину.

– И не говори, – пододвигая табуретку к столу, согласился дядя. – Ермоха тоже спрашивает, когда изменится обстановка? Кто его знает, когда изменится? Только всё началось…

Валентина разложила ложки, пододвинула тарелку с крупнонарезанными ломтями ржаного хлеба. Заглянула в берестяную солонку. Посуда из бересты – величайшее изобретение русского человека.

– Груздочков бы, раздавливая картофелину ложкой, – заметила девушка. – Пойдут или нет нынче? Сейчас бы им самое время.