Схрон

– Погода испортилась. Половину лета сушь простояла, теперь поливает каждый день, – отозвался дядя, глянув в окно. – К вечеру, глядишь, опять натянет. Тучи ползут с востока. Ладно хоть, с сенокосом управились. А грузди пойдут, куда они денутся? Как распогодится, так надо будет сходить за увал, глянуть. Маслят нынче сколько было, сама знаешь. И грузди будут. Подсохнет в лесу, посмотрим. В сентябре эти дожди и вовсе ни к чему. До середины октября, до Покрова надо охотничью разведку произвести, запастись продуктами, подготовиться к промысловому сезону.

После Покрова Пресвятой Богородицы промысловики уходили в тайгу. На промысле вставали в пять-шесть утра. Готовили себе кашу, собакам заваривали муку. Утром собак кормили лишь в сильные морозы, иначе собака, не кормленная, ложилась на снег и не шла за зверем. На день охотник брал с собой «подорожник» – кусок хлеба с маслом или салом и литровый медный котелок. К зимовью возвращались в шестом часу вечера. На улице перед зимовьём на таганке сразу же варили чай и еду собакам. Сами же начинали обдирать добытую белку. Позже готовили себе ужин и кормили собак. Собакам отдавали беличьи ободранные тушки. Ужинали плотно. Ужин состоял из солёной рыбы, мясной похлёбки с крупой или «сухарницы» – обваренных крутым кипятком сухарей с добавлением масла. Заваривая чай, добавляли берёзовую чагу и смородиновый лист. Если днём охотник продрог или промочился в холодной воде, то вечером перед едой выпивал деревянную ложку водки, спирта или самогона с целью профилактики простуды.

Продолжительность промыслового сезона во многом зависела от капризов погоды. Если выпадал глубокий снег и ударяли морозы, то заканчивался в середине ноября. При благоприятной погоде промысел продолжался до первых чисел декабря. В «урожайный» год охотник добывал от 150 до 300 штук белок, в плохие годы 50—100 штук. Кроме того, удавалось добыть 2—3 соболей, 5—6 лис, одного сохатого или несколько коз кабарожек. К середине декабря заканчивалось белковьё. Второй большой период охоты захватывал конец зимы и первую половину весны. Короче говоря, по снежному насту отправлялись промысловики промышлять крупного зверя – сохатых, то есть лосей, изюбрей, то есть благородных оленей. В горно-таёжной зоне вели промысел кабарги, от которой наряду с мясом и шкурой получали ценную мускусную струю…

Матвея Прокопьича одолевали мысли о предстоящем охотничьем сезоне. Огорчало лишь, что у всех изымут ружья. Капканы и плашки, петли и кулёмки можно использовать, но огнестрелы – будь добр – сдай в отделение милиции. И ничего не поделаешь – военное время.

– Несладко теперь будет селянам, – заметил Матвей Прокопьич. – Колхоз никто не отменял. Вся тяжесть легла на стариков да молодёжь. Втянулась помаленьку-то в работу?

– А куда денешься? – вздохнула Валентина. – Животинка есть-пить просит. Как же без ухода?

– Хорошо, что смогли убрать урожай. Видишь, как немец-то подгадал, ударил под самый дых в самую страду. До июля ещё как бы ничего было, но после…

– Ребят молодых почти всех мобилизовали, а в райцентре, говорят, один выпускной класс целиком добровольцами ушли. У бабки Миронихи племянник теперь воюет.

– Многие парни и пожениться-то не успели. Не знаю, к лучшему это или нет, – размышлял Матвей Прокопьич.

– К худшему, так считаю.

– Это почему?

– Осталась бы дома та, кто ждать будет.

– Ох, не знаю, не знаю, девка. А если рассудить, то для женитьбы и возраст нужен, и любовь. Вот, ты сказала о выпускниках из райцентра, у них как раз возраст и не успел подоспеть. Так же, а?

– Наверное, так, – согласилась Валентина.

– Оно же, если и по части этой самой любви такая же картина.

– Ну, ты скажешь, дядя Матвей!

– Что? Что не так? Не согласна? В школе уже и чувства есть?

– И да, и нет.

– Как это?

– Кто-то кому-то нравится, а кто-то нет.

– Валюха, дело прошлое, а тебе никто, что ли не нравился?

– Отчего же? Нравился.

– А ты ему?

– Не знаю, – выдохнула Валентина и вспыхнула румянцем.

– Чего так?

– Почём я знаю, дядя Матвей?

– Ну, какие-то знаки внимания же оказывал?

– За косичку дёргал.

– Видишь? Значит, оказывал?

– Это было давно в школе. В средних классах…

– Чувства, Валюха, иногда не имеют срока давности…

– И что с того?

– Ладно, с другого конца зайдём. Он хоть догадывался, что тебе нравится?

– Почём я знаю? Думала, вот школу окончим.

– Окончили и теперь?

– Теперь война, – с потаённой грустью ответила Валентина.

– И где он? Неведомо?

– Неведомо. После школы уехал в техникум учиться.

– Далеко?

– В областной центр.

– Сейчас, значит, учится?

– Нет, не учится. Ушёл на фронт. Ещё в июле, как и остальные.

– Откуда знаешь?

– Знаю. На сенокосе одна из знакомых девчонок из райцентра встретилась. Она говорила, что из того техникума почти все ребята ушли… У неё там знакомый учился. Одноклассник…

– Понятно, – вздохнув, отозвался Матвей Прокопьевич. – Война всех подгребла. И школьников, и студентов, и отцов их…

– Дядя Матвей, а долго она будет идти?

– Трудно сказать. Надо привыкать к тому, чтобы ждать…

– Ой, как это?

– В жизни много случается много неприятного.

– Как это? – племянница отложила ложку, с интересом глядя на дядю.