Неизъяснимая прелесть первоисточника

Один из борцов за качество литературного языка с горечью констатирует:

Бросая взгляд на нынешнюю израильскую русскоязычную печатную продукцию, невольно

приходишь к горестному выводу об угасании русской словесности в Израиле.

Основное зло автор усматривает в широко распространившемся самиздате. Несколько фрагментов из его размышлений на эту тему:

Речь идет о заведомо бездарных и непрофессионально изданных многочисленных образцах неудобоваримой печатной продукции…

…самиздатчики творят, сокрушая здравый смысл.

Самиздатчики – народ воинствующий, готовый грудью встать за свое право являть себя миру наряду с талантливыми людьми. Они требуют всеобщего равенства для всех писак независимо от их таланта и подготовленности. «Свобода, равенство, братство!» – это их лозунг, лозунг голоштанников от словесности, литературных санкюлотов.

Свобода от умения и таланта, равенство в признании независимо от качества работы, маргинальное братство-святотатство…

А зло, проистекающее из самопальной поэзии, велико, ибо чудище это, рекомое Самиздат, обло, озорно, стозевно и лаяй…

Равенства, равенства вожделеют самиздатчики, литературная беспомощность которых с лихвой компенсируется воинственным стремлением отстоять свое право получить признание и стоять почти что рядом (вы на «П», а я – на «М») с настоящими поэтами и писателями…

В интересах русского слова в Израиле необходимо показывать истинное лицо невежественных самоиздатчиков, не бояться их воинственности и рева в защиту своей литхалтуры.

С целью дискредитации самиздатчиков ревнители русской словесности применяли оригинальный творческий прием – сочинение от имени самиздатчиков текстов весьма низкого уровня. И, надо сказать, им это неплохо удавалось. Ниже рассматриваются три небольших произведения, созданные в этом жанре.

Рассказ «Пантеры» завершается чтением поэтессой Фукс своих новых стихов:

Лежу в объятьях минотавра.
А он сношается, нахал,
В сварной избушке из двутавра
И изумрудных опахал.
Я отдаюсь меж двух истерик,
Я необузданно добра.
Русалкой я стремлюсь на берег,
Вся в чешуе из серебра.

Даже беглое прочтение рассказа не оставляет сомнения в том, что уровни профессионального мастерства ревнителя – автора и Пантеры Фукс вполне соизмеримы, чтобы не сказать более.

Я повиновался – я за свою жизнь так привык к повиновению, что если некому было повиноваться, я был не в своей тарелке.

В этом не длинном предложении однокоренные слова встречаются трижды. Также три раза использовано и местоимение «я». Но даже такую частоту взыскательный автор счел недостаточной. И следующая фраза опять начинается с ласкающего слух местоимения:

Я покорно поставил стихи в номер…

Третьим персонажем рассказа, помимо автора и поэтессы, является владелица (возможно, редактор) газеты, определяемая как этуаль и правозащитница. Но автор предпочитает называть ее «имя-вымя». Прозвище это родилось, когда в ответ на хвастливое заявление этуали: «Я даю газете свое имя», автор находчиво ответил, правда, мысленно: «Вы даете газете вымя». Разговор происходит еще до знакомства автора с творчеством разнузданной Пантеры, чем и объясняется относительно невысокий уровень сексуальности этого диалога.

Чуть ниже автор счел целесообразным продолжить удачно найденную рифму, охарактеризовав свою работодательницу как «даму, дающую газете свое имя-вымя-время-бремя».

«Имя-вымя» – сильно пьющая творческая натура, что подтверждается, к примеру, периодически повторяющейся в разных эпизодах руководящей просьбой: «Бутырчук, у вас со вчера не осталось немного водки»?

Процесс поглощения спиртного описан довольно ярко.

Пантера бросилась к нашему имени-вымени в объятья со словами благодарности. Не выпуская друг друга из объятий, они выпили по полстакана водки. А потом я ушел.

Еще фрагмент.

Однажды меня послали взять у пантеры интервью. Я повиновался. Вместо начала она простонала стихи:

Ты оставил меня, понимаешь?

Ты со мной поступил, как палач…

Грустным облаком белым растаешь,

И в ушах твоих смолкнет мой плач.

Очередное обращение автора к полюбившемуся ему словесному тандему. «Я повиновался», разумеется, возражений не вызывает. Но непонятно, почему поэтесса стонет, употребляя конструкцию, введенную в литературный оборот первым президентом Российской Федерации.

«Ты оставил меня, понимаешь»?

Впрочем, справедливости ради следует отметить, что вопросительный знак принадлежит Пантере Фукс, и, следовательно, стоящему за ней автору.

Наутро имя-вымя орала на меня как на одесском Привозе или на киевской барахолке: «Ой, сколько в вас все-таки еврейского, я вас умоляю. И первое – безответственность.

Если иметь в виду безответственность по отношению к русской грамматике, то следует признать, что этуаль права.

Другой ревнитель актуальную проблему графомании решает по-иному.

Бездарный поэт, чья жена содержит семью уборкой виллы, сочиняет стихи на уровне Пантеры (Этуали).

…кроме букета, протянул жене газетную вырезку. А там…
Нечистоте и грязи подзаборной
Была вчера объявлена война.
Открытия общественной уборной
Днесь дождались и Хайфа, и страна.
Цветут улыбки в этот день дождливый,
Подарок – это здание для нас.
И я, поэт, стою в толпе счастливой
И слезы счастья утираю с глаз.

Кроме букета далее выясняется, что у графомана низок не только творческий потенциал.

Поэзия отнимала все силы у Сени, так что в остальных сферах он был просто бессилен, и Циля не чувствовала себя обделенной все двадцать два года брака, пока… Вот именно – пока! Однажды, когда хозяин виллы вернулся домой, случилось так,…

Чтобы в полной мере насладиться последующим, советуем сосредоточиться в максимально возможной степени после чего дочитать прерванную фразу:

…что Циля мыла пол и стояла на четвереньках, повернутая в противоположную сторону.

Можно расслабиться.