Изломы судеб. Роман

– Никто никуда никого ссылать не будет. Поживете, сравните коллективный труд и единоличный – сами на следующий год в колхоз записываться побежите. Да еще в очереди придется постоять.

Большинство крестьян записались в колхоз. Немало оказалось и сказавших:

– Зачем мне колхоз? За моими огурчиками-помидорчиками нэпманы из Коломны сами приезжают. За мясом – тоже. Мне и на рынке стоять не надо. Нет, подожду записываться!

– Может, этих подкулачников на сани, да в Коломну? – спросил местный чекист.

– Не надо! Они преступлений против Советской власти не совершали. Будем сажать только за разговоры – подорвем доверие всех крестьян к колхозам, – ответил Николай Александрович.

К вечеру вернулись в город. Миронов довольно потирал руки:

– Кампания по проведению коллективизации в Коломенском районе завершена. Минимальное число вступивших в колхозы – девяносто процентов! Что у тебя, Лебедев.

– У меня – шестьдесят девять процентов…

– С тобой в Москве разговор особый будет. Доложишь на партактиве, как ты умудрился сорвать коллективизацию. Думаю, партбилет положишь и из органов вылетишь! За Лебедевым проследите, чтобы не сбежал! Утром возвращаемся в Москву.

Утром по радио передали статью Сталина «Головокружение от успехов». В ней говорилось о нарушении принципа добровольности при вовлечении крестьян в колхозы, о необоснованных репрессиях по отношению к отказавшимся записаться в сельхозартели. Требовалось распустить «бумажные» коллективные хозяйства, освободить незаконно арестованных крестьян. Понеслись на конях в Коломну растерянные местные начальники. Они докладывали о крестьянских сходах, распустивших колхозы. Остались только те, кто действительно добровольно вступил в колхозы. В результате вместо девяноста-девяноста девяти процентов осталось девять-десять процентов. Там, где Миронов показывал, мастер-класс остался лишь один процент.

– Да, поставили в каждой деревне радиорепродукторы на свою голову! – проворчал Миронов.

– Что с арестованными делать?

– Придется отпустить по домам!

В Москве Миронова, его заместителя и Лебедева вызвал Сталин.

– Вам, Миронов, доверили особо важное партийно-правительственное задание. Думали: у вас накоплен позитивный опыт по проведению коллективизации в Средней Азии во время вашей работы там. А вы что натворили? Вы подорвали доверие крестьян к колхозному строительству и Советской власти! Не надо бросать на Лебедева прокурорские взгляды! Сведения о ваших художествах я получил не от него. У меня есть и другие источники информации. Идите, пока, работайте! А Лебедев – молодец. У него как были шестьдесят девять процентов, так и остались! Он правильно понял слова Ильича: «Лучше меньше, да лучше».

– Что же делать с колхозами в Коломенском районе, товарищ Сталин? – вырвалось у Николая, когда за Мироновым закрылась дверь.

– Черт с ними! Не вступили мужики в тридцатом году – вступят в тридцать первом. Только работать надо умнее: без наганов на алом кумаче!

Летом 1930 года стало известно о готовившемся покушении на Сталина. Было установлено место, где просочившиеся через госграницу белые офицеры кинут бомбу в машину с вождем. Это была улица Герцена (ныне Большая Никитская – авт.), по которой Хозяин частенько ездил на дачу. Николай попросил вождя задержаться с выездом на полчаса, а еще лучше одолжить на время машину Иосифа Виссарионовича и пару авто охраны. Коба поморщился, но разрешил, добавил:

– Ты, Лебедев, эту кашу заварил – ты и расхлебывай! Подключись к контрразведчикам и своих возьми! Лучше бы сделать это, не отрывая меня от отдыха…

– Товарищ Сталин, мы не знаем в лицо террористов, поэтому хотим поймать их на живца. Известно только, что один из них при приближении кортежа будет утирать лицо платком, давая знак сообщнику, чтобы тот подготовил взрывное устройство к действию. Знаем и место покушения – угол улиц Герцена и Огарёва (ныне Газетный переулок – авт.).

– Почему докладываешь об этом ты, а не Паукер?

– Товарищ Паукер вызван на доклад к председателю ОГПУ, – соврал Николай, коего начальник упросил доложить о покушении и попросить машины вместо него.

– Значит, Лебедев, кто-то из наших выдает врагу время и места моих передвижений?

– Думаю, они сами установили наблюдение и на основании его выбрали место для террористического акта.

– Ладно, действуй!

Угол Герцена и Огарёва наводнили переодетые в штатское чекисты. Они быстро выделили «болтавшегося без дела» крупного черноусого мужчину со связкой книг в руке. Второй, в белом летнем картузе прогуливался ближе к въезду на Герцена. Появился кортеж правительственных машин. Человек в картузе достал платок и принялся утирать лицо. Черноусый закопался в связке. Николай оказался рядом, крутанул руку террориста. Другой рукой подхватил книги. Вовремя успел прикрыться плечом диверсант ударил его правой рукой, добавил коленом. Четверка контрразведчиков повисла на черноусом скрутила его. Краем глаза Лебедев увидел, что человека в белом картузе тоже скрутили и тащат за угол, где стояли машины ОГПУ.

– Ну, вот и все, господин хороший! – сказал Коля, выуживая из-под рубахи черноусого наган. – В машину его!

Он прибыл на место даже на несколько минут раньше, нежели ждал Хозяин.

– Товарищ Сталин, враги задержаны и отправлены на Лубянку! – доложил Коля.

– Молодец, Николай! – впервые назвал его по имени Иосиф Виссарионович, кивнул «вернувшемуся с доклада» Паукеру. – Готовь представление о присвоении Лебедеву звания майора госбезопасности.

Так Николай Александрович получил «ромб» в петлицу – звание, равное генерал-майорскому в царской армии.

В 1931 году судьба нанесла Сталину жестокий удар. Застрелилась его жена Надежда Сергеевна Аллилуева. Это случилось в кремлевской квартире вождя. Николай не был свидетелем трагедии. 7 ноября, как всегда случалось в этот день, у Лебедева было много работы. Перед началом парада надлежало проверить трибуну мавзолея: не заложена ли там взрывчатка. Далее пробежаться вдоль кремлевской стены: под ней мог прятаться террорист или группа террористов. Лишь после этого доложить Паукеру, ждавшему у Спасских ворот. Тот докладывал Хозяину, что все спокойно. После чего члены Политбюро, военачальники, ждавшие по ту сторону ворот, направлялись к мавзолею, занимали места на трибуне. Во время парада и демонстрации трудящихся тоже приходилось быть начеку. Надлежало быть готовым к выстрелу из толпы, попытке бросить гранату. Кроме того, нельзя было спускать глаз с расположившихся на гостевых трибунах, представителей партийного актива, передовиков производства, иностранных дипломатов и особенно журналистов. После демонстрации вождей сопровождали в Георгиевский зал Большого кремлевского дворца, где были накрыты столы для праздничного банкета. После банкета руководство партии и страны провожали в их кремлевские квартиры, а Калинина в особняк рядом с Кремлем. Проверив посты у жилищ вождей, выпивали по рюмке коньяка и разъезжались по домам. 8 ноября, в нерабочий день, сопровождали Сталина на прогулке по Кремлю. Затем «соратники» собирались на квартире у кого-то из них и праздновали до позднего вечера, а то и до глубокой ночи.

В тот вечер собрались у Ворошилова. Николаю Сталин предоставил выходной.

– Отдыхай, Лебедев! – сказал он. – Сегодня Паукер с Власиком управятся. Завтра, чтобы с утра был в Кремле!

Вечер Коля провел в кругу семьи. Собрались как всегда на Пресне. Анфия Павловна напекла столь любимых детьми пирогов. Николай Александрович привез получаемые в качестве пайка икру, осетрину, сыры с ветчинами и колбасами, а также выпивку. Веселились, как всегда много пели, шутили, вспоминали былое. Утром 9 ноября Лебедев был в Кремле. Проверил пост у квартиры вождя.

– Нет движения, – сообщил командир поста. – Сам товарищ Сталин уехал вчера с Ворошиловым на дачу. Надежда Сергеевна осталась в квартире. Когда принимал смену, сказали, что она словно не в себе была… Говорят, у нее с товарищем Сталиным какое-то недоразумение вышло.

После полудня вернулись Иосиф Виссарионович и Климент Ефремович. Сталин открыл входную дверь.

– Надя, Надя! – позвал он.

Ответом было молчание. Дверь в спальню оказалась запертой.

– Я вызову слесаря! – предложил Лебедев.

– Не нужно слесаря! – остановил его Хозяин. – Сам дверь взломать сможешь?

Николай ударил ногой по двери. Лязгнул сбитый засов, скрипнули доски, дверь распахнулась. Положив руку на кобуру, Николай Александрович вошел в спальню. Следом – Сталин. Ворошилов заходить не стал. Пожелтевшая Надежда Сергеевна безжизненно лежала на кровати. На полу валялся маленький никелированный пистолет. На тумбочке была стопка исписанных листков. «Тирания… предательство интересов рабочего класса…» – успел прочитать Лебедев.

– Вах, какое горе! – вскрикнул вождь и выбежал из спальни. – Клим, Лебедев! Смотрите, какое горе!

Николай сгреб написанное Аллилуевой, вышел вслед за Хозяином. Тот, закрыв лицо руками, сидел на диване и мелко трясся от плача. Климент Ефремович выудил из буфета бутылку чачи. Выпил стакан, налил полстакана вождю.

– Выпей, Коба! Легче будет! – протянул он стакан вождю.

Выпив, Сталин немного успокоился.

– Товарищ Сталин! Надежда Сергеевна оставила предсмертное письмо, – протянул листки Лебедев.

– Читал? – подозрительно глянул на него вождь.

– Никак нет, товарищ Сталин.

– Хорошо! – сунул листки в карман френча Иосиф Виссарионович. – Как Надя меня подвела! Что делать?