Черноголовка

– Ну… слышал, вроде, – я почесал в затылке, припоминая ее слова о работе.

Моя беда в том, что я обычно люблю слушать только себя, а не других людей. Кто-то называет меня эгоистом, но я откровенно не понимаю, что плохого в том, чтобы послушать хорошего умного человека? Ну, меня то есть.

В мое сознание начала лениво просачиваться информация о рабочей карьере моей собеседницы. Живет она в Черноголовке, но работает…

Хотя какая разница? Она все равно сделала мне больно, легче постепенно выкинуть ее из головы. Хотя это вряд ли получится. Все воспоминания о своих немногочисленных отношениях я храню в отдельном архиве памяти, чтобы дождливыми вечерами хоть немного прочувствоваться и поностальгировать.

– К чему ты ведешь? – серьезным тоном спросил у нее я.

– Да к тому, что ты вообще ни черта в жизни не понимаешь! Готов запросто обвинить человека, даже не пытаясь войти в его положение!

Я уже ничего не понимал.

– Я уже ничего не понимаю, – честно признал я.

– А ты когда-то понимал, Вадим? Ну хоть раз? Хоть раз в свое гребаной жизни ты хоть что-то понял?

Я устало откинулся на спинку стула. Моя особенность состоит в том, что своим странным вспыльчивым характером я как будто ломаю психику людей, заражаю их, тоже делая истериками. В «Marvel» явно не хватает нового супер-злодея.

«Он посеет невроз в вашей душе, а затем скроется в ночи!» Так бы гласил новый постер.

Интересно, мне бы много заплатили за эту роль? А то играть бесплатно в кино под названием «Жизнь» иногда наскучивает.

– Да какое отношение твоя работа имеет ко всему этому? – негодующе воскликнул я, стараясь не перебарщивать с драматизмом в голосе.

Сознание мое было уже на нейтральной волне, поэтому эмоции моей собеседницы меня уже не касались, не трогали. Это всегда происходило, когда я решал про себя некий важный вопрос.

И я решил. Никогда ее больше не видеть. И не слышать. А остальное было лишь приложением к этому вескому решению.

– Да ты постоянно меня подкалывал, что я, блин, видите ли, работаю нечестно. А как мне еще работать, по-твоему?

– Честно? – невинно спросил я.

– Я тебе сейчас врежу, Вадим, – прямолинейно высказалась она.

Ее пальцы напряглись, а ноздри хищно раздулись. Я решил немного сбавить напор, чтобы не получить вилкой в глаз.

– Ладно. Я тебе еще раз говорю, что я обычно шучу. Иногда грубо, пошло, но все это шутки. Просто мне казалось, что ты… тоже обвиняла сложившуюся систему в ее практической неидеальности.

– Я обвиняла систему, Вадим, но не людей. Не людей, Вадим, ты этого, похоже, до сих пор не понимаешь. Действия людей обоснованы сложившейся ситуацией, на них нельзя взять да повесить все грехи человечества.

– Ну, все грехи нельзя, но…

– Что «но»? – раздраженно переспросила она.

– Да я про воровство. Мне казалось, что ты с этим соглашалась. Ну, что это плохо. И я прошу прощения, если я неправильно тебя понял.

– Ты меня никогда не понимал, Вадим, я просто с этим мирилась. Прощала тебе все, проглатывала все твои выпадки…

Она слегка перевела дух, собираясь с мыслями.

– Это не воровство, Вадим. Это необходимость. Ты же сам прекрасно понимаешь, должен понимать, что люди в России живут бедно. Все мы так живем. И если у тебя низкие жизненные потребности, если ты всю жизнь готов прожить в своей комнате, если ты готов не видеть свет, не путешествовать, не покупать себе дорогие вещи, не приобретать недвижимость… Вадим, тебе же почти тридцать! Ты думал о детях, где они будут жить? Ты вообще хочешь детей?

– Это не важно, – холодно произнес я.

Все же она сумела меня задеть. Вот стервочка.

– А мне важно! Понимаешь, мне вот, в отличие от тебя, важно! Мне важно, каким будет мое будущее, важно, какое будущее ждет моих детей. И моего мужа, конечно. Видишь, я не думаю лишь о себе, я не думаю лишь настоящим, я размышляю наперед, как рациональный человек. А тебе лишь бы повесить на меня преступную бирку да продолжить лежать на своем старом диване! Правильно, ведь ни на что больше ты совершенно не годен!

Я промолчал. А она продолжила.

– Ты совершенно бесполезен для общества, Вадим, а еще смеешь мне… мне высказывать свои претензии! Смеешь обвинять меня и моих коллег в воровстве, в коррупции!

– Я не хотел…

– Все ты хотел, Вадим. Да только к чему все это? Люди хотят жить хорошо, они живут хорошо. Тебе-то что?

– Ничего, – сухо подытожил я. – Мне действительно все равно, что в Черноголовке кто-то растаскивает бюджетные инвестиции…

– Да никто там ничего не растаскивает, они там вообще этого не умеют. Получают свою долю да помалкивают – наш городок не хочет лишних проблем на свою голову! Сдали отчет ради отчета, отдали деньги, кому надо, получили свои проценты, по приказу свыше поставили нужного человека из другой области на руководящую должность в каком-нибудь доходном месте да продолжают спокойно жить, не беспокоясь о завтрашнем дне. И чем это плохо?

Действительно, чем все это плохо?

Тем, что мы в итоге расстались?

Или тем, что мы участвовали в измене хорошему человеку?

Или все же тем, что славный наукоград используют, как некий обменный денежный пункт или островок для переговоров некие дяди из преступных верхов?

И неужели я действительно не хочу жить лучше? Не хочу счастья для своих детей?

Я вздохнул.

Да, иногда хорошо побыть плохим парнем.

Но никогда… никогда не стоит забывать, что я являюсь хорошим мальчиком. И мой удел – это жить и страдать.

Что ж, по крайней мере, у меня есть некая определенность. И печальное осознание того, что этот мир живет по каким-то странным, неправильным, искусственным законам.

Когда же эта ярмарка тщеславия объявит о своем закрытии?

* * *

Дождь этим летом явно не намеревался прекращаться. Он все лил и лил, превращая седьмой и восьмой месяцы в странную раннюю осень.

Небо было сегодня хмурое, ворчливое, ненастное. Как и мое настроение, впрочем. Мне хотелось родственную душу рядом, но я был одинок, мне хотелось выпить, но я был трезв, мне хотелось хотеть, но апатия пожирала меня без остатка.

Я не сделал в последние дни ничего полезного – ни новых знакомств, ни новых событий, ни впечатлений. Даже строчки моей новой книжки не ложились в ряд, путались, мешались, раздражали. Я завис в липком безвыходном пространстве небытия, когда функционирование моей жизни продолжалось без смысла, без целей, без надежд. Я просто жил и делал то, что должен был делать. Оказался в клетке собственных привычек и заморочек.