На наших глазах

– Нам задали совместный проект по истории. Как тут было не помирится, правда? – Артём улыбался, и я снова чувствовала эту ниточку дружбы, которая когда-то связывала нас всех вместе. Что-то тёплое вернулось к нам, и если бы не исчезновение Ромы, я бы чувствовала себя по-настоящему счастливой.

Но Ромы не было, и ни родители, ни Саша до сих пор не знали, что стряслось. Я не могла найти себе места, все время заглядывая в телефон, да так часто, что ребята стали обижаться.

– Оторвись ты от своих социальных сетей хоть на полчаса, – попросил Артём. Был обеденный перерыв, и мы сидели и болтали в библиотеке, все вместе. Я достала фотографии, и тут же начались радостные возгласы, смех и крики: Арина ругала меня за то, что я принесла "этот ужас" в школу, потому что она в детстве была "мелкой и страшной". Мы хором убеждали её в обратном и в доказательство приводили ужасно милые фото с наших общих дней рождений. Артём долго сидел с одной из них. Я заглянула к нему через плечо и увидела, что это была фотография с моего дня рождения – седьмого, если посчитать свечки на торте – на которой мы с ним задуваем их вместе. А Саша стоит позади и, придерживая нас за плечи, смотрит в камеру.

– Ой, помнишь, мы же тогда специально задули свечки раньше, чтобы нас не успели сфотографировать? – я, улыбаясь, смотрю на Артёма. – Такие хитрые!

Парень тоже улыбается и кивает, а немного погодя просит меня подарить ему эту фотографию.

– А у вас разве их нет? – удивлённо спрашивает Арина. – Мне казалось, Алёнина мама всем копии делала…

– Конечно, бери, – я киваю и внимательно смотрю на него.

– Спасибо большое! – его лицо светится счастьем изнутри. Я чувствую, что с этой фотографией, с этим днём что-то связано, но никак не могу вспомнить ничего необычного… Дело, определённо, в Саше. А это значит, что ещё ничего не закончилось. И то, что мы помирились, если и изменило что-то, то только в наших отношениях. Саша – особая статья. Но, по крайней мере, теперь мы будем говорить об этом. Много говорить. Это уже прогресс.

Николь, сидящая почти в центре, почему-то жмурилась. Когда мы стали допытываться, в чём дело, она и вовсе закрыла глаза.

– Прислушайтесь, – сказала она, и мы притихли. – Так звучит наше счастье. Я поняла, чего мне так не хватало: я скучала по тем временам, когда мы все были друзьями.

В тишине, закрыв глаза, мы слышали дыхание друг друга, и я, поддавшись сильнейшему порыву, обняла их всех, едва не плача. Я не могла ничего сказать, но понимала, что Николь и так сказала всё, что было правильно. Что было нужно нам всем. Мы сидели в обнимку, как какой-то спиритический кружок, и смеялись сквозь застывшие в глазах слёзы.

После уроков мы все вместе вышли на крыльцо. Я договорилась с Сашей, что меня подвезёт Николь, потому что мы все равно собирались в магазин, а он может не торопиться и спокойно изучать свою экономику в университете. Артём и Арина попрощались с нами и пошли к Арининой машине: девушка вызвалась его подвезти. Я видела, как они тихо о чем-то переговариваются, и идут, низко нагнув головы. Кажется, они говорили о Генрихе.

Мы, к счастью, не успели никуда уйти: я услышала тарахтенье мотора и почти тут же увидела парня на мотоцикле, заехавшего на парковку и снимающего теперь шлем. Из-под него тут же посыпались светлые непослушные локоны, и я узнала Пашу.

– Смотри, это к тебе, – я толкнула Николь. Та сдавленно ойкнула.

– Что же делать? – в панике воскликнула она, быстро набирая смску водителю, который, наверное, за эти два дня уже перестал что-либо понимать в её действиях.

Паша тем временем подошёл к нам.

– Всем привет, – он широко улыбнулся, но смотрел только на Николь. – Опять в телефоне сидишь?

– А… Да, – Николь отвлеклась и быстро убрала телефон в карман. – Привет… Ты…

– Познакомишь нас? – попросил Паша.

– Конечно, – девушка растерянно посмотрела на меня. – Алёна, это Паша. Паша, это Алёна. Вот…

– Алёна… Что-то знакомое, – парень оглядел меня с ног до головы, и этот изучающий взгляд мне не очень понравился. Как будто он искал ценники на моих вещах. И, похоже, нашёл. – А, ты, кажется, сестра нашего университетского пижона, Шурки.

– Пижона? – я искренне удивилась. – Ничего себе! Это с чего такие выводы?

– Да так, – Паша явно не хотел со мной разговаривать. Он повернулся к Николь. – Погуляем сегодня? Не переживай, я подвезу тебя до дома вечером.

Девушка помотала головой и, запинаясь, сказала, что мы хотели заехать в магазин, чтобы купить рамки для фотографий. Я с изумлением смотрела на подругу. Я не узнавала её! Николь, обычно острая на язык, вспыльчивая, но отходчивая, общительная и любознательная Николь, рядом с Пашей так сильно меняется! Едва ли заикаться не начинает. С одной стороны, это очень мило, потому что они действительно красивая пара, но с другой… Разве можно так меняться? Так изменять самой себе. По мне уж лучше убить себя, чем изменить своим принципам. Даже ради любви. Тем более ради любви.

– У моего отца есть фотомастерская, – Паша уже держал смущённую девушку за руку. – Он будет рад вас увидеть. Поехали?

– Втроём на одном мотоцикле? – скептически усмехнулась я.

– Нет, лучше на метро. Байк я потом заберу.

Я не выдержала и рассмеялась, услышав такое странное слово "байк". Из уст Паши оно звучало ещё смешнее, чем было само по себе. Парень проигнорировал мои насмешки. Мы пошли в сторону метро.

О это забытое ощущение многоликой толпы!.. Я не скучала. Мне кажется, или в нашем метро всегда час пик?..

Кое-как доехав до какой-то окраины города, кажется, в спальном районе, мы, наконец, выбрались из этого подземелья. Паша и Николь были полностью поглощены друг другом, и я чувствовала себя, мягко сказать, лишней. Девушка иногда вспоминала о моём существовании и что-то спрашивала. Тогда я поддакивала, даже особо не вслушиваясь. На улице нас встретил какой-то блошиный рынок, огромные многоэтажки и люди, люди, люди… Пространство, казавшееся невероятным и неохватным в центре города, здесь почему-то сужалось до узеньких улиц и тратуаров, над которыми нависали дома. Паша безошибочно вёл нас по каменному лабиринту, лавируя в потоке горожан. Я старалась не отставать и всей душой мечтала оказаться где угодно, только не в этой толпе. А ещё я ужасно скучала по Роме.

Тревога, поселившаяся в сердце с самого утра, потихоньку охватывала меня целиком. Я невольно высматривала в толпе знакомое лицо с острыми скулами и непослушными чёрными прядями волос, но никого, похожего на него, не было.

В маленьком фотоателье было не повернуться. Я сразу села на какой-то стульчик и просто ждала, пока Николь всё тщательно осмотрит и мы уже сможем уйти. Девушка явно думала, что попала в рай: кругом были бесконечные фотографии: семейные и портретные, старые и новые, цветные и черно-белые… Николь не отходила от них, допрашивая Пашу на счёт каждой.

Скоро к нам вышел отец Паши – Семён Викторович – высокий, но всё время сутулящийся человек, с большими изящными руками, улыбчивый, с прямым взглядом серых глаз. Паша был поразительно похож на него, и только растрёпанные светлые волосы слегка нарушали сходство. Отец и сын окружили Николь вниманием, сразив её наголову. Да и она, кажется, пришлась фотографу по душе. В ней сложно было угадать ту Николь, которую знала я: кажется, что какая-то другая девушка все время улыбалась, скромно задавала вопросы и не позволяла себе громко говорить. А вот ко мне у них совершенно точно возникла неприязнь. Кажется, весь мой вид вызывал у них негодование, и я не знаю, как Семён Викторович удержался и не выставил меня на улицу. Должно быть, только из-за Николь.

Девушка в конце концов выбрала несколько фоторамок, которые, на мой взгляд, были ужасны. Глядя на них даже близко подходить не хотелось, чтобы случайно не посадить огромную занозу. Однако Николь всё устраивало. Я уже собиралась расплатиться, но выяснилось, что у меня нет мелких денег – все они ушли на метро – и остались только пятитысячные купюры. Казалось бы, ерунда, но я видела, как они сверлили меня глазами. Я уже готова была развернуться и убежать, чего со мной никогда не случалось, но Николь нашла деньги и мы, наконец, ушли. Она долго прощалась с Пашиным отцом, обещая заглянуть к ним ещё. Паша проводил нас до метро. Они долго шептались о чём-то с Николь, держась за руки, и я видела, как девушка то и дело краснела и улыбалась. Потом он обнял её и аккуратно поцеловал в макушку. Николь оттолкнула его и побежала ко мне. Паша послал ей вслед воздушный поцелуй, улыбнулся и ушёл.

– То есть за мотоциклом он не поедет? – на всякий случай уточнила я, но все ещё смущённая девушка ничего не ответила.

Её водитель встретил нас у самого метро. Мы доехали до моего дома, обсуждая сегодняшний день. Николь согласилась, что неприязнь Паши и его отца ко мне, мягко говоря, странная. Я попросила её поговорить с Пашей о его прошлом, причём как можно подробнее про ту его часть, где началась ненависть к состоятельным людям. Николь, конечно, не могла ничего гарантировать, но я убедила её, что это необходимо.

– Ты не сможешь вечно от него скрываться. Неправильно строить отношения на вранье, посту даже небольшом.

У дома я попрощалась с ней и поспешила зайти в подъезд. Волнение сново охватило меня, и ноги подкашивались сами собой. Еле-еле дойдя до дверей квартиры, я буквально упала на руки брата, с немым вопросом глядя ему в глаза. Но Саша покачал головой, как всегда поняв меня и без слов.

– Он всё ещё не объявился.

Весь оставшийся вечер я ходила потерянная. Не могла есть, читать, даже слушать музыку. Буквально всё напоминало мне о Роме. Я пыталась отвлечься, не прокручивать в голове все возможные и ужасные ситуации, но ничего не получалось. Саша спрашивал меня про Пашу, тормошил, заставлял говорить, но я постоянно, ежеминутно возвращалась в мыслях к Роме. Он за пару дней успел стать для меня незаменимым. Я больше не могла представить себе жизни без него.

Пару раз в мои мысли закрадывалась одна, совершенно отчаянная. Мысль о том, что он испугался. Просто испугался своего признания. И сбежал. И никогда больше не вернётся. И я всю жизнь буду лишь вспоминать о нескольких днях тепла и счастья, которые он подарил мне. И никогда не смогу никого полюбить так же, как, наверное, уже полюбила его. Ведь именно так называется чувство, когда без человека не можешь дышать?

Я пыталась прогнать эту мысль, но она возвращалась, с каждым разом всё сильнее вгоняя меня в состояние какой-то апатии. Я не отвечала на оклики родных, и мама уже пару раз подходила ко мне, чтобы проверить температуру. Но все было в порядке, и они не догадывались, почему я такая. Все, кроме Саши.

Саша весь вечер не отходил от меня. Тихо, понимающе обнимал, рассказывал глупые смешные истории, но я не могла засмеяться, потому что вместо смеха наружу просился плачь. Наверное, так выглядит ломка. И плохо так зависеть от человека. Но я была согласна на всё, лишь бы он вернулся. А Саша всё чаще заводил разговор о Роме. И всё вообще говорил, что он странно себя ведёт, и что, возможно, стоит отказаться от его помощи, потому что нельзя доверить мою жизнь человеку, который может просто пропасть неизвестно куда.

– Ты заслуживаешь лучшего, – повторял он, заглядывая в моё почти неживое лицо. – Ты заслуживаешь самого лучшего. Возможно, нам стоит найти кого-то другого.

И я не могла понять этих слов, этого взгляда. Впервые в жизни я не понимала Сашу, и если бы не тоска, я бы очень этого испугалась. Это было похоже на ревность, но не могло ей быть, потому что мы брат и сестра. Самые близкие люди на свете. Но если это и было что-то другое, то, значит, этому чувству вовсе нет названия.

Вечером, часов в одиннадцать, по всей квартире раздался звонок. Он оглушил меня на пару секунд, перед тем, как я бросилась в прихожую. На пороге стоял Рома и смотрел только на меня. Кажется, он что-то говорил родителям, Саше, распекавшим его на чем свет стоит, но его взгляд полностью принадлежал мне. И я, видимо, что-то почувствовав, кинулась защищать его, едва не крича на своих родителей. Ведь он и вправду не их раб, у него могут быть свои дела, свои проблемы, которые нужно решить. Я взяла его за руку и потащила к себе в комнату, бормоча что-то вроде "Он будет жить со мной, потому что вы все очень злые". Когда я заперла за нами дверь, Рома едва слышно прошептал "спасибо", обнял меня, но тут же потерял равновесие и опустился на пол. Я помогла ему прилечь на кровать, сама села рядом, не в силах оторваться от его лица. Глаза прикрыты, под ними легли большие тени. На лбу едва заметный росчерк морщинок, которых не было ещё вчера. Крылья носа подрагивают, когда он тяжело вздыхает, а из разбитого уголка губ несильно течёт кровь. Я вытираю её большим пальцем, и он открывает глаза. В них – что-то, что делает их глубже. То ли отсвет настольной лампы, то ли боль.

– Ты…

Он пытается что-то сказать, но я качаю головой и останавливаю его.

– Стой. Не надо. Я не хочу этого, – мне тяжело говорить, горло сдавливает невысказанная тревога, но я должна сказать, спросить… Рома смотрит молча, пристально, как всегда. – Скажи мне только одно. Только одно, и я не буду тебя допрашивать. Это из-за того… Из-за того, что ты вчера мне сказал? Ты… Ты берёшь свои слова назад?

Голос все-таки предаёт меня и жалобно ломается.