На наших глазах

– Пойдём, ты примешь ванну, а потом ляжешь спать.

Я не сопротивлялась. Он показал мне, где что лежит, и вышел, прикрыв дверь. А я, прислушиваясь к плеску воды, смотрела только на острое лезвие опасной бритвы, которое Артём, наверное, забыл убрать, когда брился.

Наверное, так всё и закончится. Горячая вода, чужая квартира, острое лезвие… Я не очень представляла, что именно надо делать, но взяла бритву в руки и вместе с ней легла в ванную. Закрыла воду, положила голову на бортик, постаралась расслабиться. Перед глазами тут же встало страшное лицо Генриха и злобный взгляд Ромы. Я вскрикнула.

Я по прежнему была в ванной, у Артёма, совершенно одна. И мне всё ещё предстояло во всём разобраться. И решить, что я буду делать дальше?

Лезвие поблескивало на свету, и я снова взяла его в руки. Сразу стало холодно, моё тело покрылось мурашками, а боль в голове и в груди как будто сама намекала: " не надо ничего решать. Есть гораздо более лёгкий путь…"

Наверное, я бы послушалась этого странного голоса в моей голове. Но в это мгновение в ванну вошёл Артём, и, увидев в моих руках лезвие, бросился ко мне. Отобрал его, умудрившись не поранить ни меня, ни себя, вытащил из ледяной воды – наверное, я в ней уснула, – накинул на плечи полотенце и заставил растираться им, пока я не почувствовала себя вновь живой. Так странно: от обычного махрового полотенца и чужой заботы можно вернуться к жизни!..

Когда парень довёл меня до кровати, я присела на край, но почти тут же сползла на пол, на пушистый ковёр. Сил не было, ни физических, ни эмоциональных, или какие там ещё бывают? Слёзы сами потекли по щекам, и я закрыла глаза руками. Артём принёс мне одежду и какой-то большой и тёплый свитер. Увидев, что я плачу, он едва не заплакал сам. Принялся уговаривать меня успокоиться, обещать, что всё будет хорошо, просить держаться и дышать. А мне так хотелось послушаться, прийти в себя, надеть маску. Но я не могла. Почему-то не могла.

– Ну скажи, что случилось! Я очень тебя прошу!

– Знаешь, почему меня не было в пятницу? – внезапно очень чётко произнесла я. Парень посмотрел на меня с недоумением. – Я пыталась совершить самоубийство. Выпрыгнуть из окна, если быть точнее. Но не смогла.

Артём смотрит на меня несколько секунд, широко раскрыв глаза, а потом обнимает, изо всех сил сжимая, жалея, успокаивая… Я снова всхлипываю, теперь уже от жалости к себе. Парень с трудом уговаривает меня успокоиться, помогает одеться, укладывает под одеяло и садится рядом. Осторожно гладит по голове, улыбается чему-то.

– Спи. Утро вечера мудреннее.

– Я, кажется, испортила тебе свидание, – слегка охрипшим голосом произношу я. – Прости…

– Ну что ты! Ничего страшного, – он улыбается, а потом вдруг серьёзно произносит: – Я бы очень хотел сделать мир таким прекрасным, чтобы ты никогда не захотела его покинуть.

Я удивлённо смотрю на него, хочу что-то сказать, но где-то рядом звонит мой телефон. Артём приносит его мне, и я читаю сообщение с неизвестного номера: "Хочешь увидеть брата живым, приезжай". Дальше был написан адрес, который мне ничего не говорил. Мне снова стало очень страшно. Артём, заметив, как я изменилась в лице, заглянул в телефон.

– Саша в беде, – испуганно пролепетала я. Парень мгновенно вскочил.

– Собирайся. Мы сейчас же едем.

– Постой! Это может быть ловушка!

Артём смотрел на меня непонимающе.

– Генрих. Это скорее всего он.

– Да, это он, я узнал адрес. А разве у нас есть выбор? Собирайся.

– Мы не справимся одни, – я лихорадочно соображаю, кому могу позвонить в одиннадцать вечера. Родителям нельзя, Николь нельзя, Арине тоже… Рома.

Я долго смотрю на его имя в списке контактов. Гипнотизирую. Что он сейчас делает? Отзовётся ли?.. Набираю ему смску "Саша в беде, нужна твоя помощь, если можешь, приезжай" и скидываю адрес. Спустя два удара сердца приходит ответ: "Уже еду. Береги себя!".

Крошечная, почти доверху замусоренная подворотня, разбегающиеся из-под ног крысы, заунывный вой собаки вдалеке. Мы буквально летим сквозь всё это, стараясь не смотреть по сторонам. Артём придерживает одной рукой полу плаща: он взял с собой пистолет. "Наконец-то моё ужасное прошлое нам пригодится", – сказал он ещё у себя дома, в ответ на мой испуганный и удивлённый взгляд. Сейчас всё это не имело значения.

Мы с трудом находим нужный подъезд. Из-под грязной, в коричневых разводах двери слышится громкая музыка. Я нажимаю на звонок и не отрываю руку, плюнув на вежливость. Артём начинает колотить в дверь ногой.

Слышатся медленные шаркающие шаги и голос, напевающий какую-то песню. Дверь, наконец, открывается, и на пороге появляется Генрих. Я невольно отшатываюсь, Артём встаёт между мной и парнем.

– Ба! Кто к нам пожаловал! Красавчик Артемий собственной персоной! Давно ты не заходил, да? А не забыл дорогу, как я вижу, не забыл…

– Я ничего не забыл, – сквозь зубы цедит Артём. – Где он?

Генрих притворно удивляется.

– Погоди… Кто? Ты о ком сейчас? А? И… Как там тебя? Алёна, да? Ты что, привела с собой Тёмочку? Спасибо, вот уж не думал, что ты догадаешься. А где же твой прихвостень, Ромка? Он и в детдоме паршивым другом был, и, наверное, сейчас таким же остался…

– Где? – выдыхаю я.

– В детдоме. Со мной и твоим братом. Кстати, если хотите забрать его, пляшите: он приперся ко мне, разбудил и начал нести какую-то пьяную околесицу. Я, конечно, тоже был не стёклышко, но от такого даже протрезвел. А я ненавижу трезветь.

Из квартиры донёсся чей-то стон, и Артём рванулся вперёд, столкнувшись с Генрихом. Тот, не ожидав такого напора, обхватил парня за плечи.

– Воу. Тише-тише приятель. Ты что, так рад меня видеть?

– Пусти!

– Да заходи, ради Бога. Я уж думал, никогда больше здесь не появишься, а ты вон как рвёшься.

– Заткнись.

Артём вырвался и прошёл в комнату. Я зашла следом за ним, прижимая руки к губам. Генрих, посмотрев на меня, замялся.

– Ты извини, что неубранно. Некому возиться. Девушку всё никак не заведу, а самому проще выкинуть, чем поставить на место. Вот так.

– Всё… Н-нормально, – его слова никак не вязались с тем грозным впечатлением, которое он произвёл на меня с самого начала. Они были… Человеческими.

В комнате, на низком диване, заляпанном чем-то белым, в полузабытьи лежал Саша. Я с трудом узнала его: закатившиеся глаза, бессвязный лепет из приоткрытых губ, грязная, порванная рубашка, свежий синяк под глазом. Я, едва удерживаясь, чтобы не разрыдаться, бросилась к нему.

– Саша!.. Сашенька! Господи, как ты?

– Плохо ему, – Генрих шмыгнул носом. Артём шагнул к нему, явно собираясь ударить. Парень отступил чуть-чуть назад. – Эй, спокойней! Это не я его так разукрасил.

– А кто?!

– А я знаю? Как-то не успел поинтересоваться. Я же говорю, ввалился ко мне посреди ночи, разит от него, как… Как от меня. Глаз уже заплывать начал, еле уговорил промыть. Ну вот… Ввалился, кричал, кинул мне деньги, сказал: "делай что хочешь, но Рому убери"…

Я повернула к нему голову, забыв, что нужно дышать.

– Убей, значит, – поясняет парень, стараясь не смотреть мне в глаза. – Тут я уже протрезвел, говорю, что не собираюсь этого делать. А он как заладит: "если тебе ещё больше денег нужно, ты, говорит, скажи, я привезу или чек выпишу". Какой чек? Он на ногах не держался.

– Постой. Скажи ещё раз, что он у тебя попросил?

– Ромкину голову, вот что, – огрызнулся Генрих. – Зачем она ему, сами у него спрашивайте. А я в это лезть не собираюсь. На вот, забери, я ничего не взял.

Парень отдал мне пачки денег. Кажется, Саша снял со своего счёта в банке всё, что было. Я со смешанным чувством испуга и благодарности смотрела на Генриха. От моего взгляда он, похоже, смутился.

– Спа… Спасибо, Генрих, – тихо выдавила я, и, не выдержав, заплакала. Артём погладил меня по плечу.