Нефертити, или Прекрасная пришла

– И который по своему разумению посмели приукрашивать камнерезы, – заметил фараон. – Не буду позволять им более тягаться с богом…

Казалось, царствующим супругам собственные недостатки были сродни достоинствам.

– Посмотри, он сам будто выточен из камня, – провела пальцем по загорелому плечу мальчика Тэйе.

– Но истинного лика фараона никто не должен видеть, – неожиданно заявил Тутмос.

– Почему же? – недоуменно вскинул брови Аменхотеп Третий.

– Чтобы никто не мог вселить в него болезнь или проклятье, – опустил голову десятилетний мудрец.

– Но разве можно в камень что-то вселить? Разве он не мертвый? – почуял интерес к беседе фараон.

– Камень живой! Всё понимает. Даже разговаривать умеет, – прижал к груди кусок песчаника юный скульптор.

– Разговаривать? Тогда я разрешаю ему сказать, что он думает обо мне. Или камни не могут думать? – восхищаясь своим хитроумием, соорудил Аменхотеп ловушку из слов.

– Ему не надо думать. Он просто знает, потому что долго живёт, – простодушно улыбнулся Тутмос.

– И свои знания высекает значками на скалах? – подыграл ему владыка Верхнего и Нижнего Нила.

– Нет. Шепчет моим пальцам, – посерьёзнел мальчишка.

– И о чём же он тебе шепчет? Мы тоже хотим послушать, – сладкоголосо пропела Тэйе.

– Повелеваю камню поведать Тутмосу тайну моей жизни! – полушутя, полусерьёзно скомандовал Аменхотеп.

Тутмос послушно опустил глаза, приложил кусок песчаника ко лбу, в сомнамбулическом сне стал произносить слова, переводя с каменного языка: «Фараон Аменхотеп Третий славен тем, что любит жизнь, предпочитая строить, не разрушать. Он и от споров уходит, разрешая думать, кто как хочет. И ко всему прекрасному любовь его нежна. Но духи, боги и жрецы, коих расплодилось слишком много, его желание жить в мире и гармонии со всеми, принимают за слабость. Грозят карой за вольнодумство. Но ещё слабы. Сын фараона власть его продолжит. Своими мыслями оплодотворит все вокруг: воздух, Нил, несчётные отроги гор, которые ему послужат верно, и Город Солнца вырастет в пустыне. Но люди понесут от новых мыслей неохотно, беременность свою скрывая, и от плодов незрелых избавятся, как только Эхнатона захоронят…»

Тут мальчик замолчал, глубоко вздохнул.

Он не помнил, что говорил. Но чувство единения с Творцом, для которого и фараон – песчинка, потрясло его до умопомраченья. Он ждал кары…

– Я буду д-думать… над словами камня. А т-тебе разрешаю, когда з-захочешь, быть моим г-гостем во дворце. З-завтра мы с тобой ещё поговорим, – от страха перед загадочностью мира стали двоиться буквы на языке Владыки Нила.

Он был обескуражен. Тэйе тоже не могла произнести ни слова. Впервые царствующие супруги столкнулись с тем, что было неподвластно им.

Одна мысль: этот мальчик, умеющий говорить с камнем и видеть пальцами, достоин… быть приближенным, или убитым, – свила гнездо в обеих головах.

– А что напророчил бог камня тебе? – спросила не терпящая неопределённости царица.

– Сказал, я стану самим собой, – с гордостью сообщил юный скульптор.

4

– Признайся, ты в Тутмоса влюбился, – неожиданно заявила Тэйе после вечерней молитвы, когда Аменхотеп предложил ей покататься перед сном на их любимой ладье из полированного кедра.

– Этот мальчик поможет мне освободиться от сомнений, – как будто сам себе ответил фараон.

– До сих пор я освобождала тебя…

– Мне нужен этот мальчик, – нервически вспылил Владыка Нила. – Этот несмышлёный предсказатель.

– Ты пригласишь его в спальню? – голос супруги взял басовые струны.

– Так ты об этом? Не беспокойся. Попки мальчиков меня не возбуждают. Я не любитель пробираться в спальню с чёрного хода. Я, перед которым распахиваются парадные двери… твоего дворца.

– Прости. Я тебя ревную, как тысяча гаремных жён, – поцеловала плечо мужа Тэйе.

– Кстати, они все недовольны мной.

– Пора их приструнить!

– Подскажи, как? Тебе внимают иноземные цари, – привлек к себе жену Аменхотеп Третий.

– Пусть забеременеют! Лучшее лекарство…

– Вот так рецепт. А говоришь, ревнуешь…

– Минута для семяизверженья – и год спокойной жизни.

– Что ж, потружусь. Но мы с тобой как будто избегаем…

– Я… Тутмоса боюсь. И… меня влечёт к нему, как к тайне. Заметил, какие у него уши? – от волненья потеряла дар речи Тэйе.

– Уши? – переспросил фараон, чуть не оступившись.

Ладья качнулась, приняв на борт знакомых пассажиров. Весла поднялись и опустились, выровняв скольженье по воде.

– Что у него с ушами? – не захотел терять нить разговора Аменхотеп.

– Они напоминают капитель, нежно вылепленную любящими руками…

– И эти уши слышат шёпот камня…

– А, может быть, он всё это придумал? Конечно, ведь сына нашего зовут не Эхнатон! И… он тоже сочиняет сказки. Вчера захожу в спальню, воспитатель спит. А маленький Аменхотеп, заложив ногу за ногу, что-то бормочет. Хотела разбудить Эйе, но сын не разрешил. Сказал, что сочиняет сказку… про Город Солнца, в котором все люди будут жить счастливо, где бедняки разбогатеют, – львицей замурлыкала Тэйе.

– Мой сын будет хорошим фараоном. А я? Хотел бы увидеть себя в камне таким, какой я есть.

– Увидишь, скульптор подрастает.

– Он будет в камне продлевать жизнь сына, а не мою. Я же присмотрел скульптора Бека, у которого в руках камень оживает. Не то, что у других. Как будто они сами все мертвы. Или напуганы…

– Так и есть, напуганы!

– И чем же?

– Криком матери. Многие женщины кричат во время родов, чтоб боги их услышали. Но боги все давно заткнули уши. А новорождённых пеленает страх, который как рубашка носится до смерти!