История и тайны Северной столицы. Загадки земли сестрорецкой

«Надо взять себя в руки, – подумал капитан, а то недолго и…» – он вновь усмехнулся. Да! Это поле подкосило его под корень! Столько лет поисков, столько надежд, и всё псу под хвост! А, собственно, сколько же лет он прокопался в этом проклятом поле? Прикинув, присвистнул: вот уже девятый год! А, может, не там ищет? – Эта мысль приходила ему в голову не раз. Раньше он гнал её от себя, понимая, что, приняв её, он таким образом распишется в собственном бессилии, в зря потерянном времени. Сейчас же она стала приходить ему особенно часто, становясь палочкой-выручалочкой, единственной ниточкой, связывавшей с действительностью и заставлявшей хоть как-то ещё оставаться на плаву. Да! Вложив в голову эту мысль, судьба давала ему шанс и, быть может, последний!

После окончания поиска взрывоопасных предметов капитан резко изменился. Начал пить. Нередко даже на службе. С женой разругался в пух и прах и переехал жить в город, в квартиру, оставшуюся от родителей. Татьяна Аркадьевна, силясь удержать мужа от окончательного падения, упросила сына пожить летом вместе с отцом, а сама осталась с дочкой в Александровке. Она, всё же, не оставляла надежды спасти мужа и вернуть его к прежней семейной жизни; да и сам он, между запоями, божился, что к осени придёт в норму. А пока они с дочкой терялись в догадках, не находя сколь-нибудь внятного объяснения столь разительной перемене, произошедшей с ним…

Александровка, близ Сестрорецка

1967 год, лето

Екатерина успешно закончила седьмой класс и, вообще-то, намеревалась пойти в восьмой, но перемена с её отцом спутала карты и нарушила семейные планы. Теперь они с мамой решили: ей необходимо быстрее вставать, что называется, на ноги, а для этого, – куда ж ещё податься девчонке! – надо поступить в медицинское училище. Потом же, если повезёт… – ну да что там загадывать! – а кусок хлеба в кармане лишним никогда не будет.

В тот июньский день Катя, как и обычно, была дома одна. До прихода матери, – а Татьяна Аркадьевна работала в Сестрорецке, в Исполкоме, и возвращалась часам к семи, – надо было успеть выполнить кучу домашних поручений: убраться в доме, полы помыть и на огороде полить грядки, и в магазин успеть… Да что там, вести хозяйство, когда огород в восемнадцать соток, это непросто, очень даже непросто.

Она подвернула фитиль у керосинки, – вот ещё и картошки наварить надо, – и вспомнила, как вчера ходила за керосином, как увидала его… и лёгкий румянец сделал её личико ещё более привлекательным. Значит, он приехал, наконец…

Екатерина вошла в комнату отца. Поправила стенное зеркало, мельком взглянув на своё отражение, – ещё бы чуток позагорать, и с лицом полный порядок! – оглядела шею, покрутив головой, и, убедившись, что и здесь, вроде… присела на диван.

Прежде всего надо прибраться на отцовском столе. Беспорядок на нём, – блокноты с исписанными карандашом грязными листками, какие-то старые, пожелтевшие от времени бумаги… – заставил Катю вспомнить тот день перед отъездом отца в город. Она со вздохом опустилась на стул, сложив руки на коленях, и задумалась…

Катя взяла одну из этих бумаг, свёрнутую вчетверо, и развернула. Пожелтевший лист, протёршийся на изгибах, был исписан чернилами, порядком выцветшими, таким знакомым ей угловатым отцовским почерком. Она сложила листок и вернула на место, аккуратно поправив стопку блокнотов и тетрадок. Взяла другой… Хотела его тоже положить к первому, но, чуток помедлив, – взгляд её выхватил из текста дедушкину фамилию, – решила прочесть.

На этом листке, – она снова узнала отцовский почерк, – каким-то родственником (видимо, отец переписал всё это с более древнего документа) сообщалось, что искать (а что именно искать?) следует у озера, на холме, у старого дома…

Кровь бросилась в лицо, дыхание перехватило. Значит, вот в чём дело! Отец, действительно, что-то искал в поле… И совсем не по долгу службы! Но что искал? Зачем? – Катя не могла найти ответы на свои вопросы. Волнение не проходило.

Взяв себя в руки, она, быстро пробежала оба листка, – других просто не было, – и поняла из них, что у развилки тропинок близ озера, на холме, у каких-то там развалин что-то спрятано. Вот, в сущности, и всё. Видимо, начальный документ содержал более подробные сведения, а в листках этих лишь одни обрывки. И вдруг её пронзила мысль: «А если это и есть причина теперешнего состояния отца? Тогда разбираться придётся самой.»

Пока ходила в магазин, занималась домашним хозяйством, мысль эта не покидала её и усиливала и без того тревожное состояние. Развилка тропинок… старый дом… Ну, где развилка дорог, она знает, – прямёхонько у развалин… А вдруг развалины и есть тот старый дом? Катя поймала себя на мысли о поле.

А, собственно, идёт ли речь о здешнем поле? Может, имеется в виду какое другое место? Но, другого места она не знала и, кроме того, её отец… – он ведь именно здесь искал… – короче, Катя решила, что загадка перемены, случившейся с её отцом, кроется именно в здешнем поле. К тому же, поле это как раз и находится близ озера.

Наконец, все дела переделаны, и она в поле. Знакомой дорогой, – столько раз по ней хаживала, когда хотелось позагорать вдали от людей! – Катя подошла к развалинам. Уже оказавшись близ них, она вдруг поняла с досадой, что день выдался неудачный: в развалинах кто-то копошился.

«Похоже, опять этот чудак с мольбертом, – подумала со злостью, – неужто на озере хороших видов не найти, а обязательно сюда переться!» И это, действительно, был он, – Екатерина тут же узнала его по мелькавшей среди развалин детской панамке. Вскоре она заметила и мольберт, брошенный у кустов. Ну что ж, ей сегодня явно не везёт, хоть позагорать до прихода матери, а заодно и продумать всё как следует. Но загорать на излюбленном пригорке, близ развалин, на виду у этого старика, не хотелось, и Катя решила найти другое местечко, где-нибудь, в предлеске.

Свернув влево от развалин, она углубилась в лесок, где так много замечательных уютных уголков. Вскоре за невысоким березняком обозначилась небольшая прогалина и, раздвинув ветви, Катя увидала чудесную, почти круглую, уютненькую поляну, которую со всех сторон обступили берёзки. Вот тут она и позагорает часика полтора.

Нырнув под ветви берёзки, она шагнула на полянку и… – и с ужасом почувствовала вдруг, что земля уходит под ногами! Затем что-то хлюпнуло, и Катя опомниться не успела, как провалилась по пояс. Она оцепенела от ужаса и лишь заметила краем глаза, как трясина заколебалась, и по ней поползли медленные волны…

– А-а! – лишь и смогла она выдохнуть из себя, не соображая, что делать. – Помогите… Помогите!

Екатерина высвободила руки, облепленные болотной тиной, и попыталась дотянуться до тоненького ствола чахлой берёзки, однако её движение лишь усугубило и без того отчаянное положение: она погрузилась в болото по грудь. И вот в эту страшную минуту… – ей показалось, что само Провидение поспешило на помощь:

– Погоди, я щас, – и какой-то парень, невесть как оказавшийся здесь, мигом снял ремень и, обмотав его вокруг кисти, бросил другой его конец Кате. Левой рукой он обхватил берёзку у корня, а ноги его уже по колено увязли в жиже! Попытка не удалась. Не хватило каких-то полуметра!

Её искажённое ужасом лицо, походившее скорее на лицо женщины, а не девчонки, теперь однако, выражало не только ужас. На нём появилось ещё и удивление, смешанное с надеждой! На лбу и щеке, – она даже и не пыталась очистить их, – лепни болотной тины и ряски!

Вторая попытка оказалась более удачной…

Вскоре они сидели на пригорке близ дороги и девушка, – насколько же отчаянье старит человека! – дрожа всем телом, наспех обтирала мокрым платком лицо и руки.

– Спасибо, Веня! – произнесла она чуть слышно. – Как здорово, что ты здесь оказался! А я думала, что уже…

– А… а откуда Вы… ты меня знаешь? – спросил Вениамин, только сейчас, узнавший в девушке вчерашнюю незнакомку с керосиновой банкой.

– Так соседи ж мы, – ответила она, чуть улыбнувшись, – меня Катей зовут, и мой отец у Олега Петровича молоко покупал. Да и я как-то заходила прошлым летом, и ты меня о чём-то спрашивал даже. – Забыл?

«Катька Звягинцева! – осенило его, – вот она какая стала-то за год, и не узнать даже! … Красивая!»

– А сейчас покупает? – спросил он так, чтобы скрыть волнение. Всё тело охватила какая-то непонятная, неуёмная дрожь.

– Не, он в городе живёт… лечится. И Юра с ним там. А я тут, с мамой.

– Послушай, а зачем тебя в болото понесло? Я позавчера… – и тут он рассказал о том, что приключилось с ним два дня назад, о чибисе, который, выходит, – да, он пришёл теперь к такому выводу! – спас его.

– А они частенько и надо мной летали, – удивилась Катя, – да я не придавала этому значения. Думала, от гнезда отводили…

– Или от болота… – задумчиво произнёс он. Теперь, что бы там ни говорили, он верил в это.

– Так, зачем же ты здесь, оказалась? – он снова задал этот вопрос, чтобы хоть как-то завязать разговор.

– А зачем ты со своим приятелем прошлым летом здесь целыми днями копался, – а? Я в бинокль всё видела!

– Да так… – не нашёлся, что сказать, Венька.

– Ну и я так! – Они помолчали.

– Здесь многие копаются. Вот и сегодня… – начал он и не договорил. Катька, похоже, наблюдает за всеми, кто роется здесь. Ведь, и отец её тоже…

Затем, спросив о Василии Матвеевиче, он узнал, что тот серьёзно болен… и почувствовал, что Кате об этом говорить не очень-то хочется. Значит, план его, основанный на слежке за капитаном, требовал серьёзной корректировки.

Яркое июньское солнце делало своё дело, – вскоре одежда подсохла. Кате нужно было домой, и она, встав, протянула Вене руку. Он тоже встал, не зная как себя вести. Ему почему-то хотелось задержать Катю ещё, ну хотя бы ненадолго. Но в голову, как назло, ничего не приходило. Да и вообще, он чувствовал себя дурак дураком.

– Спасибо тебе, Венечка, – произнесла она тихо. И вдруг, быстро чмокнув его в щёку, убежала. Ошарашенный, он так и остался стоять на дороге, даже и не сделав попытки её догнать. Лицо пылало, мысли путались, в голове вертелось: «Венечка…» В блаженном состоянии он побрёл домой.

Первый в жизни поцелуй… Он спутал все карты! Теперь Вениамин, забыв о главной задаче, целыми днями крутился возле дома. Даже приезд Борьки, – а он с родителями ездил в Таллин, – не смог вывести Веньку из этого состояния. Ему нетерпелось вновь увидеться с Катей, и он неусыпно наблюдал за её домом. Вдруг она пойдёт в магазин… – и вот тогда… А что тогда? Он даже не знал, о чём будет говорить с ней! Ему просто хотелось видеть её, и всё!

Нет, не всё! Ему вдруг захотелось и самому выглядеть настоящим мужчиной! – Этаким… Вот, надо бы и брюки погладить, и рубашку… а то ходит как охламон, хоть стой, хоть падай!

– Бабушка, а где у нас утюг? – он твёрдо решил начать жить по-новому.

– Господи, Иисусе Христе! – только и произнёс дедушка. Никак платье своё гладить надумал? А то ходит по Александровке, чучело чучелом! Рубашка, та аж с грязи сломивши, как у Берда на заводе!

– Сперва постирать надо штаны-то с рубахой, а потом уж гладить! – наставительно сказала бабушка. – Ужо ж я в понедельник…

– Не, бабусь, я сегодня хочу, сам.

– Ну, сам с усам! Стирай, кыль хошь, сейчас мыло хозяйственно сыщу. – И бабушка открыла кладовку. И Венька, – впервые в жизни! – выстирал брюки с рубашкой и повесил их сушиться на верёвке, во дворе. А потом выгладил. Коряво, правда, со складками во многих местах, но дедушка одобрил, – сойдёт.

И с чего такая блажь нашла, – стирать, гладить? Сказал бы кто год назад, что придётся ему этим заниматься, ни за что б не поверил! – Да! Первый поцелуй…