История и тайны Северной столицы. Загадки земли сестрорецкой

Капитан махнул тут бульдозеристу, и тот приглушил двигатель.

– Я, – инженер-строитель и кое-что смыслю в этих работах, – уже более спокойно произнёс гражданин в очках, – ведь улицу же испортите, дом трещину даст…

– … Нам отдан приказ обезвредить бомбу, которая лежит здесь ещё с войны, – чуть смущённо, будто оправдываясь, ответил капитан.

– Да что мне ваши бомбы… – начал было очкастый, но тут же осёкся, словно одумавшись, и уже примирительно, даже сконфуженно как-то, спросил: – Ну а бомбу-то достали?

– Достали… Вон на газоне лежит, – и капитан указал на какую-то бесформенную груду железа, оцепленную со всех сторон красными флажками, – химическая зажигалка, пятисоткилограммовая… на глубине шести метров лежала. А Вы – «доски»! – чуть обиженно и вполне миролюбиво произнёс он.

– Простите, капитан! Я же не знал, что бомба… – и, вконец сконфуженный, человек с портфелем как-то боком-боком удалился.

– Ребята, перекур! – выкрикнул не по-уставному капитан, – Неязов, подежурь, пока ребята пообедают, – обратился он к бульдозеристу, – а мы с тобой минут через сорок…

Солдаты направились в столовую зенитно-артиллерийского училища, что поблизости, а капитан с Неязовым остались приглядеть за техникой и за бомбой. Звягинцев присел на скамейку в скверике, у бомбы, и закурил. Неязов прилёг на траву и с наслаждением вытянулся. Из распахнутых окон дома, под которым выкопали бомбу, глазели жильцы (дом не расселяли), – не часто доводится поглядеть на такое.

Стоял жаркий май. Кусты сирени, отделявшие школьный двор от проезжей части улицы, отяжелели под гроздьями белоснежных соцветий и жаждали влаги. Воробьи весело чирикали, подбирая выкопанных дождевых червей… да вездесущие мальчишки – отгоняй их, не отгоняй! – вертелись вокруг ямы…

Весной 1966-го года по всему городу и в пригородах развернулись работы по обезвреживанию всяких разных взрывоопасных предметов, оставшихся ещё с войны и представлявших хоть малейшую опасность, – ведь следующий год не простой, юбилейный: пятьдесят лет Великой Октябрьской!

У Звягинцева это уже пятый объект. Помнится, когда велись работы в парке Первого медицинского института, выкопали не менее десятка зажигалок и фугасных! – Досталось родному Питеру! Но не все из этих «подарков» оказывались боевыми: нет-нет да и находились такие, в которых вместо детонаторов – металлическая стружка, а иногда и записка даже: «чем можем, тем и поможем…» – наши, видать, делали… – пленные.

– Василий! Вот ты где окопался! – весёлый усатый майор, подойдя к скамейке, где отдыхал капитан, присел к нему по-свойски. Неязов, торопясь подняться, чуть было не полетел, споткнувшись, но майор махнул ему дружелюбно, – лежи, мол.

– А ну-ка, покажи эту чушку! – и майор с капитаном подошли к бомбе.

– Вот, гляди! На шести метрах достали: яму пришлось досками укреплять, земля осыпается. Так-то! По воспоминаниям очевидцев работали, на ощупь, можно сказать.

Корпус бомбы, разъеденный ржавчиной, только отдалённо (да и то лишь по уцелевшему хвостовику) напоминал смертоносный снаряд, – он теперь представлял вполне мирную громадную лопнувшую сардельку, в некоторых отсеках которой, правда, еще сохранилось зажигательное вещество чёрного цвета. Эта чёрная жижа, дымясь, вспыхивала вдруг то здесь то там, на свету, напоминая о своём зловещем предназначении.

– Фосфор… – констатировал майор, забрасывая очаги возгорания пригоршнями земли. – Ведь это ж надо! Столько лет в земле, а на свет реагирует! Обалдеть! – и он удивлённо помотал головой.

– Я, Вась, вот по какому делу, – майор выпрямился, разогнув спину, – твоё ходатайство о проверке поля в Александровке начальство поддержало. Закончишь с этим, – он указал на яму, – и отправишься… в поле, – и майор, хлопнув капитана по плечу, расхохотался. – Шельмец! Всё лето на даче, с семьёй! Завидую! Коньяк с тебя!

– Так я тебя на дачу и приглашу: вот и проверим, в поле-то, – и загоготали оба.

– А кстати, как там Катя с Юркой? – выросли уж, поди?

– Выросли… да такие ж замкнутые, – с ребятами не водятся. Катька особенно.

– Ну, передавай привет, – и майор, снова хлопнув друга по плечу, ушёл по своим делам. Капитан же, глядя ему во след, усмехнулся и, затушив сигарету, направился к яме. Там он долго, будто вглядываясь, сосредоточенно о чём-то думал, затем, неторопливо достав новую сигарету. Закурил… – Он, похоже, был чем-то взволнован.

Александровка, близ Сестрорецка

1966 год, лето

– … Товарищ капитан, а болотце будем проверять? – солдат с металлоискателем, обследовавший только что заросли камыша и рогоза, со всех сторон обступившие громадную воронку, заполненную подёрнутою ряской зеленоватой водой, выбрался на дорогу и начал счищать пучком травы с сапог сырую грязь.

– Нет, в болоте нам делать нечего. Да и на сегодня хватит, – капитан взглянул на часы, на солнце, клонившееся уже к закату, и, достав из планшета блокнот, сделал в нём какие-то пометки. Затем он подошёл к водоёму и оглядел его. По водной поверхности заболоченного пруда, свободной от ряски, скользила водомерка, – замерев на месте, будто о чём-то размышляя, она вдруг молниеносно сменила позицию, оставляя угловатый расходящийся след, и затем снова замерла в ожидании чего-то.

– … Приборы я заберу, чтобы не таскать их взад-вперёд, а вам предлагаю отобедать у меня: нахлебаетесь ещё в казарме-то. Оба солдата с нескрываемым оживлением тут же дружно поблагодарили своего командира.

Для обследования поля в помощь капитану Звягинцеву были откомандированы двое рядовых, проходивших службу в части, расположенной в Горской, близ аэродрома ДОСААФ. Каждое утро он заезжал за ними на своей «победе», и они начинали «полевые работы». Вечером же капитан доставлял помощников обратно в часть.

Столовались частенько у него, хотя солдатам и выделялся для этого сухой паёк, – у капитана в Александровке была своя дача, – да и металлоискатель с аккумулятором оставляли у него же… Солдатам жилось вольготно: чистый воздух, вдали от начальства… – благодать! И они старательно выполняли всё, что бы ни попросил их капитан.

Вокруг сапёров частенько вертелась ребятня, и солдатам иной раз приходилось делать весьма серьёзный вид, отгоняя назойливых пацанов; встречались, правда, и такие… ну как те двое, что целыми днями с брёвнами возились, – что ноль внимания!

Работы в поле велись уже второй месяц, – оно обследовалось планомерно, квадрат за квадратом, – во многих местах его, вблизи траншей и капониров, густо заросших травой, можно было увидеть и результаты: аккуратно сложенные горки всякого металлического хлама. Здесь были и обрывки траков от гусениц каких-то сельхозмашин, зубья борон, детали сенокосилок… и куски ржавой колючей проволоки.

Но, капитан был чем-то недоволен. И частенько, по вечерам, его одинокая фигура с металлоискателем маячила в косых закатных лучах на каком-нибудь из холмов…

Через неделю после «благополучного» завершения работ по строительству плота, – началась вторая половина июля, но по-прежнему стояла жара, и все дни ребята пропадали то на заливе, то на озере, – собрались как-то Веня с Борисом вечерком, по холодку, обсудить свои дела. А надо сказать, что эта неделя не пропала даром, – в каникулы, да ещё и летом, ни одного дня даром не пропадает (в этом главное отличие каникул от монотонных будней учёбы), – неделя эта способствовала воцарению в душах мальчишек ощущения некоторого покоя и примирения с действительностью.

Уселись под окнами Венькиного дома на лавочке и, наслаждаясь ароматом жасмина, громадный куст которого рос у самого крыльца, повели неторопливую беседу.

– Крепкий домик у вас, ничего не скажешь! – Борис похлопал ладонью по ещё не остывшим камням высокого фундамента и глянул на друга, хитровато прищурившись, – ему наверняка уже лет сто будет.

– Моя бабушка говорит, что и поболе, вроде… – ответил Венька, любуясь вечерним пейзажем. А дело в том, что их домик стоял на живописном холме со склонами, густо застроенными утопавшими в зелени деревянными домами уже послевоенной постройки; и с высоты этого холма открывался удивительный вид на поле, на лес, чернеющий вдали узкой полоской, на пригорки, над которыми носились писклявые чибисы…

Дом был сделан добротно и, хотя и перестраивался, – кое-где вкрапления современной кирпичной кладки, не отличавшейся изяществом, выдавали себя среди более строгой работы прошлых лет, – но на старом фундаменте. Фундамент этот, почти с метр высотой, был сложен из больших обтёсанных камней, сцементированных так прочно, что даже и сейчас в нём не заметишь ни единой трещинки.

В доме было две комнаты и кухня, служившая и прихожей. В одной из комнат стоял камин. На кухне – каменная плита, уставленная керосинками, на которых бабушка готовила. Из кухни узенькая лестница с перильцами вела на чердак, сплошь заваленный всяким хламом; да был лаз в подполье, где хранились заготовки на зиму в виде банок с соленьями и картошка, за которыми дедушка ездил зимой время от времени и брал с собой Веньку. – Ах, как он любил эти зимние поездки за город!

Боря ещё раз провёл ладонью по тёплым камням фундамента, по выбитому на одном из них орнаменту в виде какого-то трезубца и, снова повернувшись к другу, спросил, как бы между прочим:

– Ну и чем же, старина, мы теперь заниматься будем? Ещё полтора месяца почти.

– А что если… – вряд ли предложение Веньки было всерьёз, скорее, чтобы поддержать беседу, – а что если нам заняться поисками клада в поле: ведь не все же финны прятали сокровища на том берегу, может, какой-нибудь полудурок… – он не успел докончить свою мысль, как Борис тут же прервал его:

– Вот это дело, старик! – у него даже в глазах что-то блеснуло, – вон, дядя Алик, не один раз уж ночью из поля возвращался, под самое утро! Сам видал. Тётя Уля ему такую взбучку давала, – по первое число! «С ума спятил, дуралей…» – я хорошо помню, как она ему выговаривала тогда, – «… нет чтобы корову пасти, так он опять в земле и в глине какой-то вымазался, как чёрт!»

– А зачем ему в поле землёй-то мараться, не усёк ещё? – тут Борька сделал такую мину, что Веня от него отпрянул даже. – … А потому, что в поле ночью он копал что-то! – почти шёпотом закончил Боб. И, оглянувшись по сторонам, добавил: – Да я и сам видал не раз, как дядя Алик, перед тем как идти в поле с коровой, что-то украдкой из-под рундука достаёт, не иначе фонарь потайной или карту…

Вениамин тоже подтвердил, что дядя Алик что-то от тёти Ульяны скрывает, – ему тоже не раз удавалось заметить, как тот, уходя под вечер пасти корову, что-то доставал, таясь, из-под крыльца. Но, после недолгого молчания, он предположил:

– А может, враки всё это, про клады? Если б клад и был какой, то на другом берегу озера…

– Может, враки, а может, и нет, – уклончиво отозвался приятель. – Вон, в «Острове сокровищ»… там всё взаправду оказалось! А что если и нам попробовать? Когда монетку нашёл сосед наш, так чуть ли не каждый день кто-нибудь в поле копался!

А надо сказать, что идея найти клад в здешних местах владела в ту пору умами не только подростков, но и людей куда более солидных: уж не первый год ходили слухи о каких-то сокровищах, спрятанных где-то, близ озера… да вот, на какой стороне только, неизвестно. Слухи эти ходили давно. То затихая и совсем прекращаясь на долгие годы, они порою вспыхивали, словно сухая ветка, брошенная чьей-то рукой в почти уже затухший костёр; и тогда костёр этот вновь разгорался, освещая на время сумерки однообразия незатейливой сельской жизни. И не в новинку было встретить иногда в поле таинственных «копателей», маскировавшихся под огородников.

– …Попробовать, может, и стоит, – отозвался Веня, – да только, вот, лопату надо раздобыть где-то, и потом прятать её в поле. Ведь, каждый раз уходить из дому с лопатой… – он отрицательно покачал головой. – И фонарь…

– А фонарь-то зачем? – насторожился Боб. – Меня ночью из дому не выпустят, здесь даже и думать нечего!

– Ну так и быть, можно и днём… – согласился Венька (о том, что его ночью тоже никто не выпустит, он решил дипломатично умолчать). – Сперва надо проследить где люди копают, ну дядя Алик, например, – а он, как нарочно, всё ночью норовит, сам же сказал. Вот в чём загвоздка! Не перекапывать же нам всё поле!

– Да-а, это ты верно сказал, старина: всё поле нам не перекопать, и думать нечего! А что если… – тут Борька так округлил глаза, что Вениамин невольно затих в ожидании чего-то серьёзного или, по крайней мере, толкового, – … что если нам покопаться в старых развалинах, что у леса, – а?