Любовь – игра, в которой всё серьёзно

– Мне не до танцев. Беседовать будем на работе.

– И всё-таки я настаиваю. Джентльмен не имеет права отказывать даме, когда она приглашает на белый танец.

– Хорошо, если отдавлю ногу, не обессудьте.

Жанна Игоревна уверенно поставила в удобную для себя позицию руки Антона и легко закружила его по залу.

Когда-то он любил романтический язык танца, какое-то время даже занимался в студии. С Мариной они часто посещали танцевальные вечеринки. Это было в прошлом, которое невозможно вернуть.

Оказалось, ноги ничего не забыли. Антон удивительно быстро освоился с ритмом и ролью ведомого, даже забылся на время, ощутив возбуждающую теплоту и упругость кожи.

Чувственное прикосновение к гибкому стану, невольно возбуждающая воображение экскурсия грудной клетки партнёрши, близость разгорячённого танцем стройного тела, её зачарованный, в какой-то мере гипнотический взгляд, пикантно-бесстыдный запах, влажная припухлость соблазнительно изогнутых губ, оживление и радость на лице освежили в памяти ощущение восторга.

Антон утонул в глубине серых глаз, опьянел от давно забытого ощущения эйфории. Вокруг мелькали разноцветные пятна, голова приятно шла кругом.

Внезапно Жанна ойкнула, покраснела, замедлила движение и остановилась. В мимике и жестах мелькнула застенчивая неуверенность.

– Извините, Антон Сергеевич, вы можете мне помочь? У меня неприятность.

– Похоже, вы заранее продумали тактику соблазнения, – неожиданно грубо оборвал он Жанну, – постарайтесь справиться без меня. Не хватало ещё вляпаться с вами в пикантную историю. Увольте!

– Покрой платья не позволяет обойтись без посторонней помощи.

– Причём здесь ваше платье? Ищете повод для скандала? Пожалуй, пора отправляться домой. Слишком шумно и вообще… мне ещё рано в психушку. Чувствовал подвох, но не мог предположить, что вы извращенка.

– Предпочитаете бросить меня в щекотливой ситуации? Можно подумать я предлагаю публичный секс. Что с вами не так?

– Я уже достаточно пострадал от женского коварства. С меня хватит. Попросите помощь у Светланы Витальевны или Антонины Юрьевны. Они не откажут.

– Но что они могут подумать? – Жанна наклонилась к его уху и зашептала, – у меня расстегнулся бюстгальтер. Женщины могут предположить, что вы намеренно это сделали.

– Что вы себе позволяете! Тараканы в вашей голове настолько изобретательны?

Жанна Игоревна приложила палец к его губам, – не привлекайте внимание. За раздевалкой в фойе есть тихий уголок.

– Надеетесь, что буду копаться в вашем исподнем? Бред какой-то.

– Тогда проводите домой, не могу же я танцевать с болтающимся лифчиком. Это смешно и неприлично. Неужели так сложно защёлкнуть застёжку?

– Как вы себе представляете подобную процедуру? Вообразите, что у меня лопнули трусы, а я прошу отойти в сторонку и заштопать. Как вам такая перспектива?

– С трусами проще: снял и выбросил. Расстегнёте молнию на спине, и… вы что, боитесь до меня дотронуться? Предложи я это кому другому, подозреваю, не услышала бы вопросов. Ну же, смелей. И продолжим танцевать.

– Закройтесь в кабинке дамской комнаты и не морочьте голову. Между прочим моя мама  снимала бюстгальтер через рукава.

– И куда я его дену? Ни карманов, ни сумочки нет. Вещь дорогая, импортная. Ладно, уговорили, снимайте пиджак, прикройте.

Процедура извлечения пикантной детали женского туалета прошла безболезненно и быстро. Жанна повернулась, чмокнула Антона в щёку и вложила кружевную конструкцию в его руку.

Мужчина опешил, отпрянул, словно получил ощутимый ожог.

– С меня довольно! Вы несносны. Я не фетишист. Втянули в авантюру, теперь издеваетесь.

– О-ё-ёй! Какая цаца, скажите на милость. Он не отравленный. Положите в карман и забудьте. Ничего страшного не происходит. У вас никогда не было женщины?

– Какое это имеет значение? Женщины – вселенское зло.

– Вас обидели? У меня тоже есть повод злиться на мужчин, не нужно только обобщать.

– Можно подумать, вы не слышали историю моего позора. Невеста ушла к другому, устроила гнусный спектакль, публичную порку, практически кастрацию. Представляете, каково мне!

– Сплетнями не интересуюсь, жалеть и вытирать сопли не собираюсь. Меня тоже бросили. Между прочим, на последнем месяце беременности. Это не повод перестать жить и верить людям. Если не прекратите плакать, завтра поменяю бюстик на слюнявчик. Соберитесь, Антон Игоревич. Не хочется верить, что ваш случай безнадёжный.

– Пытаетесь унизить? Мне плевать. Не собираюсь мериться размерами предательства. Мы разные.

– Это не мешает нам продолжить танцевать. Только не надо так откровенно глазеть на мою грудь. Натуральная она, не силикон.

Танцевали увлечённо, постепенно сокращая расстояние.

Когда упругая грудь Жанны Игоревны нечаянно коснулась Антона, ноздри уловили запах её разгорячённого тела, а руки почувствовали податливый трепет мышц корпуса, его насквозь пронзила волна блаженства, чего мужчина никак не ожидал.

Зачарованный, пьяный от возбуждения  и близости, Антон поцеловал женщину в шею. Жанна ощутимо напряглась.

– Оттаяли? Отрадно. На этом извольте откланяться. Обещала ведь, что не буду совращать.

– Простите, Жанна, сам не знаю, как такое случилось. Нервы.

– Ещё скажите, что не хотели, что сожалеете. Я пойму, я сильная. Обиженный мужчина, это загадка. Ранимое сердце, тяжёлое детство, деревянные игрушки и всё такое. Не верю в случайности и совпадения, Антон Сергеевич, не обманывайте себя и меня. Поцелуй, это прикосновение к душе. Мне бы не хотелось…

– Я не готов для серьёзного разговора, для отношений. Вы правы, я хотел вас поцеловать. И сейчас очень хочу, но не буду. Боюсь разочаровать, ошибиться. Кто обжёгся на молоке, будет дуть и на холодную воду.

– Давайте уже провожаться.

Антон расстроился, когда подошли к подъезду Жанны Игоревны. Он давно не чувствовал потребности разговаривать, общаться.

– Видите, на третьем этаже окна светятся? Дочь не ляжет спать, пока не вернусь.

– А меня никто не ждёт.

– Так ведь и вы никого не ждёте. Прощайте. Спасибо за прекрасный вечер.

– Это вам, вам спасибо.

Антон отошёл от подъезда под тень дерева, прислонился к стволу и смотрел на её окна. Кровь с шумом, отдающимся в висках, носилась по артериям и венам. Таким же маршрутом следовали пузырящиеся, не дающие возможности сосредоточиться, мысли, всплывающие в сознании гроздьями.

Они  распускались и исчезали, оставляя после себя стекающее мутными каплями чувство тревоги, возбуждаемое необоснованными мучительными сомнениями, стоит ли, сбивали дыхание, провоцировали на решительные поступки, удивляли, восхищали, смущали.

Антон вполне мог остановить суетливую сумятицу из ненужных мыслей, стоило лишь признаться самому себе, хочет ли он это делать.