Умри вовремя

–Вы создаете нерабочую обстановку,– сказал Ирвин. Происходящее вызывало у него раздражение.

–Не обижайтесь,– вмешался бородатый, в котором Поль узнал бы Большевика,– не для себя стараемся. Мы знаем что, как это не прискорбно, мир наш гибнет, и для спасения от радиации и холода продолжателей рода людского определенное количество детей думают оставить в Ковчеге. Эта информация никуда от нас не уйдет. Нам это не выгодно. Даже наши семьи ничего не узнают. Поэтому можете не волноваться. Вам ничего не грозит за разглашение тайны.

–Вы идеалист, если верите в спасение детей – буркнул Ирвин. Происходящее развлекло его. Он был даже признателен пришедшим.

–Мы материалисты!– обиженно воскликнул третий гость, толстяк.

–Материалисты тем более не должны действовать из каких-то идеальных побуждений.

– Да, нас действительно интересует Ковчег, подтвердил Большевик. – Но только потому, что в обществе, в котором отсутствует равноправие, не может быть Справедливости. Мы уверены, что в Ковчеге останутся семьи офицеров. Если же там и будут дети, то только дети богачей и тех, кто прорвался к власти. Вы согласны со мной?

– Этот вопрос не в моей компетенции.

– Ну а мы уверены в этом! И этого не допустим! Сохраним генофонд истинных пролетариев. Подыщем детей рабочих порта, заводов и беднейших крестьян, соберем их в определенном месте, чтобы в нужный момент… Впрочем, это вас не должно интересовать. Главное, в состав воспитателей мы не войдем. Может быть, кто-то будет выбран по жребию, чтобы организовать в Ковчеге коммунистическое воспитание подрастающего поколения. Но чтобы отмести любые подозрения в корысти никто из Центрального Комитета или карающих контрреволюцию органов не будет участвовать в жеребьевке.

Стальной взгляд серых глаз.

«Этот не соврет, – подумал Ирвин, – он помешан на идее. Впрочем, как представитель любой секты.»

–Комиссия отбирает детей по единственному критерию – данным медицинских и генетических анализов, – вслух произнес Ирвин. – Впрочем, я могу ошибаться в терминах. Главное, дети поступают на комиссию под условными номерами и …

–Все равно вы протащите в Ковчег детей верхушки общества!

–У верхушки на острове не наберется столько детей определенного возраста.

–Вы просто хотите прикрыть своих работодателей и лжете нам!

–Давайте выпьем кофе! У меня прекрасный кофе, только недавно с материка! – Гэмфри, сказавший это, вскочил с места и, не дожидаясь реакции присутствующих, скрылся на кухне, откуда почти сразу послышался треск и бульканье кофейного автомата.

Обстановка разрядилась.

–Почему вы так настроены против коммунистов? – уже спокойным тоном поинтересовался Большевик у Ирвина. – Ведь мы выступаем и за ваши интересы в том числе. Вы наемный работник, не так ли? Пусть высокооплачиваемый, но наемный. Следовательно, ваши работодатели так или иначе присваивают прибавочную стоимость, которая получается в результате вашего труда. Воруют у вас ваш доход. Мы же против любого угнетения и несправедливости!

–А я вовсе и не против идеи равноправия и справедливости.

–Так почему же вы не становитесь нашим сторонником на деле?

Появился Гэмфри, поставил первые принесенные две чашки на стол, сделал приглашающий жест и ринулся на кухню за другими порциями. Вскоре все сидели за столом как добрые собеседники. Последним пристроился Гэмфри, украдкой встревожено поглядывающий на присутствующих.

– Один из моих друзей, архитектор по профессии, создал шедевр градостроительства и широко рекламировал его, – проговорил Ирвин задумчиво, помешивая ложечкой. – На ватмане были изображены великолепные здания, квартиры были распланированы очень удобно, вокруг домов располагались цветники. Имелся лишь один дефект, с которым никак не могли согласиться его оппоненты. Ни в зданиях, ни вне их не было предусмотрено туалетов, которые, по мнению автора, нарушали строгую красоту архитектурного решения, опошляли его. Автор доказывал правильность собственного мнения, пока не попал в психиатрическую клинику. И я думаю, друзья мои, не является ли здание коммунизма таким же шедевром, в котором, при всем его великолепии, невозможно жить обыкновенным людям.

– Что вы хотите сказать? – забеспокоился Комиссар.

– Маркс показал, что в результате труда появляется прибавочная стоимость, которая распределяется несправедливо. И вот ради достижения справедливости пролились реки крови. Должен признаться, что и у меня в свое время появлялись слезы на глазах от такой святой идеи, как Справедливость, отсутствие эксплуатации…

–Ну, уж вы никак не похожи на коммуниста, – сухо прервал его Комиссар.

– Да! Не коммунист. «Если до 25 человек не был левым – у него нет сердца, если же он и после 25 остался левым – у него нет головы», сказал Бернард Шоу. Вот и я решил, вслед за многими умными людьми, поразмыслить о недостатках такого узкого подхода к справедливости.

– В чем же вы видите недостатки?

–Коммунисты были озабочены лишь тем, как поделить. А вы не задумывались, какими мотивами руководствуется тот, в итоге работы которого и появляется прибавочная стоимость?

–Наверное, чтобы заработать деньги и быть богатым.

–А почему после всех мучений и рисков, после создания рабочих мест он должен в результате получать столько же, сколько и тот, кто ничего не хотел делать, ничем не рисковал, не имел даже достаточно интеллекта, чтобы организовать дело, а просто пришел и стал работать? Так и осёл, что тащит повозку, делает больше, чем сидящий на повозке хозяин, но почему-то никто не защищает его право на равное распределение прибыли?

–Не нужно утрировать!

–Чем же даже я отличаюсь от осла, работая здесь, на острове? Кто-то придумал мне работу, организовал её, вложил интеллект и деньги, а я просто нанялся выполнять определенные функции. Грубо говоря, тащу повозку. Какое право я имею на его долю в доходах? Ведь подписав договор, в котором согласился на кабальные, как сказали бы вы, условия, я подразумевал, что он вполне справедлив. И какое, в конце концов мне дело, частное лицо или государство в виде абстрактного капиталиста будет моим работодателем, если я вынужден ради куска хлеба работать с утра до вечера? Что капитализм, что социализм – рабочему все равно. Изменяются лишь лозунги на улицах, обманывающие его. И если я добиваюсь большей оплаты, то это не более, чем лучшая оплата раба.

–А вот мы так не считаем и все равно выступаем за равный доход всем!

–В таком случае, о какой справедливости может идти речь? Если я работаю много, а получаю столько же, сколько работающий мало, то это будет несправедливо с моей точки зрения. И я стану работать соответственно вознаграждению! Лучшие работники, организаторы перестанут работать. И что же нас ждет в этом случае?

– Но вот при социализме была ликвидирована эксплуатация человека человеком. И все были довольны!

– Довольны ли? Вот в чем вопрос! – раздраженно воскликнул Ирвин. Его возмущали юнцы, напичканные примитивными лозунгами. – Прежде, чем устраивать революции, нужно было подумать: а будут ли люди работать в условиях социализма!

–А в чем проблема?

–Принеси-ка, друг Гэмфри, еще кофе, – попросил Ирвин, так как друг Гэмфри, несмотря на необычность ситуации, уже клевал носом.

Хозяин встрепенулся и, тяжело и нехотя поднявшись со стула, ушел на кухню.

– Человек должен быть ленив, – прокомментировал поход Гэмфри за кофе Ирвин. – Животному, чтобы выжить, нельзя тратить энергию и время на бессмысленную или малополезную для него работу. Сытый лев не гоняется за ланью. Лень – это адаптивное поведение, она повышает шансы на выживание. Поэтому, получая при социализме одинаковую зарплату независимо от сложности и результата труда, умственно нормальный специалист только изображал работу, ибо включался механизм защиты от бессмысленной деятельности. В результате рухнул строй, построенный на неэффективном труде.

–Но ведь в определенные периоды времени социализм был очень эффективным!

– Может быть, пока не иссяк энтузиазм. А потом вместо инициативного работника, который ради присвоения прибавочной стоимости и организовывал производство, мы получили раба, которому, чтобы он работал, нужна палка. Палка требует диктатуры, на которой и держался социализм, а при диктатуре – какая может быть Свобода?

–Что бы вы ни говорили, целью человеческого развития должен быть социализм! – раздраженно воскликнул Комиссар.

–Для того, чтобы я был человеком, мне нужно не государство сытых рабочих или население, достигнувшее американской мечты, а общество, в котором я получу свободу не только от гнета экономической бедности, но и от духовного обнищания. Где главным моим занятием будет жизнь, а не производство средств жизни.

–А как этого достигнуть?

–Мог ли Спартак отменить рабство?

–В тех условиях навряд-ли, – задумчиво произнес толстяк.

–Значит, для построения свободного общества необходима не революция, а дальнейшее развитие производительных сил. Только наука может дать нам высокую производительность, этот механизм освобождения человека от отчужденного труда. Так что не революцией, а наукой вам нужно заниматься.

–Ваши доводы не мешают нам добиваться Справедливости! – после длительной паузы заметил Комиссар.

–Справедливость, повторяю, всего лишь договор.

–Справедливость есть философское понятие…, – начал было Комиссар.