А где же Майя?

– А ты не говорила, что твоя мама собирается писать роман об инопланетянах. – Матвей наконец-то решился допить свой коктейль. Он подумал о том, что это была его самая короткая встреча с мамой Янки.

– Мама собралась писать свою книгу тогда, когда упорхнула от отца к этому Руслану. Скучно, видите-ли, ей с отцом было. Так что меня её поведение наводит на определенные мысли, – тихо произнесла Янка, с грустью взглянув на свой недопитый коктейль.

Пробовать его она уже расхотела. И девушке было всё равно – Войтек, не Войтек, но этот художник явно вскружил её впечатлительной матери голову. Когда же мама все-таки образумится?

Матвей понимающе кивнул и больше не стал расспрашивать Янку о матери.

– Тоша хоро-о-ший! Хоро-о-ший! – обиженно затянул мирно сидевший на жёрдочке попугай. Он понял, что никто больше не собирался обращать на него внимания.

* * *

Дома Владлена с наслаждением плюхнулась на кровать, застланную пушистым покрывалом. Как же она по ней соскучилась! Маленький пухлый блокнот, в котором не было ни единой написанной строчки, лежал у неё на коленях, а большой чемодан сиротливо прислонился к стенке в коридоре. Выкладывать вещи, как и писать, пока не было никакого желания. Чуть позже.

Женщина подумала о Руслане. Как он изменился после свадьбы: лишнего слова не скажет, лишний раз не посмотрит на неё; по вечерам только и делает, что заваривает свой шиповник (или другую полезную на его взгляд травку) и утыкается в книжки по самосовершенствованию личности. Даже цитирует некоторые строчки, мол, тоже приобщайся. Никаких подарков, цветов, поездок и прочих радостей.

«Хлеб в этом магазине в последнее время чёрствый. Ходи в другой магазин».

«Кажется, у нас сломалась кофеварка. Давай перестанем пить кофе. Он вредный».

«А эти простыни совсем поизносились, не слишком приятны телу. Купишь новые?»

И что-то в этом роде каждый раз. Как день сурка. А ведь прошел только год, не три, пять или десять лет. А год. Неужели она ему так наскучила за это время?

А ведь раньше всё было: и смех, и тёплые объятия, и поцелуи. И вкусный хлеб, и бодрящий кофе, и шелковистые простыни, приятные на ощупь.

А теперь они будто соседи, которым нет дела до чувств друг друга. И он сам настолько погрузился в себя, и не просто погрузился, а утонул, что супруга для него являлась всего лишь предметом интерьера, хрустальной статуэткой, которую он однажды принёс в свой дом и поставил пылиться на полку. Статуэткой, о существовании которой можно изредка вспоминать только по делу.

Зато с ним спокойно. Да, именно спокойно. Холодильник всегда наполнен, счета оплачены. Нет надобности ходить на работу. Он сказал, что так будет лучше. Чем меньше женщина чем-то занята, тем чище в квартире, и больше кастрюлек со вкусностями на плите. К тому же Владлена так и не смогла толком выучить польский язык и говорила кое-как. Какая ей работа. Чего ещё надо?

Однако все равно супружеская жизнь наводила Владлену на унылые и бесцветные мысли. Она не видела в ней радости, порой даже смысла.

Женщина пробовала записать в тетрадь всё, что думала по этому поводу, но потом рвала исписанные листы. Вдруг Руслан прочитает. Она боялась признаться мужу в том, что их отношениям надо возвращать былую искорку. А если не получится? У неё уже не хватало смелости уйти от мужа или вообще покинуть Польшу. А что там будет дальше? Вдруг бегство окажется полным разочарованием? Однажды она сбежала от подобной супружеской рутины и что вышло – она впала в неё снова. Может такая рутина вообще бесконечна? Тогда разве есть смысл устраивать побеги?

Как же выбраться из этого удушливого состояния?

Выставка одного экстраординарного живописца, на которую её позвала новоиспечённая подруга Грася, должна была стать чем-то новым и необычным в жизни Владлены. Пока супруг трудился на благо их семьи, женщина болталась, как воланчик: от ленивого заточения в четырёх стенах, до унылых походов по магазинам или бесцельным прогулкам по городу. Грася и то была хоть занята работой в цветочном магазине и шестилетним ребенком, которого воспитывала вместе со своей матерью. Искала ему нового папу, адекватного, вместо того, который отправился бороздить леса Сибири.

Разгуливая по залу и рассматривая картины, подруги заметили привлекательного мужчину, окруженного кучкой молодых девушек и парней. Копна чёрных кучерявых волос, забранных в хвост, красная клетчатая рубашка и жёлтые брюки – всё это казалось настолько ярким и бросающимся в глаза, что невозможно было пройти мимо. На загорелой шее с едва заметным шрамом у него висела толстая сверкающая золотая цепь, которая напоминала извивающуюся змею. Интересно, почему он предпочел выставить на всеобщее обозрение свой шрам?

Может, получил его в какой-нибудь драке, защищая честь своей любимой женщины? Как в стародавние времена, когда это было нормой? Владлена разглядывала его с жадностью и предвкушением. Мужчина тем временем хохотал, почти не останавливаясь. Грася шепнула ей на ушко, что это и есть художник. Сама она тоже прилипла к нему взглядом так, что и не отлепишь. Владлена ощутила восторг. Надо же, художник, именно такого мужчину она хотела видеть рядом с собой. С ним ей не будет скучно, с ним она почувствует то самое пламя, которое могло бы с легкостью разжечь её пылкие мечты о чём-то нереальном.

Около этой кучки кружился фотограф. Сделав парочку кадров, он исчез в толпе. Как только эта кучка наконец-таки расступилась, мужчина увидел стоящую неподалеку от него Владлену. Грася словно испарилась. Нет, она на самом деле стояла рядом, только художник её не видел. Он подал манящий знак рукой Владлене, чтобы та приблизилась к нему. С каждым шагом женщина чувствовала, как у неё перехватывает дыхание, будто на головокружительной высоте. Оказавшись лицом к лицу с художником, она продолжала с интересом разглядываться его шрам на шее, который стал более заметным и больше всего напоминал порез от ножа.

Художник склонился к её губам и поцеловал. Это был легкий и почти ничего не значащий поцелуй. Владлена ощутила лишь вкус терпкого одеколона на своих губах, напоминающего микс корицы с апельсином. Когда он отпустил женщину, она взглянула в его бездонные глаза цвета мокко, в которых играли шаловливые нотки радостного безразличия. Затем мужчина отвернулся от неё и подошёл к какому-то толстяку в бежевом костюме.

И всё? Владлена разочарованно вздохнула. Она ожидала большего, она ожидала, что почувствует трепет и взрыв горящей, словно факел, страсти, поражающей её в самое сердце. Однако ничего подобного не произошло. Скорее выпал осадок обманчивой надежды на нечто такое, чего не существует в этом беспокойном мире, оторванном от романтических грёз.

Её попросту обслюнявили! Недовольно сморщив носик, женщина дотронулась рукой до своих губ, чтобы стереть остатки одеколона, и хотела было уже вернуться к своей подруге, однако вместо Граси она увидела в толпе своего мужа.

Лишившись дара речи, Владлена с испугом разглядывала его побледневшее лицо, стараясь избежать этого пронзительного взгляда, сплошь пропитанного щемящей тоской, переплетающейся с невообразимым удивлением. Руслан не ходил на подобные мероприятия, поэтому женщина была уверена, что этот безобидный поцелуй никто не заметит, а тем более он. Оказывается, нет. Руслан выплеснул на жену фонтан своих бьющихся через край эмоций.

Это был конец! Размытый, но вполне ожидаемый.

Владлена даже ничего не хотела объяснять, что это именно художник её поцеловал, причем ради забавы, и как только муж удалился, она всего лишь стояла и смотрела на картины, изображающие месиво разноцветных красок и непонятных загогулин, которые напоминали ей хоровод её собственных мыслей о неведомом будущем, где не будет места надоевшей скуке и рутине. И она не могла понять, радует её это или огорчает, зато знала, что её теперь уже бывший муж способен хоть что-то чувствовать.

Пережив в своем воображении весь этот бурный калейдоскоп фантомных событий, Владлена всё еще не сводила глаз с художника, которого навязчивые посетители облепляли со всех сторон, сначала одни, а потом другие.

Вернувшись домой, она взяла свою тетрадь и, усевшись в зале на диване, принялась за писанину. В юности Владлена отличалась бойкой фантазией, только не знала, куда её применить. Муж устроился на полу на каком-то коврике. Увлекся йогой не так давно. Вот и попросил её особо не шуметь, чтобы он мог спокойно помедитировать. Так вроде бы должны его мысли очиститься. Увлечённую женщину уже не беспокоило то, что Руслан снова отдаст предпочтение самосовершенствованию. Казалось, он уже и так развил собственное эго, что развивать было некуда.

Женщина всецело погрузилась в свой космический роман, где главными героями была её персона и художник, только все они были намного моложе. Раз фантазия позволяет скинуть возраст, будто тяжкий груз, почему бы этим не воспользоваться в полной мере?

С этих пор Владлена проводила свои вечера в обнимку с загадочной тетрадью, в которой она могла с лихвой выразить свою досаду от лица выдуманной ею героини и создавать свои миры. Так было проще, так её никто не заподозрит ни в чём, если, конечно же, не вчитываться между строк. Заметив это, Руслан, прикрываясь очередной книжкой, подглядывал, чем так увлечена его жена, которая раньше смотрела мыльные сериалы, сидя на диване с вечно недовольным и надутым выражением лица.

Потом она объявила мужу, что хочет на время отправиться к себе на родину, чтобы дать своим мыслям как следует разгуляться. Если до этого он спокойно на это реагировал, то теперь как-то странно и подозрительно на неё посмотрел, однако ничего не сказал против.

Как только Владлена оказалась в аэропорту, появились настойчивые звонки. Обеспокоенный муж интересовался, все ли у жены в порядке. Такого шквалистого проявления заботы и любви он ещё никогда не проявлял. Скорее всего подумал, что у его супруги в реальности роман с другим мужчиной. Испугался. Мало ли, вдруг Владлену уже кто-то ожидает за столиком в таком же пабе, разделяющим пространство от взлётной полосы.

Валяясь на кровати и разглядывая белый потолок, Владлена заливисто и немного по-детски рассмеялась, совсем как тот художник на выставке. А ведь и не произошло ничего такого ошеломляющего. Зато она все-таки смогла по-настоящему раскрошить окостеневшее, словно останки доисторического динозавра, безразличие своего мужа.

А Янка с Матвеем тем временем уже покинули «Лиловый рассвет» и стояли в обнимку, затерявшись в толпе и слушая блюзменов. «Oh m?re! Oh m?re![3 - Oh m?re! Oh m?re! – О мама, мама! (фр.)] Я так любил, как в детстве ты шептала мне «Mon cher!»[4 - Mon cher! – Мой милый (фр.)] – весело напевал худощавый. На этот раз чувствовалось нечто французское.

А может, они и вовсе не блюзмены?

Беляши грозной Доры

Сидя на ресепшене, Наум жевал большой жирный беляш. Как-то не очень вписывался этот беляш в модный интерьер этого здания. А вот сам Наум старался вписаться: весь такой аккуратно причёсанный, в больших очках-кругляхах, постоянно сползающих с его носа. Со скучающим видом он изредка пялился в монитор, на котором высвечивались серые коридоры, обставленные бесцветными пальмами. В действительности коридоры были не такими уж серыми, а пальмы – бесцветными. Вот так их лицезрело всевидящее око бесчисленных веб-камер.

Наум не обижался. Его радовала сама мысль о том, что он работал охранником в модном бизнес-центре, включающим в себя несколько различных организаций, а не в детском саду, где его раньше донимали взбалмошные дети: «А почему у вас, дядя-охранник, очки на носу не держатся?» Поправляя свои «вторые глаза», Наум недовольно бурчал: «Если не отстанете, они прыгнут на вас!» После этих слов детишки разбегались прочь. Какой злой дядя! А потом прибегали другие со своими дурацкими вопросами. Наум в конце концов не выдержал и уволился.

А в этом царстве господствовали только расфуфыренные франты и мамзели, которые не обращали никакого внимания на этого сорокалетнего мужчину, с огромным наслаждением уплетающего один беляш за другим. Кстати говоря, беляши у него лежали на столе перед монитором в целлофановом пакетике. Горкой. Один на другом. И так в несколько рядов. Над этой горкой постоянно потешался Денис. У него была своя фотостудия, и всякий раз, когда он появлялся в прозрачных дверях, Наум прятал недоеденный беляш под стол, наивно полагая, что Денис ничего не замечает. Однако Денис глазастый. Он мог разглядеть не только беляш под столом, но и лоснящийся жир на пухлых губах Наума. И стоило Науму нечаянно вспомнить Дениса, тот будто бы по мановению бракованной волшебной палочки, оказывался рядом.

– Ну что, обжорка, когда меня угощать будешь? – Неожиданно над ухом Наума прогнусавил знакомый голос и что-то цепкое, будто клешня, опустилось на плечо.

Наум медленно повернул голову и взглянул на отполированные до блеска миндалевидные ногти. Даже кутикула была аккуратно убрана. Идеальный мужской маникюр. Наум перевел свой взгляд наверх, а там – ухмыляющаяся физиономия Дениса. И эта гадкая кисло-сладкая улыбка. Фу! Казалось, будто налакированный чубчик цвета взбесившейся вороны, ухмылялся точно так же, как и сам хозяин.

– Ты же на диете, – вздохнул Наум.

Денис театрально вкинул голову и произнёс:

– Чушь! Кто такое сказал?

– Ты сам говорил две недели назад.

– Ах, да. Это я сгоряча ляпнул. Поссорился тогда со своей Зю-Зю и две недели практически ничего не ел от злости. Она взяла и без моего разрешения устроила себе фотосессию в стиле «ню». И не у кого-то там, а у моего главного конкурента, Светлана Светлановича! И неважно, что он гей, он все-таки мужчина и на неё пялится. Какой стыд и позор! Однако же, несмотря на моё такое чрезвычайно шаткое эмоциональное состояние, долго мне этими диетами нельзя увлекаться. Сам понимаешь, почему.

Наум окинул взглядом тонкое, почти прозрачное тело Дениса, облачённое в майку лимонного цвета и зелёные брюки, донельзя облегающие кривые ноги-палочки. На тонюсенькой, словно у недоразвитого птенца, шее висела витиеватая золотая цепочка-косичка с массивным крестом, на котором сверкали маленькие, как хвалился Денис, бриллиантики. Крест, наверное, весил больше самого Дениса. Конечно, какие тут могут быть диеты.

– Как видишь, я изголодался за это время, а твои беляши выглядят очень аппетитно, – заметил Денис.