Инсинуации

– Ну, должна же быть хоть одна причина, по которой я не стала монашкой, – Элис озорно подмигнула и поднялась, разминая затекшую спину. Профессор как-то странно на неё взглянул, но она не придала этому значения, вместо этого устремляя взгляд в залитое дождём окно.

– Отвратительная погода, – пробормотала она, чувствуя, как начинает заранее мёрзнуть. Ей предстояли долгие сорок минут путешествия в холодном автобусе и довольно грязном метро.

– Давай, я отвезу тебя домой, – неожиданно предложил Хиггинс, а Элис удивленно на него посмотрела, уже открывая рот для отказа. Но тот не дал ей и пикнуть, заткнув всего лишь одной фразой. – Ты на нитроглицерине. Что будешь делать, если уснешь и уедешь куда-нибудь в район Уинтропа?

Аргумент был дельным, к тому же Элис настолько устала, что засунула свою гордость в самый темный угол и просто кивнула. А профессор внезапно будто расслабился, услышав её ответ, плечи опустились, и он светло улыбнулся. На душе стало тепло и приятно. Его трогательная, хоть порой и чрезмерная забота казалась настолько искренней, что у Элис непроизвольно защипало в носу. В чем однозначно было виновато лекарство.

Тем временем Хиггинс накинул плащ и как истинный джентльмен помог Элис с курткой. Он даже поправил огромный шарф, в который она заворачивалась, стоя перед треснутым маленьким зеркалом у входа в лабораторию. От этих действий она покраснела и поспешила спрятать горящее лицо за высоким воротником-стойкой. Заглянув обратно в аудиторию, они попрощались с Генри, которая с паяльником в руках снова склонилась над микросхемами. Та машинально кивнула, так и не подняв головы.

На улице снова пришлось бежать под проливным дождем без зонта. Неожиданно налетевший шквалистый ветер вновь грозил превратить любого неосторожного прохожего в летающую няню-зануду. Профессор обнял Элис за плечи, не давая порывам сбить студентку с ног, и она с удивлением поняла, что Хиггинс вовсе не так высок, как казалось раньше. И непрошенное сравнение с другим мужчиной вылезло само собой. До этого дня она, слава Богу, никогда не оказывалась поблизости от Риверса, но сегодня голова плохо соображала, и… Черт побери! А ведь еще в первый день её шея чуть не переломилась, пока она, задрав голову, пялилась в его жуткие гипнотизирующие радужки. Элис скосила глаза, осторожно оглядывая фигуру руководителя, и вздохнула, мысленно давая себе звонкий подзатыльник. Докатилась. Уже занялась оцениванием двух профессоров, совершенно непроизвольно отдавая предпочтение не коренастому, добротно сбитому Хиггинсу, а стремительному, невероятно высокому ублюдку и его бесконечно-длинным ногам… Возможно, это просто её типаж? Да. Вряд ли что-то большее.

Уже сидя в серебристо-серой Вольво, Элис задумчиво наблюдала, как мимо проносятся ванты моста Лонгфелло. Дождь хлестал по ту сторону теплой и уютной машины, ветер раскачивал подвесную конструкцию, вызывая легкую волну адреналина. А затем они нырнули в Большой Бостонский тоннель. Неизвестно, что больше повлияло на неё – мерцающий свет, от которого хотелось закрыть глаза и не видеть мельтешения, или же неподвластный даже ярким огням фонарей полумрак подземки.

Пробка началась перед самым выездом на поверхность, и Элис сама не заметила, как провалилась в сон, убаюканная мягким покачиванием машины. Очнулась она от легкого прикосновения к своему лицу, когда они уже приехали. Сонно моргая, Элис пыталась понять, где она, черт возьми, находится и что происходит. Наконец перед глазами перестала плыть мутная пелена, и получилось различить осторожно будящего её Хиггинса.

– Точно бы уехала в Уинтроп, – сказал он улыбаясь.

Его рука нерешительно потянулась к ней, застегивая до конца молнию и поправляя загнувшийся ворот куртки. Жест неожиданно смутил. Очень. Черт возьми, это было почти неприлично! И Элис чувствовала, как предательский румянец заливает щеки, но ничего не могла с собой поделать. Ей нравилась забота. Слишком редко она позволяла себе отвлекаться на что-то кроме учебы, заводя отношения только ради секса и ощущения нормальности. И пускай это устраивало обе стороны процесса, иногда до истерик хотелось уткнуться в тепло, чтобы кто-то выбрал её исключительно ради неё самой, без скрытого подтекста или математического расчета. Однако Элис здраво оценивала свои силы и здоровье, любыми способами избегая подобной лирики – второго шанса получить диплом не будет. Так что она взяла себя в руки и спокойно посмотрела в глаза Хиггинса.

– Зато любовалась бы на самолёты, – губы растянулись в подобии улыбки. – Спасибо большое, что подвезли. Я зайду завтра, покажу черновик доклада и видеоролик.

– Буду ждать, – тихо откликнулся профессор, всё ещё не отводя взгляда.

Элис опять смутилась непонятно отчего, сумбурно попрощалась и вывалилась из машины под проливной дождь. Очутившись в сыром затхлом подъезде, она бросила мученический взгляд наверх и, стиснув зубы, поползла на третий этаж. Запыхавшаяся и проклинающая высокие пролеты старых колониальных домов, Элис открыла дверь в их квартиру, и в нос ударил резкий кислый запах.

– Господи! Что за вонь! – воскликнула она, давя рвотный позыв.

Скинув кроссовки и на ходу разматывая шарф, Элис осторожно заглянула в совмещенную с кухней гостиную. Там над какими-то пластиковыми контейнерами колдовал Джошуа, чьи руки были в синих защитных перчатках, какими обычно пользуются уборщики. Он как раз доставал что-то в одной из емкостей, когда его настиг вопль. Неведомый предмет выскользнул из мокрой руки и с громким всплеском плюхнулся обратно, вынудив парня витиевато выругаться. На линялой футболке с выцветшей надписью: «Перешёл на темную сторону задолго до создания Света», расплывались вонючие пятна.

– Что за привычка, – Джо снова сосредоточенно ловил пальцами ускользающее нечто и ворчал себе под нос, – орать по любому поводу?

– Прости, – покаялась она, осторожно подходя поближе и заглядывая через плечо друга. В мутной болотистой жидкости плавала печатная плата. Зрелище было мерзким, а вонь стояла просто фантастическая. Элис пробормотала: – Всегда подозревала, что травятся не платы, а люди…

– Не бухти, – он наконец-то подцепил кусок текстолита и аккуратно выложил его на бумажное полотенце. – Руками не трогай, там соляная кислота.

– Даже и не думала, – на всякий случай она отшатнулась подальше. – Скажи, это нельзя было делать у Хиггинса, а? Там хотя бы вытяжки есть!

Элис распахнула окна, впуская в комнату свежий воздух и морось льющейся с карниза воды. Их квартире, расположенной под самой крышей старого дома, всегда доставалось по полной от проливных дождей. Чтобы уснуть под дикий стук капель, требовалось обладать фантастическим пофигизмом. Или качественными берушами. Она нахмурилась, когда в глаза бросилась растекшаяся на подоконнике лужица.

– Ты видела, что там на улице? Штормовое предупреждение вообще-то.

– Я не только видела, но и была там. Джо, у нас опять рама протекает.

– Где? – раздался за спиной голос. – Пусти, я посмотрю.

Он протиснулся к окну и уставился на очевидное доказательство её слов.

– Вот черт.

– Ага.

– Ладно, возьму сегодня у Арнольда герметик и заделаю вечером щели. Понять бы только, где оно течет, – парень скептическим взглядом окинул раму, ища следы предательства. Вообще, именно с этим окном они воевали каждый год. Чертова старая деревяшка будто ополчилась на них, каждый раз изыскивая новый способ устроить протечку.

– Проще окно поменять, – пробормотала Элис, которая снова начала мерзнуть, стоя у открытой створки.

– Хозяин против, ты же знаешь. Это нарушит гребаный «эстетический внешний вид» дома.

Она тихо выругалась и направилась к раковине в поисках какой-нибудь тряпки, чтобы убрать мокрое безобразие.

До позднего вечера Элис возилась с докладом, так и эдак переставляя блоки, меняя местами слова, переиначивая фразы. Сказать все и ничего – тонкое искусство, если ты работаешь на закрытую организацию. Ближе к полуночи стало ясно, что голова не в силах больше думать, а глаза держатся открытыми исключительно на честном слове и стальной воле. Ещё чуть-чуть и придется вставлять под веки зубочистки, словно мультяшному герою. Спать хотелось так сильно, что Элис впервые не заметила совсем уж разбушевавшихся сквозняков. И хоть ветер не утихал всю ночь, настойчиво пытаясь достучаться до жителей Бостона крупными каплями дождя, утро принесло с собой тишину, мирный рассвет и вонь соляной кислоты.

– Джо! Черт бы тебя побрал! – заорала Элис, поднимая голову от подушки и стараясь не дышать слишком глубоко. – Если к нам заявятся соседи с претензией, то я без вопросов пущу их внутрь. Пусть высказывают тебе всё напрямую.

– Пуговка, ты очень злая, – заметил Джошуа, заглядывая к ней в комнату.

– Я голодная, а не злая!

– Прости, кухня занята, – с этими словами черноволосая голова скрылась за дверью, а Элис досадливо застонала.

Невероятным усилием воли выпнув себя из кровати, она поплелась в ванную, ежась от холода. Отопление пока не включали. Видимо, менеджер дома и скряги-жильцы считали, что на улице недостаточно свежо и надо подморозить задницы ещё чуть-чуть. Так что Элис прыгала на цыпочках в сторону вожделенной горячей воды, мечтая согреться под струями душа, но вместо этого её ожидали два таза гребаных печатных плат. Отмокающих в проточной воде печатных плат. Вместо прекрасного обжигающего душа, она стояла и смотрела на паршивые куски текстолита.

– Джошуа!

Элис снова безбожно опаздывала, несясь чуть ли не бегом по Мэйн-стрит от станции Кендал. Ловко лавируя между людей, луж и велосипедистов, она продралась через толпу первокурсников, что пришли на экскурсию в Институт Исследования рака имени Коха, и свернула на Вассар-стрит. Её сумасшедший марафон завершился у здания Циклотрона. Элис тяжело привалилась к перилам, ведущим в Эдгертонский Студенческий Магазин. Магазином в полном смысле этого слова помещение назвать было нельзя. Но это место давало возможность приобрести знания и разработать любое оборудование, сконструировать самые фантастические инструменты, столь необходимые для научной работы в стенах института. С утра до вечера оттуда доносились жужжание станков для сверления, скрип металла и удары чего-то неведомого по чему-то еще менее определённому. Для Элис, привыкшей работать с уже готовыми установками и более тонкими в эксплуатации материалами, Эдгертонский Магазин всегда казался чем-то вроде древней алхимической лаборатории, полной загадочных звуков, запахов и людей, священнодействующих над куском серебристого металла. Переведя дыхание, она нырнула в соседнюю дверь, что вела в святая святых Массачусетского института – циклотрон. А посередине пары по квантовой оптике, телефон Элис требовательно завибрировал. Стараясь не привлекать внимания, она достала смартфон и вчиталась в горящие на экране сообщения.

«Сегодня день рождения у Арнольда», – писал Джо, явно стремящийся загладить утренний инцидент. – «Он закатывает вечеринку в клубе «Эдит». Ты придёшь? Он был бы рад».

«Эдит»? Серьезно? Он не мог выбрать что-нибудь менее пафосное?» – быстро набрала она, пока Аннет, с которой они делали лабораторную работу, поправляла линзы в установке.

«Это же Арнольд. Так ты будешь? Он спрашивает, потому что надо заказывать безалкогольные коктейли на тебя».

«Буду. Скажи, что подарка у меня нет. Пусть считает мое явление на вашу розовую девчачью чайную вечеринку благодатью Небес».

«Заметано. Злюка».

Элис едва слышно хмыкнула и убрала телефон. Кто бы говорил!

После лекции она забежала в лабораторию Хиггинса, чтобы быстро отчитаться о проделанной за вчерашний вечер работе, получила одобрение зубодробительным формулировкам и была отпущена пить чай с Генри.

Клуб «Эдит» считался одним из самых престижных в списках гей-тусовщиков Бостона. Попасть туда без протекции одного из его членов было практически нереально, а после предстояло пройти три испытательных месяца, прежде чем для новичка распахнутся двери VIP зала. Названный в честь знаменитой Пиаф, клуб был выдержан в стиле Парижа середины XX века. Атласная, крупно-стеганая обивка стен, полотна афиш знаменитой певицы и центральная стена, полностью скрытая под бесчисленными снимками Эдит и Марселя. Красиво, дорого и невероятно стильно. Так что выбор бойфренда Джо разумеется произвел на Элис впечатление, хоть она и не удержалась от закатывания глаз – эти милые мальчики так озабочены собственным имиджем.

Вообще, она любила бывать на вечеринках в подобных местах. Здесь царила атмосфера всеобщего дружелюбия, никто не лез с пошлыми намёками, было спокойно и прилично. Хочешь – иди танцуй, не хочешь – сиди и разговаривай с кем угодно, о чем угодно, а если устал, можешь и в одиночестве побыть – никто не станет навязываться. Не существовало табуированных тем и не звучали радикальные заявления. Главный принцип компаний звучал примерно так – наслаждайся сам и дай наслаждаться другим.

Элис пришла через полчаса после начала, когда основные поздравления только начали звучать. Быстро чмокнув в щёку блондинистого Арнольда, она мгновенно исчерпала свой словарный запас пожеланий счастливой и долгой жизни. После этого её любезно усадили на кожаный диванчик, всучили горячий безалкогольный глинтвейн и оставили согреваться в приятном одиночестве. Она наблюдала за весельем из-под полуприкрытых век, радуясь за друга, который не отрывал восхищенного взгляда от именинника.

Время летело незаметно, окутывая гостей приятным флером непринужденности и всеобщего удовольствия. Из колонок, подвешенных под потолком, лился мягкий, ненавязчивый соул. Она, Джо и Арнольд вели увлекательную беседу о внешней политике с каким-то парнем по имени Эстебан, и Элис всерьез полагала, что это псевдоним. А потому никто из них не ожидал появления официанта с букетом пошлых алых роз: красные соцветия гигантскими глупыми болванчиками венчали непомерно длинные стебли.

– Мисс Чейн? – обратился к ней манерный мальчик. Элис была единственной девушкой сегодня, не считая парочки трансвеститов, так что ошибиться было сложно.