Восемь дней в сентябре и Рождество в Париже. Антикварный детектив. Или детективная история, разгаданная экспертом

Восемь дней в сентябре и Рождество в Париже. Антикварный детектив. Или детективная история, разгаданная экспертом
Вера Переятенец

Книга «Восемь дней в сентябре и Рождество в Париже» – это детективный роман петербургского искусствоведа В. И. Переятенец. Будучи аттестованным экспертом Министерства культуры РФ, автором многочисленных статей и таких книг, как «Русский антиквариат» и «Экспертиза и оценка произведений декоративно-прикладного искусства. Фарфор. Стекло. Ювелирные изделия», она хорошо знакома со средой коллекционеров и торговцев антиквариатом. Однако не следует воспринимать данное сочинение как документальное.

Восемь дней в сентябре и Рождество в Париже

Антикварный детектив. Или детективная история, разгаданная экспертом

Вера Переятенец

© Вера Переятенец, 2017

ISBN 978-5-4485-9976-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

День первый

День получения гонорара за проделанную работу – один из самых лучших в веренице дней. Ну, конечно, не такой, как день рождения или Новый год с Восьмым марта, но что-то похожее. Его не может испортить даже манерный голос секретарши, разбудивший вас на двадцать минут раньше контрольного времени – не в условленные десять утра:

– Никочка, будьте так любезны, зайдите сегодня за гонораром до 13 часов, а то у Анатолия Николаевича на 14 назначена деловая встреча.

И это не вывело из себя, хотя Вероника терпеть не могла, когда ее называли вот так, сюсюкая, Никочкой, особенно если с отчеством – Никочкой Васильевной. Ей нравилось более официально – Вероника Смирнова или еще более солидно, как на визитной карточке: Вероника Васильевна Смирнова, эксперт.

Это определение ее деятельности появилось совсем недавно. До этого она представлялась так же гордо – искусствовед. Сама Вероника Васильевна была дамой неопределенного возраста, колеблющегося вокруг сакральной цифры 30, хотя на самом деле ей было уже целых сорок лет и даже с маленьким хвостиком. Но, как многие девушки богемной профессии, она была довольно хорошей сохранности (термин, вполне применимый не только к памятникам искусства, но и к людям), так как не курила и не злоупотребляла спиртными напитками, а, напротив, всю жизнь была борцом за здоровый образ жизни и баловалась походами в спортзал. Модная стрижка, легкий макияж делали свое дело. А некоторая неуверенность в ее поведении и походке добавляли искру юности к ее облику. Определенно, отнюдь не вредная привычка поспать подольше сыграла в этом существенную роль.

Но пораньше так пораньше. Времени-то вполне хватает, чтобы привести себя в порядок, позавтракать и даже выпить лишнюю чашечку кофе, просматривая новости по каналу «Евроньюс». Она так любила неспешные завтраки и, положа руку на сердце, должна была признаться, что основные жизненные усилия были потрачены как раз на то, чтобы к сорока годам иметь возможность никуда не торопиться по утрам. За двадцать с небольшим хвостиком лет, в которые укладывалась ее трудовая биография, она попробовала себя в самых различных амплуа, среди которых, как ни странно, по продолжительности больше всего она отдала карьере дворника. Поначалу это была и вынужденная мера, и дань романтическому времени «дворников и сторожей». Приехав когда-то наивной провинциалкой в Ленинград, она штурмом, безо всякого блата, с трех попыток брала неприступные стены Академии художеств. Вернее, называлось это учебное заведение весьма тривиально – ЛИЖСА им. И. Е. Репина. Но это тот случай, что можно было назвать хоть ПТУ им. Д. Налбандяна, популярности этим великим стенам, помнившим всех, что-либо зачавших в русском искусстве, не убавило. Нет, она не получала двоек, не заваливала экзамены. Она просто каждый раз «недобирала» полбалла. И поначалу даже верила в это. Два года упорно трудилась дворником, мела улицу, колола лед, выносила пищевые отходы и бегала в свободное время на лекции, занималась в библиотеке.

Поначалу для девочки-провинциалки, увлеченной искусством, жизнь складывалось совсем непросто. Чего стоили подъемы в четыре утра в период зимних снегопадов или мытье лестниц в парадной рядом с остановкой, в которой почему-то суперкультурные коренные ленинградцы периодически устраивали общественный туалет! А вынос пищевых отходов! Это же просто песня, особенно после праздников, когда горы салата оливье, минуя вонючие емкости, вываливались горожанами прямо на вымытый ею же пол лестничных клеток. Да и сами парадные на ее участке отличались особым изыском.

Особо интересным был у нее дом, примыкавший к Малоохтинскому Громовскому старообрядческому кладбищу. Войдя в парадную, ты сразу же сталкивался с могильным крестом в окне, потом, оправившись от неприятного ощущения, поднявшись еще на один пролет лестницы, ты снова оказывался нос к носу с покосившимся могильным надгробием. Для новичков это было особое удовольствие. Потом Вероника даже своим знакомым показывала этот дом как историческую реликвию, рассказывая, как однажды в самом начале своей карьеры она вынесла пищевые отходы совсем не в тот контейнер, и коллеги по метле и лопате заставили ее перекидывать целую тонну гнилья в другую емкость. Удовольствие, скажу вам!

Но в этой грязной, физически тяжелой работе были и свои прелести. Во-первых – лимитная, но все же ленинградская прописка, к которой прилагалась комната в трехкомнатной коммуналке с такими же, как она, соседями-дворниками, ну и потом – зарплата. Сама Вероника была из обычной советской семьи, где родители считали копейки до зарплаты, на которые еще в их небольшом городке ничего не возможно было купить, а девочки (у Вероники была старшая сестра) носили пару платьев на двоих. А тут – большая комната, причем не общая с сестрой, а своя; ванная с горячей водой, которую не надо греть в тазике; в магазинах мясо за два рубля и апельсины, которые Вероника просто обожала. Зарплата дворника была вовсе не маленькая: целых сто двадцать рублей, да еще доплаты за вынос пищевых отходов. Рублей тридцать или сорок, да различные подработки, которые у нее появлялись регулярно. То жильцы пригласят квартиру убрать, то соседка возьмет ее с собой помогать делать ремонт. Все это было значительно больше, чем получали ее родители. Так что за два года ленинградской жизни Вероника умудрилась обставить свои хоромы приличной мебелью, купить телевизор, ковер, и теперь у нее появились свои личные платья, кофточки и даже джинсы. Получалось даже через знакомого проводника родителям и сестре отсылать посылки с дефицитными продуктами: копченая колбаса, цейлонский чай, кофе, конфеты – этими деликатесами она радовала их регулярно. Но при этом она твердо понимала, что главная ее цель – это учеба.

Иллюзии по поводу ее недобора мифического «полбалла» у нее не сразу, но прошли. Осенью, уже начав свою трудовую биографию, она решила совмещать работу с лекциями. Таких вольнослушателей в академии было предостаточно, как правило, это были заочники, посещавшие лекции дневников, а поскольку их состав был свободный, то можно было, примелькавшись, сойти за свою. Так вот, зайдя к первокурсникам на лекции по истории, она в аудитории нос к носу столкнулась с милой голубоглазой девушкой в кудряшках – Леночкой Яковлевой. Они сдавали в одной группе вступительные экзамены, и насколько Вероника помнила, отметки и средний балл аттестата у них был одинаковым.

– Ой, привет, а ты что, только приехала? Занятия ведь уже две недели как начались. – Леночка спрашивала так искренне, что Вероника поначалу не знала, что ответить.

– Подожди, а ты что, зачислена? Ведь тебя не было в списках.

– Ой, ты знаешь, там такая история… Короче, мой папа пошел выяснять в приемную комиссию, разобрался, оказывается, они там что-то напутали, и меня взяли дополнительно. Ну и тебя, наверное, так же.

– Да нет, меня не взяли, я работаю и хожу на лекции вольнослушателем.

– Ой, как здорово, ну на следующий год ты точно поступишь, все знать будешь.

Но на следующий год история в «полбалла» снова повторилась, и, поняв, что нет у нее такого папы, чтобы пойти поговорить в приемную комиссию, в третий раз она поступила уже на заочное отделение. Там ее полбалла не играли никакой роли. Конечно, можно было рискнуть еще раз, но особых иллюзий уже не было. Да и сыграл свою роль квартирный вопрос. После ухоженной собственной комнатки и приличной зарплаты перебираться в общежитие, бросив все, даже лимитную прописку, жить на копеечную стипендию без всякой надежды на помощь родителей, было не очень радостно.

Какая, в конце концов, разница – диплом ведь у всех одинаковый: что у очников, что у заочников. Не верила она и в особо выдающиеся способности всех этих блатных девочек, вместе с которыми ей приходилось слушать лекции. Она еще свое возьмет. А совмещать работу и учебу ей не привыкать. Время шло, Вероника отработала свой «лимит», получила постоянную ленинградскую прописку, выскочила замуж, родила сына, потом развелась. За это время она окончила свою Академию художеств. А государство приняло гуманное постановление о том, что выселять работников с детьми со служебной площади нельзя, так что Вероника получила в постоянное владение двадцатиметровую комнату на тихой Республиканской улице. Правда, это был пятый этаж, зато вид вполне презентабельный: с зеленым сквером и красивой панорамой петербургских крыш. А район просто сказка: две остановки на троллейбусе, чтобы переехать Неву, и ты – на Невском проспекте у Лавры.

После почти семилетней карьеры дворника Вероника наконец-то смогла заниматься своим любимым делом – быть искусствоведом, наивно полагая, что в музеях Ленинграда ждут именно ее с красным дипломом, глубокими знаниями и двумя иностранными языками. Оказалось, всего этого мало, нужно было еще быть чьей-то дочерью, племянницей, можно вдовой или сиротой. Понимать можно буквально. Функционировало при советской власти такое замечательное учреждение – НИИ искусствознания, именуемое «институтом вдов и сирот». Имелись в виду родственники академиков.

Помыкавшись, она чудом, по звонку руководителя устроилась работать внештатным экскурсоводом в Эрмитаж. Это когда государство тебе платит не зарплату, а только то, что ты реально заработал или тебе позволили заработать. Занятие это было интересное, творческое, особенно первые три месяца, но когда три раза в день ты вынужден повторять одно и то же осовевшим от информации туристам, а в перерывах слушать сплетни «интеллигентных» коллег, то неизбежно приходишь к выводу, что это совсем не то, о чем ты мечтала, таская по лестницам бачки с пищевыми отходами, а в перерывах слушая лекции об эпохе Возрождения.

После того как были предприняты определенные усилия, Веронике удалось поступить в заочную аспирантуру и устроиться преподавать на малюсенькие полставки в педагогический институт. Читать лекции по истории русского искусства было куда интересней. Остальные денежки она добирала все тем же старым проверенным способом – помогая соседям убирать квартиры. Бывший муж, зарабатывавший на своем «почтовом ящике» неплохую зарплату, присылал вполне сносные алименты, так что все складывалось вполне хорошо: и диссертация продвигалась к концу, и жизнь вполне налаживалась.

Но случилось одно неприятное событие – кончилась советская власть, а вместе с ней рухнула и вся система экономических отношений. Некогда вполне неплохая зарплата вузовского преподавателя обесценилась, оборонное предприятие бывшего мужа закрыли. Соседи пенсионеры обнищали настолько, что предпочитали жить в грязи, чем нанимать уборщицу, так что жизнь пришла к той точке, с которой нужно было начинать с нуля.

Ну а что еще остается делать нашим женщинам, как не тянуть эту лямку?! И Вероника пустилась во все тяжкие – зарабатывать деньги. Нужно было поднимать сына, да еще помогать родным. К тому времени ее отец умер, маме родное государство по несколько месяцев не выплачивало пенсию, а у сестрицы, умудрившейся выйти замуж на территории незалежной Украины, дела были еще хуже. Она попробовала почти все: и гербалайфом торговать, и квартирами, и в Стамбул ездила за товаром. Не сказать, что это были совсем убыточные предприятия. Нет, из каждого занятия она извлекала определенную выгоду. Худеть ей, правда, было не нужно, но вот, занимаясь недвижимостью, она не только смогла заработать какие-то деньги, но и расселила свою квартиру и теперь была ее полноправной хозяйкой. Поездки в Турцию хоть и не приносили большой прибыли, но, по крайней мере, одеться можно было, что называется, задаром.

Однажды судьба забросила ее в антикварный магазин, что помогло ей вернуться в профессию. Вот здесь то и пригодились ее знания, зрительная память, когда в какие-то доли секунд нужно было определить вещь, почувствовать, что она может принести прибыль, и при этом не подать вида человеку, принесшему ее, что она для тебя представляет какую-то ценность.

Магазин, в который попала Вероника, был антикварным наполовину, даже на треть. Основной оборот здесь был от продажи золота и бриллиантов. Хозяин этого заведения, занимавшийся много чем, попутно умудрился оформить лицензию на торговлю антиквариатом, которым баловался в юности, и решил, тряхнув стариной, заняться этим промыслом легально. В качестве управляющего пригласил своего старого приятеля, чтобы присматривал и направлял на путь истинный приемщика и продавца в одном лице, ну а тот нашел человека с образованием, который бы постоянно сидел на месте и оформлял бумаги. Этим человеком и стала Вероника.

Так получилось, что предложение пойти поработать в антикварный магазин совпало для нее с очередным финансовым кризисом в ее биографии, так что та приличная зарплата, которую ей платили, оказалась очень даже кстати, и, конечно же, Вероника старалась изо всех сил, чтобы оправдать свое присутствие здесь. Она с головой погрузилась в эту новую для нее область. По сути дела, это была параллельная история искусства, которую можно было примерить, подержать в руках, которая действительно принадлежала народу.

Количество информации, которое на нее свалилось, было огромным. Теперь вместо научных монографий она запоем изучала каталоги аукционных домов мира, где велась торговля русским искусством, ездила на выставки в Москву и даже начала писать статьи в антикварные журналы, которые благополучно сменили издания центральных органов Союза художников. Это сейчас, спустя многие годы, она понимает, что работала на хозяев так, как не работает никто: ни разу не утаив себе ни одного доллара, ни одной вещи, заботясь о благополучии своих «олигархов», так что очень скоро прибыль маленького отдельщика перекрывала прибыль «золотого» магазина. Правда, ее рвение не спасло хозяина от разорения. Помимо бриллиантов, он захотел торговать нефтью, но, видно, кому-то это не понравилось. Помещение магазина, расположенное рядом с Невским проспектом, пришлось продать последним.

И хотя за прилавком Вероника простояла всего три года, но антикваров бывших не бывает. За эти два года она обрела какие-то связи в среде коллекционеров, а со времени учебы у нее осталось немало знакомых интеллигентных старушек, живших на нищенскую пенсию и жаждавших продать какую-нибудь тарелочку или старинную брошь. Вот Вероника им и помогала, беря себе за работу – в зависимости от обстоятельств – небольшой, а иногда вполне солидный процент. За десять лет, что она крутилась в этом кругу, Вероника обросла клиентурой, умудрилась выпустить книгу о русском антиквариате, а около года назад прошла официальную аттестацию в Министерстве культуры. И теперь могла гордо называться экспертом. И все это, помимо уникальных профессиональных возможностей, приносило ей небольшой, но стабильный доход, позволявший спокойно завтракать по утрам.

Сегодня у нее не было запланировано никаких дел. Ранняя осень – почти глухое время для этого бизнеса. Богатые покупатели еще греют спины на средиземноморских курортах, а бабушки-старушки ловят последние теплые деньки на шести сотках. Так что Вероника может позволить себе отдохнуть. Сын, выросший в здоровенного парня, в этом году поступил в институт и вместе с отцом и его новой семьей, все еще ностальгирующим по советской власти, махнул в долгий поход в Карелию. Мама, которая теперь жила с ней, была уже отправлена в санаторий в Карловы Вары, и Вероника собиралась к ней присоединиться. Для этого сегодня ей нужно заехать в турфирму, чтобы внести оставшуюся сумму за путевку в Карловы Вары.

С полученными деньгами можно еще, нет, даже нужно пробежаться по магазинам, присмотреть пару милых вещей в дорогу, хотя, наверное, не стоит, лучше купить только самое необходимое, а денежки потратить там, в Чехии, все-таки Европа, да и надо же чем-то будет заниматься в перерывах между массажами, ваннами и экскурсиями. Шопинг придется как нельзя кстати.

Почти без лишнего стояния в пробках, за полчаса Вероника доехала до офиса антикварного дома, по заказу которого делала экспертизу нескольких картин к ближайшему аукциону, так что вполне уложилась в требуемое время – было еще 12—30. Получив деньги, выпив чашечку кофе с Маргошей (так звали секретаршу шефа), так некстати разбудившей ее утром, она уже собиралась уходить, как вся прелесть этого милого, казалось, так удачно складывающегося дня закончилась, и началась одна большая неприятность, грозящая растянуться до бесконечности.

Неприятность материализовалась в виде двух сотрудников милиции. Причем, встретив этих молодых людей где-нибудь в другом месте, Вероника никогда бы не догадалась об их роде деятельности. Один, назвавшийся Кротовым Сергеем Сергеевичем, имел вид рыночного торговца середины девяностых: турецкий свитер пестрой расцветки, джинсы и обязательные атрибуты богатства – толстая золотая цепь «бисмарк» с таким же браслетом и барсетка под мышкой. Наверное, он лет десять назад, будучи еще подростком, мечтал о ларечном благополучии, и вот, когда оно пришло, купил именно то, что когда-то оно олицетворяло. В комплекте с короткой стрижкой, кроссовками и кожаной курткой вид это все имело почти уже антикварный.

Другой, напротив, весьма интеллигентной наружности молодой человек был одет в какую-то молодежную толстовку, кепку и увешан серебром и какими-то этническими фенечками. Серебряного звали Игорем Александровичем. Несмотря на разницу во внешности, вели себя они одинаково, всем своим видом убеждая тебя в собственной виновности. Уже то, как они вошли в кабинет директора, не желая слушать верещания Маргоши о его занятости и ближайшей встрече, как уверенно распахнули дверь чуть ли не ногой, – вызвало неприятную пробежку легкой дрожи по спине. Тот, «серебряный», стал разговаривать с директором, а «золотой» остался в приемной.

Вероника в этой ситуации решила поскорее уйти, но только она поднялась с кресла, как ее остановил вопрос:

– А не подскажите… – Тут «серебряный» взглянул на бейждик, висевший на белоснежной блузке Маргоши. – Маргарита Александровна, не подскажете ли мне, какие дела у вашей фирмы были с Клавдией Михайловной Юдиной?

Растерявшаяся Маргоша, конечно, не нашла ничего лучшего, как перевести вопрос Веронике.

Мол, я особо ничего не знаю, я, мол, только секретарь, знаю только, что на ближайший аукцион мы отобрали несколько картин ее покойного мужа. Да вот Вероника Васильевна Вам все лучше расскажет, она по ним экспертные заключения делала и вообще о творчестве ее мужа очень много чего знает, больше всех, надо сказать…

И началась тягомотина: что, зачем и почему…

Оказывается, с тех пор как три дня назад Вероника закончила готовить документы, все подписала и сдала, а работы, предназначенные для аукциона, были вывезены из мастерской и находились в офисе, «прелестную во всех отношениях» старушку Клавдию Михайловну убили.

Услышав это, Маргоша даже изобразила обморок, но, поняв, что зрителей маловато, решила быстренько прийти в себя и внимательно слушать, чтобы не пропустить ни капли информации. Ей безумно хотелось послушать, о чем говорят там, в кабинете, тот «серебряный» и ее шеф, но ни подслушать за дверью, ни включить громкую связь не было никой возможности. Так что оставалось внимать тому, о чем расспрашивали Веронику.

Сообщение было действительно не из приятных. Клавдия Михайловна Юдина, милая восторженная старушка лет около семидесяти пяти, была из тех, о ком говорят: дама элегантного возраста. В любой жизненной ситуации она не забывала купить лак для ногтей и помаду пусть и не лучшей французской фирмы, но чтобы обязательно в тон, подходящий к цвету платья. Вероникина мама доводилась ей то ли троюродной, то ли еще более дальней сестрой, то есть из категории родственников «пятая вода на киселе». В далеком довоенном детстве они были довольно близки, после потери родителей Клавдию Михайловну взялась «ставить на ноги», как тогда говорили, Вероникина бабушка, но с тех пор много воды утекло. Однако отношения они поддерживали неформальные: поздравления в Новый год и на Пасху, посещения с обязательными пирожными, а Веронику она интересовала, прежде всего, с профессиональной стороны.

Клавдия Михайловна Юдина была вдовой одного из советских художников-академиков, классиков отечественной детской иллюстрации, на книжках с картинками которого выросло не одно поколение детей в нашей стране, в том числе и сама Клавдия Михайловна, поскольку была почти на сорок лет моложе своего покойного мужа. А сам супруг ее был личностью прямо-таки легендарной.

Виктор Михайлович Юдин совсем еще юным пареньком приехал из далекой Вятки летом 1917 года поступать в Академию художеств, но тяга к искусству не пересилила тогдашние революционные настроения. На беду он поселился у своего знакомого, когда-то два года отбывавшего ссылку в их краях и квартировавшего в их просторном доме Густава Лациса, ну а тому задурить голову молодому человеку революционными бреднями ничего не стоило. И так вместо академических классов оказался Виктор Юдин в боевых дружинах тех, кто брал Зимний, а затем и охранял самого Ленина в Смольном. Ох, и лихое же время было тогда, а Густав Лацис оказался парнем рисковым, вместе с ним участвовал Виктор в аресте многих известных питерских буржуев, обыски в их хоромах проводил, и немало всяких историй случалось в это время, но приятели как-то выкручивались. Вместе с бравыми латышскими стрелками Виктор в восемнадцатом переехал в Москву, и там два товарища революционера были вместе и, наверное, немало подвигов совершили. Только случилось несчастье – во время одного из обысков у недорезанного буржуя Густав Лацис погиб. Смерть эту Виктор Юдин переживал тяжело – настолько, что вспомнил снова о своем желании стать художником и вернулся в Петроград. В память о тех годах в его мастерской на видном месте висела фотография, где два закадычных друга изображены в обнимку.