Никто не хотел воевать

Именно о бабушке думал Леонид, когда уже вечером после ужина, его от этого отвлекло какое-то массовое тревожное переговаривание в казарме. Казалось, что едва ли не все тревожно обсуждают какую-то важную новость. Леонид подсел к Кресту:

– Случилось, что-то.

– Да, хреновы дела. Укропы в наступление перешли, и Стрелкова с его людьми в Славинске отрезали,– лицо Креста, впрочем, вовсе не казалось тревожным, он как всегда смотрелся абсолютно спокойным, может даже чуть веселее обычного.

– И что теперь?– не понял значения услышанного Леонид.

– А то, что нас наверняка скоро в бой пошлют. Повоюем,– казалось, Крест единственный в этой казарме кто доволен новостью. – Ну, ты как, надумал ко мне в оруженосцы? Я тебя быстро настоящим бойцом сделаю. И шансов остаться в живых у тебя рядом со мной гораздо больше будет, чем у этих, – Крест пренебрежительно кивнул в ту сторону, где располагались «обучаемые».

Леонид вновь ничего не ответил, опустил глаза и пошел к своей койке. Неопределенность его дальнейшей судьбы постоянно давила на сознание. Но воевать он по-прежнему не хотел, ни в каком качестве. К тому же уже успела отосточертеть эта казарменная жизнь, где нельзя было толком умыться и даже остаться наедине «с самим собой» в общем сортире – от однообразной концентратной пищи его расслабило. У него уже начала чесаться голова от невозможности ее хорошо вымыть в холодной воде, ввиду отсутствия горячей. Он не знал, сколько еще придется терпеть такую жизнь, но все решилось во вторую ночь…

В Киеве выбрали нового президента, после бегства Януковича и полутора месяцев «турчинского» правления. Новый президент сразу же распорядился прекратить краткосрочное перемирие и возобновить АТО на востоке страны. Результатом совместного наступления частей регулярной украинской армии и добровольческих батальонов стало окружение в Славинске ударных сил ополченцев во главе со Стрелковым и значительные успехи на других участках фронта в Донбассе. Наступление сухопутных войск поддерживалось ударами с воздуха. Бомбовым ударам подвергались в первую очередь базы, где концентрировались резервы ополченцев и проходили обучение добровольцы из местных.

Леонид проснулся среди ночи от страшного грохота. Казарма тряслась как при землетрясении, с потолка и стен сыпалась штукатурка. Где-то совсем недалеко раздался такой оглушительный взрыв, что у Леонида заложило уши, а в открытые в душную ночь окна будто кто то вдавил плотную волну воздуха. На Леонида посыпались осколки разбитого стекла. Дежурный свет сразу отключился, и казарма освещалась только всполохами от разрывов.

– Это бомбежка, укропы нас с воздуха утюжат! – раздался крик кого-то из бойцов.

– Всем вниз, в подвал! – это уже кричал Грач.

– Малек, беги за мной! – Крест уже оделся и едва различимой тенью метнулся к выходу.

Именно этот окрик заставил Леонида сбросить ступор оцепенения. Никогда он так быстро не одевался и не бежал, чудом не налетев на стену почти в кромешной тьме.

– Малек ты где!?

Крест почему-то беспокоился именно о нем, и Леонид спешил на его голос как на свет маяка. Так он добежал до подвала, где еще с советских времен оборудовали бомбоубежище. Там уже находились все «грачевцы» и наиболее шустрые из «обучаемых». Но и бетонные перекрытия бомбоубежища содрогнулись, когда очередная тяжелая авиобомба по всему угодил прямо в футбольное поле, по совместительству стрельбище, а разлетевшиеся осколки секли стены и залетали в окна. По всему, казарму, самое высокое здание подвергшейся бомбежке базы, начали обстреливать УРСами. Они сотрясали стены, дробя панели здания, а то и залетали в окна, взрываясь внутри. В подвал еще время от времени забегали «обучаемые», кто-то из них плакал навзрыд, кого-то рвало, кто-то кричал, что у него наверху остался брат…

– Мда… какая-то здесь не такая война. У чичей самолетов не было, – в темноте раздался голос Креста.

И Леонид вновь пошел на этот голос, задевая и обходя кого-то, интуитивно чувствуя, что рядом с Крестом сейчас будет безопаснее.

– Кто тут вошкается?… Ты что ли, Малек? Садись рядом. Ты это чего в руках-то держишь, кроссовки, что ли не успел одеть? Обувай, тут пол цементный, холодный…

Леонид от пережитого стресса, словно забыл, что бежал в одних носках, держа обувь в руках. Он стал быстро обуваться. Звуков бомбежки уже не было слышно, но тишина отнюдь не наступила. Сверху не прекращалось какое-то движение, топот, там что-то кричали, молили о помощи. Кто-то стал протискиваться к выходу из подвала. Повинуясь стадному чувству, поднялся, было, и Леонид, но Крест его придержал:

– Не спеши, там сейчас такой разгром и неразбериха, двухсотых и трехсотых, похоже отыскивают и выносят. Подожди, пока свет дадут, а то не видно ни зги.

Так же как и Крест, наверх не спешили и остальные «грачевцы», только сам Грач пошел узнать, что и как.

Видимо, к ударам с воздуха будущих ополченцев не готовили. Они, так же как и Леонид, растерялись, когда среди ночи их разбудил грохот, сыплющаяся штукатурка и звон выдавливаемых взрывной волной оконных стекол. А опытных бойцов, с ними рядом не оказалось. Многие из них не догадались как можно быстрее бежать в подвал и оказались погребенными под обрушившимися перекрытиями. Трое из них погибли сразу, еще двое скончались по пути в больницу, больше десятка человек получили различной степени ранения. Когда Леонид увидел во что превращено помещение, в котором он ночевал, где битое стекло и куски штукатурки валялись буквально везде, а там, где находились койки обучаемых явственно просматривались темные пятна крови… ему захотелось немедленно прямо сейчас отсюда бежать. Но стены, ограждавшие базу, не пострадали, дежурная служба продолжала нести свою службу. Тем не менее, желания воевать поубавилось и у оставшихся невредимыми обучаемых, они тоже явно были не прочь немедленно покинуть этот «учебный центр». На такое настроение сразу же отреагировало командование. На утреннем построении, громогласно объявили, что если кто надумает сбежать, будет объявлен дезертиром и с ним поступят по закону военного времени – поставят к стенке.

Леонида больше не агитировали добровольно вступить в доблестные ряды ополчения ДНР. Ему просто объяснили, что в сложившихся условиях его просто не могут выпустить, ибо это послужит дурным примером для деморализованных бомбежкой обучаемых. Потому у него нет иного выбора, как вступить в ополчение и пройти здесь же курс обучения… Леонид не хотел в ополчение, тем более от него не отставал Крест:

– Не ходи Малек в эту бардадымовку, которую они армией зовут, не за грош пропадешь, как эти, которых тут завалило. Иди ко мне вторым номером, я тебя не только воевать, но и выживать на войне научу. Потом, там за дарма служить будешь, а у нас деньги платят и ты заработаешь. Чего думаешь? Некогда думать, время вышло и выбора у тебя другого нет.

Действительно из двух зол надо было выбирать меньшее. После бомбежки Леонид уже безоговорочно поверил в хорошее к нему отношение Креста, чем-то отдаленно напоминавшее заботу старшего брата о младшем.

– Хорошо… я согласен. Но надо этим местным сказать, чтобы они ко мне больше не приставали, – голос Леонида звучал просительно.

– Конечно… Сейчас я с Грачем переговорю. Он тебя зачислит ко мне вторым номером расчета, официально, и на довольствие поставит, и в неофициальную денежную ведомость внесет. Молодец Малек, рад за тебя, – Крест искренне радовался, что Леонид, наконец, поддался на его уговоры.

Вопрос решили в течении 2-3 часов. Крест буквально «насел» на Грача. Бывший капитан явно не хотел включать Леонида в штат своей группы. Но Крест настаивал и Грачу пришлось-таки идти в штаб местного командования, и там заявить, что Леонид Прокопов, хоть и не имеет боевого опыта, но за те дни, что прожил в составе группы, как бы влился в нее и потому он принял решение зачислить его в качестве второго номера пулеметного расчета ПКМ, где его обучением будет заниматься ветеран чеченских войн с позывным Крест.

13

До Винницы Богдан добрался без приключений, но то, какие глобальные события произошли на его родине за те несколько месяцев, что он пробыл в России, почувствовал сразу. И в поезде, и на улице разговоры только про Крым, Донбасс, политиков… С одной стороны, как бы наблюдалось некое моральное единение народа: все дружно возмущались и тем, что произошло в Крыму, и действиями сепартистов в Донбассе, проклинали Януковича и ругали за нерешительность новое правительство Украины… Но, в то же время, Богдан почувствовал это весьма отчетливо, только небольшая часть молодежи, не старше 20-22 лет, вроде на словах рвалась воевать в Донбассе, военным путем вернуть Крым. Среднее и старшее поколение, почти целиком, несмотря на ура-патриотические словесные излияния, никуда и ни за что воевать не спешила. В их среде наиболее часто слышалось недовольство мероприятиями правительства по мобилизации резервистов. В пути Богдан устал не столько от дороги, сколько от услышанного «водопада» самых разнообразных мнений, которые сходились лишь в одном: москали сволочи и все беды Украины от них, в правительстве одни воры и тоже сволочи и тоже во всем виноваты. А вот касательно путей вызволения Украины из дерьма, тут, пожалуй, трудно было услышать два одинаковых вердикта, имело место такое многообразие мнений, что только добавило болезненных всплесков многострадальной, некогда контуженной голове Богдана.

В Виннице, как он и рассчитывал, было сравнительно спокойно, но разговоры на кухнях велись те же. В воздухе словно повисло ожидание чуда, которое сразу бы решила все проблемы. То ли НАТО, возмущенное русской наглостью, силой вернет Украине Крым, то ли Россия не выдержав голода и товарного дефицита, которые неминуемо там наступят, как следствие объявленных Западом санкций и сама отдаст Крым, отзовет Стрелкова и его банду, прекратит подпитку сепаратистов в Донбассе… В общем, и здесь все в основном надеялись, что кто-то со стороны сделает так, чтобы Украине стало хорошо. Холодным душем стал репортаж из США, переданный по спутниковым тарелкам российскими телеканалами. Там госсекретарь Керри во всеуслышание обратился к конгрессменам:

– Вы пойдете воевать за Крым!?

В ответ «раздалось» недвусмысленное молчание, говорившее само за себя: Запад осудит Россию, введет против нее экономические санкции, но воевать за Украину совсем не собирается.

Увы, отдохнуть в родном доме у Богдана не получилось. Фактически, то оказалась уже не его квартира, хоть он и был в ней официально прописан. Все три комнаты там прочно заняла семья сестры и его приезду явно не обрадовались. Гражданский муж сестры сразу стал жаловаться, что его торговля удобрениями совсем заглохла, денег нет и живут они на одну учительскую зарплату Лены. Он явно давал понять, чтобы Богдан на него в качестве работодателя не рассчитывал. Сестра жаловалась не столько на безденежье, сколько на здоровье дочери. Пятилетняя племянница и в самом деле очень часто болела и много времени проводила дома, а не на свежем воздухе. Именно ее в отсутствии Богдана определили жить в его комнате. В общем, уже на третий день он стал ощущать себя в родном доме лишним. Наконец, о том почти прямо дала понять сестра. Она задала «наводящий» вопрос:

– Ты как, по делам приехал, или в отпуск?

Богдану, на столь прозрачный намек, дабы сохранить видимость добрых родственных отношений, ничего не оставалось, как на ходу придумать причину приезда:

– Да, я хотел тут про нашу бабушку выяснить. Оттуда тете Гале позвонили, что ее дом вроде как разбомбили, а что с ней самой не ясно. Я хотел к знакомому тете Гале генералу в Киев заехать, может он в курсе. А его самого на месте не оказалось. Вот я и решил, пока его нет вас проведать, посмотреть как живете. Да и мама наказывала, обязательно к Лене заедь, потом расскажешь, как у них…

Поняла сестра, что эта «свежеиспеченная» ложь, или в самом деле поверила… Но она с нескрываемой радостью отреагировала:

– Аа, значит это тебя мама прислала? Конечно, надо обязательно узнать, что с бабушкой.

Богдан, промолчал, что мать его не посылала узнавать про бабушку, а совсем наоборот. И теперь ему ничего не оставалось, как следовать придуманной им причине своего приезда – ехать в Киев и искать встречи с Валерием Григорьевичем Чмутовым, бывшим ухажером его тетки, а сейчас генералом украинской армии. Телефон генерала Богдан узнал, позвонив матери. Как ни странно, несмотря на то, что тетка отфутболила будущего генерала много десятилетий назад, связь меж ними не прерывалась по сю пору. В последние лет двадцать фактическим инициатором такой «связи» являлась не тетка и даже не генерал, а мать Богдана. Как всегда она нюхом чуяла, кто в перспективе может пригодиться, быть полезен. Валерий Григорьевич, в общем, приветствовал эту инициативу сестры своей бывшей возлюбленной, ибо любил хвастать успехами, что бы до тетки, наконец, дошло, кем она в свое время пренебрегла, променяв на маркшейдера.

Но сначала Богдан сделал попытку остановиться у своей бывшей пассии, с которой у них имела место не то чтобы любовная связь, а довольно продолжительный период совместного проживания – в свое время они познакомились, когда вместе трудились дворниками. То была мать одиночка, ровесница Богдана. Увы, за те полгода, что Богдан пребывал в России, дворничиха сумела себе найти нового партнера, о чем и сообщила в телефонном разговоре. Богдану ничего не оставалось, как ехать в Киев и звонить генералу.

Валерий Григорьевич не сразу сообразил, кто ему звонит, пока Богдан не объяснил, что он сын Оксаны Тарасовны Панасюк в девичестве Подлесной, и что у него к нему имеется важное дело. Даже по телефону ощущалось, что генерал пребывает в далеко не лучшем расположении духа и Богдана, которого видел всего пару раз, когда гостил у своих родственников и навещал бывшую пассию и несостоявшуюся тещу, и там бегали ее внуки… В общем, встречаться непонятно зачем с одним из тех давно выросших внуков генерал желанием не горел. Он сказал, что до конца недели сильно занят, а вот в субботу может принять его дома, ибо у него выходной. По всему, генерал надеялся, что Богдан не станет ждать целых два дня и уедет к себе в Винницу, или откуда там он приехал. Но Богдану не куда было ехать, и он согласился подождать, только спросил к какому часу подойти и домашний адрес генерала. Валерия Григорьевича немало обескуражил такой ответ, но делать было нечего. Просто указать на нежелательность визита племянника женщины, к которой он до сих пор сохранял определенные чувства, он никак не мог. Генерал попросил перезвонить ему в пятницу вечером и там уже решить, во сколько и куда…

У Богдана образовалось двое суток, которые надо как-то скоротать. Он пересчитал деньги, поменял остававшиеся у него рубли на гривны. Ночевать он решил на вокзале, а днями… Днями он ходил по Киеву и смотрел. Город особенно его центральную часть медленно приводили в порядок после зимних майданных страстей. Хотя время от времени вновь вспыхивали уже «прогоревшие поленья», но в основном люди жили своей обычной жизнью: девушки ходили в открытых платьях, работали магазины, во всю развернулась уличная торговля. Очень часто проводили различные политические акции, на них превалировали все те же призывы и лозунги: москали – сволочи, правительство – ворье, голосуйте за нашу партию, мы и москалей укоротим и ворье пересажаем. Правда, прибавилось и еще одно, весьма существенное, все чаще повторяемое: генералы – предатели.

Не произвела на Богдана особого впечатления генеральская квартира. По сравнению с московскими, той в которой проживала в прислугах его мать и той, где жила с родителями Татьяна, генеральская смотрелась и меньше и беднее. Во многом на внешнем виде генеральского жилья сказывалось то, что он, овдовев, жил фактически один, хозяйство его вела приходящая прислуга. В последний раз Богдан видел «дядю Валеру» не менее двадцати лет назад и сейчас встретив его на улице никак бы не узнал в этом обрюзглом лысеватом старике, одетом по-домашнему, того молодцеватого франта-офицера, о котором мать с бабушкой втихаря переговаривались, удивляясь как это бывшего гитарного тренькалу угораздило так подняться. По всему, Валерий Григорьевич не собирался вести долгий разговор, но… Но Богдан не откладывая основного вопроса в долгий ящик сразу сообщил, что у них пропала бабушка и попросил чем можно помочь разузнать о ее судьбе. Для генерала пропажа Стефании Петровны не стало новостью:

– Да я в курсе, тут тетка твоя звонила, тоже просила разузнать про свою мать…

По всему эта просьба тяготила генерала. Ему не хотелось ничего узнавать. Ведь сам он фактически потерял связь со своей малой родиной. Родители его давно умерли, их дом он продал, и уже ничего не связывало генерала Чмутова с Донбассом.

– Ну, прямо ума не приложу, чем я вам всем могу здесь помочь, – гримаса исказившая лицо генерала, сейчас в шлепанцах и пижаме совсем генералом не смотревшимся… Так вот, та гримаса весьма «красноречиво» свидетельствовала: как же вы меня все достали.

– Дядя Валера, но вы ведь генерал, наверное, у вас есть свои каналы связи? – задал вроде бы вполне резонный вопрос Богдан.

– Какие каналы… да и генерал я… я считай одной ногой уже на пенсии. К тому же к командованию, оперативно-тактической работе я не имею никакого отношения. Я ж политработник и отвечаю за идеологическую работу в армии. А какая у нас сейчас идеология… а!? – Чмутов раздраженно махнул рукой и полез в шкаф за коньяком и рюмками.

Увидев, что племянник Галины Тарасовны, по всему, мужик неглупый, Валерий Григорьевич, решил не сворачивать разговор, а наоборот, поговорить по душам, тем более давно уже нуждался в таком вот собеседнике со стороны, чтобы высказать наболевшее, то что он не мог сделать на службе. Он уже давно чувствовал себя там лишним, а желание излить кому-нибудь что накопилось на душе, нуждалось в «выходе». Они выпили и генерал, как будто раскрепостился, его явно потянуло на откровенность:

– Пойми, Богдан, ничем я сейчас помочь не в состоянии, и не потому, что не хочу, а потому что не могу. Тут полная неразбериха. Даже в генеральном штабе никто толком не знает, что происходит в Донбассе. У нас сейчас молодая генеральская поросль всем заправляет, а нас кто еще советские училища и академии кончал, потихоньку отставляют. Они себя пиарят, а толку мало. Да и с чего тому толку быть, если все двадцать лет, что Украина независима, нашу армию не укрепляли, а разваливали и разворовывали. Вон мобилизацию резервистов объявили, а обмундирования для них нет, оружия нет, кормить нечем, перевозить их, ни автотранспорта, ни ГСМ нет. Даже если кто и хочет воевать, не чем и не на чем.