Обреченные на любовь

– Пей, – литовец протянул спрыгнувшему Борису стакан. Тот оторопел. Ни в каком самом удивительном и фантастическом сне Борису не могло такое приснится.

– Я? – наш герой недоверчиво глянул в лицо сержанта, пытаясь понять, шутит тот или просто решил над ним поиздеваться.

– Ты, – ответил тот, – а потом я. Да ты не бойся, ничего тебе за это не будет. Сегодня я твой покровитель, тебя никто не тронет и слова лишнего не скажет. Пей. До дна.

Еще раз взглянув в широкое, и, как показалось Борису, доброе лицо прибалта, он сделал глоток. Вино оказалось очень вкусным. Сержанту не пришлось повторять дважды, потому что Борис с огромным удовольствием осушил стакан.

– Молодец! – Пилис хлопнул Бориса по плечу. Затем он налил себе и также с видимым наслаждением опорожнил стакан. – Кстати, может, тебе надо закусить? – в его гигантской ладони, откуда ни возьмись, появилось несколько ирисок.

– Нет, спасибо, – отказался Борис, – вино очень вкусное, так что и закусывать не надо.

– Как знаешь, – он бросил конфеты на стол. – Достань табуретки из-под полки, – Пилис вытянул руку и указал, откуда их надо достать.

– Ну давай, рассказывай, – после того как они расположились возле стола, Пилис вопросительно посмотрел на Бориса.

– А что рассказывать? – он взглянул заблестевшими от вина глазами на сержанта. На щеках Бориса заиграл румянец, доброе домашнее вино делало свое дело и парень немного захмелел. Вместе с хмелем пришла и некоторая расслабленность, напряжение спало, и Борис почувствовал себя уверенней. Ему захотелось еще вина.

– А можно еще? – он глазами указал на бутыль.

– Отчего же нет? – улыбнулся сержант. Он налил еще полстакана. Борис выпил. Сержант тоже.

Трудно сказать, почему этот литовец, не отличавшийся особой щедростью – впрочем, справедливости ради надо отметить, что и скрягой он никогда не был – вдруг проникся симпатией к Борису, и решил выразить ее таким необычным способом. Не зря говорят, что человеческая душа – потемки.

Итак, попивая ароматное вино, привезенное старослужащими, побывавшими в командировке в одной из среднеазиатских республик Советского Союза, наши герои просидели около получаса. Борис, до службы в армии редко пробовавший спиртное, быстро захмелел. Заметив это, сержант перестал ему наливать, но в казарму идти не предлагал. Борис, в обычной жизни не отличавшийся болтливостью, тут вдруг разговорился. Не зря говорят, что алкоголь развязывает язык. Он рассказал Пилису многое о своей жизни. Тому, видимо, было интересно. Но всякая интересная беседа когда-то подходит к концу. По разным обстоятельствам. В данном случае, нашим слегка хмельным героям предстояло идти на вечернюю поверку.

– Да, чуть не забыл, ты же теперь летчик, почти настоящий летчик. Почти. Чтобы стать настоящим, ты должен выпить стакан чистейшего авиационного спирта. Впрочем, стакана, кажется, будет многовато. А?

– Стакан спирта? – при одной только мысли о такой перспективе, Борис даже протрезвел. Он и водку-то выпивал с трудом, а про спирт даже и не думал никогда.

Пилис между тем уже наливал спирт из пол-литровой бутылки, невесть откуда появившейся в его могучей руке. Он налил примерно треть стакана.

– Вот, так нормально. Пей. – Литовец протянул стакан Борису. – Чистый, не сомневайся, – он ободряюще подмигнул.

От таких добрых, греющих душу слов, Борису, несомненно, стало легче.

– Запомни, спирт запивать нельзя. Ничем. Только закусывать. Иначе, рискуешь заполучить язву желудка или еще чего похуже. И после того как выпьешь, задержи дыхание как можно дольше. Вот, возьми, – добрый самаритянин протянул Борису ириску. – Ириску – Бориске! – сострил литовец.

Наш герой поднял стакан, и, выключив обоняние и выдохнув как можно больше воздуха из груди, опрокинул его в рот. Сказать, что по его глотке, мгновенно охватив грудь и полыхнув где-то в животе, пронесся огненный смерч, значит, не сказать ничего. Борису показалось, что у него в груди вдруг началось извержение вулкана. Огненная лава охватила все его тело, перехватила дыхание и выдавила из его уже не совсем ясных глаз, слезы. Он оперся одной рукой о стол, задерживая дыхание, а второй все еще крепко сжимал порожний стакан. В этот момент ему вдруг вспомнился один советский фильм о войне, в котором главный герой выпивает стакан водки, любезно предложенный гитлеровцами и после того, как нацисты предлагают закуску, гордо ее отвергает, произнеся при этом: «после первой не закусываю». Борис хотел поступить также, но, открыв рот, смог лишь промычать что-то невнятное, чем вызвал оглушительный смех Пилиса.

– Закуси, – вдоволь насмеявшись, заговорил, наконец, литовец, любезно предлагая ириску. Борис сунул в рот конфету и рухнул на стул.

– Что, не понравилось? – улыбаясь спросил сержант.

– Ну почему же, – выдавил из себя Борис, – очень даже… ничего. – При этом выражение лица нашего героя явно свидетельствовало об обратном.

– А ты молодец, – похвалил его каптерщик.

– Стараюсь.

– Ну что, – глянув на часы, он поднялся, – пора на поверку. Пойдем.

Борис поднялся, но тут же ухватился за край стола, чтобы не упасть. Чистый спирт сделал свое пагубное дело. Борис был пьян. Чертовски пьян. Шатаясь, он держался за стол, дабы не упасть.

– Ну, брат, ты и наклюкался. Так, кажется, у вас говорят? – каптерщик широко улыбался, наблюдая за Борисом.

– Да, можно и так сказать, – пролепетал Борис.

– Ну ничего, Пилис тебя напоил, и Пилис тебя не бросит. Пойдем. Слушай только меня и никого больше.

Сержант, поддерживая Бориса, несмотря на то, что сам был подшофе, привел его в расположение роты и усадил на табуретку в каптерке. Затем быстро вскипятил воду в кружке с помощью самодельного кипятильника, представляющего из себя два лезвия для бритья, разделенные между собой спичками, и связанные ниткой. К двум разным концам лезвий были прикручены электропровода, заканчивавшиеся вилкой, которую вставляли в розетку. Вода в кружке закипала за несколько секунд. Пилис заварил крепкий чай, и заставил Бориса его выпить. Вскоре дежурный по роте приказал строиться на вечернюю поверку.

Пилис вывел Бориса в расположение, и поставив во втором ряду, приказал стоявшим рядом с ним солдатам поддерживать его. Присутствовавший на поверке командир взвода, старший лейтенант Антипов, так называемый «ответственный» офицер, мало обращал внимания на службу. Несколько месяцев назад он подал рапорт об увольнении, и с тех пор охладел к своим обязанностям. Так что поверка прошла без каких-либо эксцессов, и вскоре Борис уже лежал на кровати, посапывая и наблюдая, как мы надеемся, сладкие сказочные сны.

А что же Колька? Чем же был занят он, пока его дружок преспокойно напивался в подвале? Николай ответственно отнесся к полученному заданию. Он навел в каптерке такой порядок, какого тут не бывало, наверное, со дня основания части. Пилис, несмотря на то, что был в подпитии, все же заметил, что в каптерке все расставлено и развешано по своим местам, причем сделано это аккуратно и бережно. Заметив, что Борис с трудом держится на ногах, Колька сначала подумал, что его товарища избили.

– Не бойся, – обратив внимание на его реакцию, литовец решил прояснить ситуацию. – С ним все нормально. Просто твоего друга Пилис сегодня принял в летчики. Теперь он самый настоящий летчик. Ну почти, – чуть подумав, добавил сержант. – Поэтому, он немного пьян.

Пьян! Ничего себе! Что же теперь с ним будет? Наверное, на «губу» (так сокращенно в армии называли гауптвахту, предназначенную для наказания провинившихся военнослужащих) отправят. Такие мысли пронеслись в голове Кольки, но вслух он ничего не сказал. Дальнейшие события, произошедшие до отбоя, мы уже знаем.

Теперь будет не лишним познакомить читателя с самим помещением, в котором нашим героям предстояло провести полтора года своей жизни. То есть, с казармой. Напротив входной двери, как и положено, стояла тумбочка дневального. За его спиной находилась оружейная комната, в которой, соответственно, находилось все оружие личного состава роты. Рядом с оружейной комнатой, чуть левее, располагалось помещение дежурного по части, в котором постоянно находился либо сам дежурный по части, либо его помощник. Они, впрочем, обращали мало внимания на то, что происходило в роте. Для этого был дежурный по роте. Справа от дневального находилась комната для умывания и туалет. В этих двух помещениях в любое время дня и ночи (исключая, разумеется, время, когда солдаты умывались и приводили себя в порядок) все сверкало и блестело. Напротив этих комнат был кабинет старшины и уже известная нам каптерка.

Повернув от входа налево, мы окажемся перед двумя рядами шинелей, висевшими справа и слева в углублении стен, между которыми раскинулся широкий и длинный коридор. Прошагав несколько метров мимо развешанных солдатских шинелей, мы непременно попадем в святая святых – спальное помещение. Справа и слева от «взлетки» (так солдаты называли коридор), можно было лицезреть стройные ряды кроватей, аккуратно заправленных одинаковыми синими одеялами с несколькими белыми полосками. Все полоски находились строго на одной линии, и ни один, даже самый предвзятый человек, не смог бы найти ни малейший изъян в этой искусно выстроенной гармонии.

Рота была разделена на два взвода. Слева находилась рота обеспечения (куда, кстати, попали наши герои), а справа транспортная рота. В каждом взводе насчитывалось чуть более тридцати человек.

Кинув взгляд мимо спальных помещений, за чертой, где они заканчивались, можно было лицезреть небольшой бильярдный стол. Он был уже далеко не новый, но вполне пригодный для той цели, ради которой, собственно, здесь и находился, а именно: для игры. Слева от стола распахнутая дверь любезно приглашала в бытовую комнату или «бытовку», как ее называли. Здесь солдаты имели возможность погладить одежду, подшить воротнички, словом, привести себя в порядок. Напротив «бытовки» располагался кабинет командира роты. Тут защитники отечества имели возможность получить взбучку, получить внеочередной наряд на кухню, или получить увольнительную в город. Словом, это был кабинет, воплотивший в себе все радости и горести нелегкой солдатской жизни (исключая, разумеется, каптерку, и уже известную нам небольшую комнату в темном подвале).

Ваш покорный слуга забыл упомянуть о ленинской комнате, которая располагалась слева от входной двери и представляла из себя небольшое помещение, заставленное столами и стульями. Там солдаты могли подучить устав, почитать книгу, сыграть партию в шахматы, и конечно же, написать письмо. Письма в жизни военнослужащих играют особую роль и занимают очень большое место. Во времена службы Бориса ни о каких мобильных телефонах даже не слышали. Это сейчас любой солдат может хотя бы раз в неделю позвонить домой и пообщаться с родными. А в то время письма из дома все ждали с нетерпением, а получив, перечитывали по несколько раз. Письмо было неким глотком свежего воздуха, глотком гражданской жизни, возможностью хотя бы на миг, хотя бы в воображении оказаться с дорогими и близкими тебе людьми. Впрочем, мы немного отвлеклись.

На этом, пожалуй, можно закончить знакомство с казармой, и вернуться к нашим героям.

Кое-как, не без помощи новых товарищей, Борис отстоял вечернюю поверку и смог добрести до своей кровати. Им с Колькой определили две кровати, стоявшие рядом и находившиеся в первом ряду от коридора. Николай помог товарищу раздеться, сложить форму и тот с превеликим удовольствием завалился на кровать. «Ну наконец-то» – подумал Колька, и облегченно вздохнул, резонно полагая, что на сегодня приключения закончились. Эх, если бы он знал, что его ждет одна из самых беспокойных и нервных ночей в его не такой уж длинной жизни.

Спустя несколько секунд Борис уже тихо посапывал. Вскоре и Николай, после того как его несколько взвинченные нервы успокоились, задремал. Дремота перешла в крепкий юношеский сон, который, увы, продлился недолго.

Спустя какое-то время казарма погрузилась в сон. Тишина продолжалась минут тридцать. Затем по казарме пронесся храп. Причем это было не тихое похрапывание, а жуткий, я бы даже сказал, душераздирающий храп. Храп был настолько мощным, что проснулась добрая половина казармы. Первыми на кроватях поднялись дембеля, те, которым до увольнения оставалось лишь несколько дней. Близость окончания порядком поднадоевшей службы, скорая встреча с родными, друзьями, подругами, не давала им спать также крепко, как тем, кто об этом старался пока не думать. Так вот, эти ребята проснулись первыми. Что такое? Что случилось? Кто это? Где это? Раздались многочисленные голоса. Это храпел Борис. Никогда в своей не такой уж продолжительной жизни Борис не храпел. Но все в нашей жизни когда-то случается впервые. И надо же было такому случиться, что Борис захрапел. Захрапел впервые в жизни. И где? В солдатской казарме. Пожалуй, более неподходящего места трудно было найти. Храп громогласно разносился по казарме, но его дружок Колька продолжал спать как ни в чем не бывало. Видимо, воспользовавшись усталостью и перипетиями минувшего дня, Морфей очень крепко сжал свои объятия и не собирался выпускать Николая из этого сладкого плена. И Бориса, видимо, тоже.

Чего не смог сделать Борис своим храпом, то смог сделать солдатский кирзовый сапог, прилетевший Кольке прямо на голову. Он тут же проснулся, и хотел вскочить, но вспомнив, где он находится, решил этого не делать. И тут же возле его уха раздалась очередная волна ужасного храпа. Колька хотел тряхнуть своего товарища, но не успел. Еще один прилетевший сапог, также попал в голову. Но теперь в голову Бориса. Борис, однако, не проснулся, а лишь перевернулся на спину. Храпеть, впрочем, прекратил. Колька облегченно вздохнул. Прибежал свободный дневальный, и, подняв сапоги, отнес их владельцам, которые располагались на другой стороне «взлетки» т.е. в транспортном взводе. Вскоре Кольку опять сморил сон. На этот раз, дабы избежать болезненных попаданий сапогами в голову, он предусмотрительно укрылся одеялом вместе с головой, и с надеждой, что храп больше не повторится. Но, к сожалению – надо думать не только Колькиному – его надежды на оправдались.

Спустя несколько минут, тишину казармы вновь разорвал храп. Он исходил от Бориса. Едва только первые звуки разнеслись по казарме, несколько сапог, предусмотрительно подготовленных дембелями, тут же прилетели туда, куда их и нацеливали. А именно – на головы и остальные части тел наших героев. К вящему сожалению и удивлению бойцов, должного эффекта это не произвело. Храп продолжил свое торжественное звучание по казарме. Прилетело еще несколько сапог. Храп не прекращался.

– Б…ть, да успокоит его сегодня кто-нибудь или нет?! – перекрывая храпение Бориса, раздался громкий голос, судя по акценту принадлежавший выходцу из Кавказа.

Сообразив, что дело может кончиться плохо, и опасаясь возможного прилета табуреток, Колька вытянул руку и зажал Борису и рот и нос, пытаясь таким образом разбудить своего товарища, и прекратить раздражающий добрую половину роты солдат, храп. Несколько секунд Борис молчал, затем замотал головой и судорожно вздохнув, приоткрыл глаза.

– Ты чего? – он смотрел на Кольку ничего не понимающим взглядом, пытаясь сообразить, что происходит.

Тот в ответ помахал у его лица кулаком, затем прижал палец к своим губам, давая понять, что надо молчать.