Обреченные на любовь

Про армию много чего написано, много чего рассказано и еще больше придумано. Армия (так часто думают, и, нам кажется, не напрасно) это школа жизни, школа воспитания в молодых людях чувства долга, преданности, уважения к своей родине, семье, близким и любимым людям. Каждый восемнадцатилетний паренек, принимающий присягу, поневоле ощущает торжественность, величие происходящего. Слова присяги, такие простые и понятные, (что бы ни говорили злые языки), все равно остаются в сердце истинного патриота своей страны. И даже много лет спустя, многие из них наизусть помнят слова воинской присяги.

К сожалению, после принятия присяги, далеко не всегда у солдат начиналась настоящая служба. Иногда вместо того, чтобы изучать, например, правила ведения боя на открытой местности, солдаты занимались укладкой асфальта на территории части; или собирали урожай картофеля на наших огромных и бесконечных полях; или строили дачи и дома высокопоставленным офицерам; или… впрочем, продолжать можно довольно долго. Но мы не станем этого делать.

Укладка асфальта, сбор урожая, благоустройство быта наших многоуважаемых генералов и полковников – дело, вне всяких сомнений, нужное и полезное. Но, на наш взгляд, не совсем подходящее для славных защитников нашей отчизны.

Да, в то нелегкое для нашей страны время, в армии происходили довольно странные, а порой и невероятные вещи. Но несмотря на все чудеса – некоторые события иначе как чудесными и не назовешь – имевшие место быть, солдаты, конечно, продолжали нести службу и охранять покой гражданского населения. В свободное от уборки урожая время новобранцы учили устав, маршировали на плацу, изучали военное дело. Их готовили стать водителями различных армейских установок, которые были необходимы для обеспечения бесперебойной работы армейской авиации. Основным азам этого нелегкого дела, новобранцев все же обучили. Ну а непосредственно в части, справедливо рассудили в учебном центре, старослужащие очень быстро научат всему остальному.

Не будем утомлять нашего уважаемого читателя подробным описанием армейской жизни. Остановимся лишь на нескольких эпизодах, которые, по нашему скромному мнению, все же заслуживают внимания.

После интересной и весьма поучительной полугодовой подготовки в учебной части (в результате которой они научились мастерски собирать картофель и свеклу, укладывать асфальт, ходить строем по плацу и т.д.), наши доблестные воины отправились непосредственно в войска. Борис вместе с еще одним товарищем попал служить в одну из республик (если быть точным – в Белоруссию), входившую тогда в состав Советского Союза.

К новому месту службы они прибыли к вечеру. На дворе стоял ноябрь месяц, на улице было уже темно, поэтому наши юные герои не могли в полной мере оценить место, где им предстояло провести часть своей жизни. Старший лейтенант, сопровождавший молодых солдат, отвел их в казарму и передал старшине, который, после знакомства и короткого разговора вызвал каптерщика и велел выделить им белье и указать кровати. Надо сказать, что встретили вновь прибывших весьма и весьма приветливо. Ребята, наслушавшиеся страшных и чудовищных рассказов о «дедовщине», были несколько удивлены спокойным и дружеским приемом. Однако, это выяснилось довольно скоро, им просто дали немного времени на адаптацию. Надо отметить, что для Бориса эта адаптация началась довольно необычно.

В первую очередь их отвели в каптерку. Каптерка представляла собой помещение, состоявшее из двух относительно небольших комнат. В первой комнате за небольшим деревянным столом расположился сам каптерщик, довольно колоритный парень, с которым мы познакомимся чуть позже. В этой комнате вдоль стен стояли многочисленные полки, заполненные постельными принадлежностями – одеялами, простынями, портянками, солдатским бельем и еще черт знает чем. В соседней комнате, дверь в которую была закрыта, находилась так называемая сушилка. На многочисленных трубах отопления, проложенных вдоль всей поверхности стен, солдаты сушили свою одежду. Кроме труб отопления, в сушилке находилось несколько широких полок, заваленных шинелями, бушлатами и старыми матрасами. В морозные зимние ночи, когда в казарме было довольно прохладно, не было такого солдата, не мечтавшего оказаться на этих полках, и не мечтавшего зарыться среди этих матрасов и бушлатов.

Каптерщик, здоровенный детина двухметрового роста, литовец по национальности, оглядев наших героев с ног до головы, снисходительно улыбнулся.

– Подойдите ко мне, – приказал он молодым людям.

Борис с товарищем приблизились к сержанту (каптерщик был в звании сержанта).

– Расстегнуть верхнюю пуговицу на кителе, – те повиновались. – Так, так, – литовец с интересом осмотрел «подшиву», пришитую черными нитками.

– Ты посмотри-ка, Вовчик, – обратился он к старослужащему, сидевшему за столом и пившему чай. – У них «подшива» пришита черными нитками, да еще и уголком.

– Ха, – ухмыльнулся тот, – прикольно. Ну ничего, у нас есть хорошие учителя, они быстро научат как правильно подшиваться. Да, Серега? – обратился он к черноволосому младшему сержанту, сидевшему рядом с ним, и подмигнул.

– Можешь не сомневаться, – медленно, несколько растягивая слова откликнулся тот.

Тон, которым сержанты (Вовчик тоже находился в звании сержанта) разговаривали с нашими героями, был вполне мирным и не предвещавшим ничего худого. Но в голосе каждого из них сквозила некая ирония, не ускользнувшая от вновь прибывших.

Здесь, нам кажется, необходимо сделать пояснение и ответить на вопрос, который возник у многих (во всяком случае у тех, кто не служил в армии) – что же такое «подшива»? «Подшива» – это небольшой кусок белого материала, который солдаты ежевечерне пришивали к воротнику своей формы, дабы шея у них всегда была чистой и не было надобности ее (форму) часто стирать. У молодых солдат «подшива» была фабричной и состояла из двойного прямоугольного кусочка белой ткани, по размерам не превышавшего размера воротника солдатской формы. Каждый вечер они спарывали «подшиву», пришивали свежую, а старую стирали и сушили. У старослужащих «подшива» состояла из большого белого куска простыни, свернутого несколько раз. Кусок ткани сворачивали так, чтобы он совпадал с размерами воротника и затем его пришивали. Чем толще была «подшива», тем лучше она держала форму. С помощью толстой «подшивы» делали воротник-стоечку. Он смотрелся очень красиво. Надо заметить, что я говорю о старой советской форме, в которую одевали солдат в восьмидесятые годы прошлого столетия. Затем форму поменяли и воротники-стоечки остались лишь в воспоминаниях и на фотографиях, запечатлевших те славные, добрые времена.

– Хавать хотите? – неожиданно спросил литовец.

– Да, не откажемся, – ответил Борис. На ужин наши доблестные бойцы не успели и были не прочь чем-нибудь поживиться.

– Проходите, садитесь, – каптерщик широким жестом пригласил к столу, – Серега, Вовчик, уступите пацанам место.

– Вот салаги, не успели приехать, а уже наглеют, – Вовчик снова подмигнул, но теперь, как показалось Борису, уже не кому-то конкретно, а всем, находившимся в комнате. Несмотря на слова, интонация обращения была шутливой, и Борис с Колькой (так звали его товарища), подсели к столу.

– Садитесь, не стесняйтесь, – произнес литовец, открыв ключом небольшой сейф, набитый драгоценностями в виде домашней колбаски, копченой рыбки, консервов, сгущенки, конфет и еще бог знает чего. Надо заметить, что точное содержимое сейфа, кроме самого каптерщика, разумеется, не знал никто. Со всемирно известным литовским гостеприимством он выложил все эти лакомства на стол.

– Эй, Пилис! (это была фамилия литовского гиганта) – вдруг воскликнул черноволосый Серега, не удержавшийся при виде такой вкуснятины. – Ты же сказал, что все закончилось!

– Успокойся, друг мой, – с непередаваемым прибалтийским акцентом и спокойствием, присущим только представителям стран Балтии, ответил Пилис, – я немного, как это говорится, – тут он наморщил лоб, пытаясь подобрать подходящее слово – слукавил! – и широко улыбнулся.

– Ничего себе! – воскликнул Вовчик, – нам, значит, сухие галеты, а этим салагам – колбаску и конфеты!

– Вовчик, да в тебе от удивления поэт проснулся, – усмехнулся Серега. – Ладно, пойдем, пусть пацаны поедят.

Не торопясь, оба сержанта вышли из каптерки.

– Давайте, ешьте, – Пилис приветливо глянул на Бориса и Кольку. – Они неплохие ребята, – он кивнул головой в сторону двери. – А вот о себе такого сказать не могу. Пилис плохой, – заявил он о себе почему-то в третьем лице.

Это заявление было несколько неожиданным и контрастировало с действиями литовца. Поэтому, ребята удивленно на него уставились. Сержант это заметил.

– Вы про это? – он указал рукой на стол. – Это ничего не значит. Это просто традиция. В нашей роте принято хорошо встречать новобранцев, и давать им один-два дня на то, чтобы они могли немного привыкнуть к новому месту. А через день у вас начнется настоящая служба, – многозначительно закончил литовец. – И вы узнаете, какой Пилис на самом деле плохой, – добавил он.

Последняя фраза прозвучала малообнадеживающе, и наши герои несколько приуныли. Однако мирный вид сержанта, невероятный аромат, исходивший от домашней колбаски, конфеты, лежавшие на столе в виде небольшой горки, свежий хлеб, принесенный из солдатской столовой, сгущенка – все это содействовало тому, что наши юные герои, увлекшись поеданием всего вышеперечисленного, быстро забыли о «настоящей» службе, обещанной им сержантом, и ожидавшей их в недалеком будущем.

– Ну что, подкрепились? – обратился к ним каптерщик, дождавшись окончания трапезы.

– Угу, – ответили оба.

– Вот и хорошо. А теперь вам все же придется немного поработать, – заметив удивление на лицах своих подопечных, он продолжил – сегодня вас, конечно, никто не тронет, но чтобы не раздражать «дедушек», вам лучше не показываться им на глаза до отбоя. А как это сделать? – он вопросительно глянул на ребят. Те смотрели на него молча, не зная, что ответить.

– Пилис вам поможет. Он, конечно, плохой, но сегодня он обязан помочь, – литовец снова заговорил о себе в третьем лице.

– Ты – указал он на Кольку, – кстати, как тебя звать? – тот ответил, – так вот, Николай, ты останешься здесь и уберешься в сушилке, – он указал на дверь в соседнюю комнату.

– А ты? – теперь сержант смотрел на Бориса. Тот, сообразив, что хотят услышать его имя, представился.

– Так вот, Борис, ты отправишься в подвал.

При этих словах у Бориса по спине пробежали мурашки. Как мы уже знаем, Борис был не из трусливых, но все же при упоминании подвала, ему стало немного не по себе. Но внешне это никак не выразилось. Пилис провел Кольку в соседнюю комнату, объяснил задачу, затем запер каптерку на ключ и вместе с Борисом отправился в подвал.

Подвал находился неподалеку, буквально за входной дверью, ведущей в расположение роты. Выйдя из роты, Пилис с Борисом очутились на лестничной площадке, ведущей вверх, на второй этаж, и вниз, к двери, выходившей непосредственно на улицу. Они спустились на несколько ступеней вниз и оказались на площадке перед выходом из казармы. Затем они повернули вправо, и спустились еще на несколько ступеней вниз. Вход в подвал преграждала деревянная дверь, обитая большими старыми кусками жести. От долгого использования, тонкий металл местами истерся, оголив грубые не струганые доски. Доски, впрочем, были весьма добротными и крепкими, и могли прослужить еще многие, многие годы. На двери висел огромный старый замок, подобный тем, которые вешали на крепкие деревянные двери амбаров, дабы защитить их от непрошенных гостей. Несмотря на свой древний внешний вид, замок открылся легко и бесшумно. Было видно, что за ним ухаживали и периодически смазывали.

Огромной рукой Пилис толкнул дверь и та открылась очень тихо, не издав ни одного скрипа. Этому способствовало то обстоятельство, что хозяйственный литовец не забыл не только про старый замок, но и старые дверные петли, которые смазывал также тщательно. Нащупав рукой включатель, сержант зажег свет. Борис вошел следом.

Подвал оказался огромным. Он раскинулся под всем зданием казармы. Повсюду валялись какие-то куски ткани, камни, кирпичи, жестяные банки и тому подобный хлам. Вся эта «красота» тонула во мраке, который начинался в том месте, где кончалась власть света. Одинокая лампочка слабо освещала огромное пространство. Но ее света вполне хватало на то, чтобы разглядеть справа, в нескольких метрах, небольшую комнату, выстроенную из старых белых кирпичей. К ней и направился прибалтийский гигант. Борис пошел за ним.

Бесшумно отперев замок и толкнув дверь, сержант вошел в комнату. Привычным движением нащупав включатель, он зажег свет.

– Иди сюда, – позвал он Бориса.

Борис повиновался. Оказавшись внутри, он огляделся. Комната была небольшой, примерно 15-18 квадратных метров. Вдоль стен протянулись деревянные стеллажи, заставленные какими-то банками, бидончиками, коробками, старыми солдатскими сапогами, бушлатами, шинелями, одеялами и тому подобным хламом. Борису пришла в голову в мысль, что его хотят заставить навести тут порядок и чистоту. Если, так, то я и за несколько дней не справлюсь, уныло подумал наш герой.

– Нет, Пилис не заставит тебя тут прибираться, – словно прочитав мысли нашего героя, заговорил литовец. – Ты здесь не для этого.

Он подошел к двери и плотно ее закрыл. Потом прошел вглубь комнаты и остановился у правого дальнего угла. Поманил Бориса пальцем. Борис подошел.

– Залезай на вторую полку и разгреби бушлаты, – приказал гигант. – За ними увидишь стеклянную бутыль. Подай ее сюда.

Под грудой старых выцветших бушлатов Борис обнаружил трехлитровую стеклянную бутыль, наполовину заполненную чем-то красным. Пилис аккуратно взял посуду и поставил на небольшой, покрытый толстым слоем пыли, деревянный столик, стоявший неподалеку. Опустившись на колени, он выдвинул ящичек стола и достал оттуда граненый стакан. Стакан, естественно, тоже не блистал чистотой. Оглядевшись, он заметил висевший на полке небольшой кусок простыни. Нельзя сказать, что этот кусок представлял собой эталон чистоты, но для целей нашего сержанта он вполне подходил. Тщательно вытерев стакан, он откупорил бутыль и наполнил непревзойденный граненый шедевр темно-красной жидкостью. До носа Бориса, с интересом наблюдавшего за происходящим с высоты второй полки, дошел чудесный аромат прекрасного домашнего вина.

– Ну, – сержант повернулся к Борису, – чего ты там сидишь? Слезай.